Возвращение (СИ)

– Наконец-то! – сказала она. – Быстро мой руки и за стол.

– Грибы! – обрадовался я. – Пахнут-то как! Откуда они?

– Ты что, заболел? – спросила мама, посмотрев на меня с тревогой. – Или это у тебя такая дурацкая шутка? Сам же вчера притащил подосиновики.

– Шутка! – сказал я, сбежав от нее в ванную комнату. – Сейчас приду.

После ее слов я вспомнил, что в этом году во второй половине лета было много дождей, и мы собирали грибы даже в начале сентября. Надо же было так проколоться! Нужно будет меньше болтать и больше слушать.

На кухне за столом уже сидели отец с сестрой.

– Куда это ты бегал? – спросила сестра. – Наверное, узнавать, не приехала ли зазноба?

– Оставь его, Таня! – сказала мама, заходя следом за мной на кухню. – Давайте, ешьте, а я сяду после вас.

Сидеть вчетвером за кухонным столом было тесно, поэтому она сначала кормила нас, а потом садилась есть сама. Вопрос сестры о зазнобе всколыхнул память, и я вспомнил, что Лена Цыбушкина, в которую я был влюблен уже три года, уехала по путевке в Артек. Почему-то вспомнился сюжет из «Ералаша», где на Совете дружины пропесочивали влюбленного пионера. Это когда говорили, что как целовать, так отличниц. Я фыркнул.

– Чему радуемся? – спросил отец, накладывая себе картошки.

– Жизни, – ответил я, занявшись тем же самым.

От кухонных запахов я начал захлебываться слюной.

– Полезное занятие, – одобрил он. – Сходил бы ты еще пару раз за грибами, пока они есть, и не начались занятия. А то свежих уже долго не увидим, а у сушеных совсем не тот вкус. Я бы составил тебе компанию, но нужно помочь матери.

– Обязательно, – с полным ртом ответил я. – Хоть и вредно, но вкусно!

– Это что же там вредно? – спросила мама. – Грибы, что ли? Так ведь сам принес.

– Жареное вредно, – машинально пояснил я, занятый поеданием завтрака. – Сплошные канцерогены. А на подсолнечном масле вообще ничего жарить нельзя.

– Откуда взял такие слова? – сказала недовольная мама. – Я вам на все сливочного масла не наберусь. Если все на нем готовить, никакой зарплаты не хватит. И чем плохо подсолнечное? Всегда ел, а сейчас вдруг стало вредным!

– Статью читал об онкологии, – начал выпутываться я. – По-моему, в каком-то журнале в библиотеке. Там пишут, что жареное вообще вредно, а когда жарят на подсолнечном масле, вредно вдвойне, потому что при жарке оно превращается в олифу и гробит печень.

– То, что жареное вредно, мы знаем и без твоего журнала, – сказал отец, макая хлебом остатки масла. – Но вредно будет, если его есть каждый день, а вы губу на жареную картошку не раскатывайте. Картофеля два мешка на всю зиму. Это матери только на борщи и супы. К грибам можно будет еще пару раз пожарить, а потом перейдем на каши и макароны. А скоро мой отец будет колоть кабана и пришлет сала. На сале я вам тоже несколько раз пожарю. Пальчики оближите, и никакой олифы в нем нет.

– Пусть отказывается, – ехидно сказала Танька. – Мне же больше достанется! Хоть что-то он не сожрет!

Это она намекнула на то, что я, как младший в семье, объедал ее в тех нечастых случаях, когда нам доставались какие-нибудь вкусности. Я намек проигнорировал, но мама сделала ей замечание.

– Не ожидала от тебя таких грубых слов! – сказала она. – Да еще в адрес брата!

– Я не обиделся, – примирительно сказал я. – Как можно обижаться на любимую сестру? Спасибо, мама, все было очень вкусно!

Я встал и пошел мыть руки, проигнорировав удивление матери и вытаращившуюся на меня сестру. Все равно у меня не получится быть прежним, так что пусть понемногу привыкают к моим странностям. В конце концов, у меня переломный возраст.

В свою комнату я не пошел. Если бы я это сделал, мама почти наверняка, поев и помыв посуду, явилась бы ко мне допытываться, все ли у меня в порядке. Чтобы избежать объяснений, я вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят я в той реальности увидел до школы. Наверное, таких встреч не было, потому что все мои друзья приехали в последние дни августа. Кое-кого из девчонок из «рабочего» городка я тогда видел, но самому к ним подойти и завязать разговор... В школе – дело другое, а так... Слава богу, от прежней стеснительности не осталось и следа. Раз нет друзей, пойду искать девчонок. Я вернулся в квартиру и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и попробовал расчесать волосы. В детстве я из-за волос пережил немало огорчений. Они у меня были материнские, густые и слегка вьющиеся. Все попытки сделать одну из нравившихся мне причесок ни к чему не привели. В конце шестого класса я даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки уложить волосы назад. Я помыл голову, расчесал волосы в нужном направлении и туго завязал косынку. Когда я ее утром развязал, не смог сдержать слез: все волосы встали дыбом! Я просто не успевал их помыть и высушить еще раз, а идти с мокрой головой в середине апреля... Меня все пожалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас я несколько раз провел расческой по своей шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Очень красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому я решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд туфлями, которые купили к школе, я вышел из дома и пошел к дыре в заборе. Хотелось пообщаться  хоть с кем-нибудь из одноклассников и посмотреть, как они на меня будут реагировать. Да и соскучился я по ним за лето. А я другой – так за все семьдесят лет.

Идти пришлось через территорию школы, и я не удержался и обошел ее вокруг. В школьной ограде были две калитки. Выйдя в одну из них, я направился к двухэтажным домам, где жили почти все девчонки нашего класса, в том числе и моя первая любовь. Повезло только в третьем дворе, где на лавочке о чем-то разговаривали Ольга Орленко и Ира Алферова. Увидев меня, они замолчали. Ира была самой крупной девочкой в классе, а у Оли была хорошая фигура и прекрасные светлые волосы, но ее внешность портили крупные черты лица. Когда я выбирал себе даму сердца, они в списках претенденток не значились.

– Привет, девочки! – поздоровался я. – Прекрасно выглядите! К школе морально подготовились?

В ответ на меня уставились две пары широко открытых глаз.

– Что я такого сказал, что вы так удивились? – спросил я, садясь между ними. – Разрешите присесть рядом? Не бойтесь, я не кусаюсь.

– Что с тобой, Ищенко? – спросила Оля. – Не заболел?

– Что, так плохо выгляжу? – спросил я глядя в глаза смутившейся Ольге. – Так я вроде смотрелся в зеркало и дефектов не нашел. И что у вас за дурацкая манера всех звать по фамилиям? Учителя – ладно, у них мы везде проходим пофамильно, а мы с вами школьные друзья. За четыре года в одном классе не запомнить имени... Точно говорят про девичью память, что она короткая.

– Выглядишь ты нормально, – пришла на помощь подруге Ира. – Ты себя ведешь ненормально.

– Ну вот! – я сделал вид, что обиделся. – Уже ни с того, ни с сего записали в ненормальные. Злые вы, уйду я от вас! Не знаете, приехали Черзарова или Цыбушкина?

– А зачем они тебе? – спросила Оля. – Решился, наконец, подкатиться к Ленке?

– А тебе-то что? – вопросом на вопрос ответил я. – Кого хочу, того и люблю!

Я всегда думал, что выражение «круглые глаза» это метафора. Теперь я мог наблюдать воочию две такие пары.

– Опять удивились, – засмеялся я. – Я вам, кстати, о своей любви абсолютно ничего не сказал, даже того, что она есть. А то разнесете небылицы, а мне потом уличать вас во лжи. Люся с Леной мне были нужны просто для разговора, раз его с вами не получилось. Они у нас умницы и отличницы, поэтому с ними я бы общий язык нашел.

– Нет их, – ответила Ира. – Ленка из Артека уехала не домой, а к бабушке. За ней должна была заехать мать. А Люся с родителями сегодня уехала в Минск. Так что не с кем тебе разговаривать, Геночка!

– Здорово! – сказал я, опять садясь на лавочку. – Как заговорил о других женщинах, так даже имя вспомнили, да еще его ласкательный вариант.