Лесной маг

Когда я постучал в дверь его кабинета, доктор поторопил меня. Облака дыма от его трубки клубились в помещении.

— Кадет Бурвиль прибыл по вашему приказанию, сэр, — доложил я.

Доктор отодвинул стул от загроможденного бумагами стола и встал, снимая очки. Затем оглядел меня с ног до головы оценивающим взглядом.

— Тебе никто не приказывал, кадет, и ты это знаешь. Но мои исследования настолько важны, что, если ты не предпочтешь содействовать мне, я отдам приказ. Вместо того чтобы приходить тогда, когда это удобно тебе, тебе придется являться, когда будет удобно мне, а затем наслаждаться наверстыванием пропущенных занятий. Мы друг друга поняли?

Смысл его слов был резче, чем голос. Он говорил совершенно серьезно, но так, словно я был ему ровней.

— Я буду содействовать, сэр, — сказал я, расстегивая пуговицы мундира.

Одна из пуговиц повисла на нитке, оторвалась и улетела через все помещение. Доктор Амикас приподнял бровь.

— Вижу, ты продолжаешь прибавлять в весе.

— Я всегда прибавляю в весе перед тем, как начать прибавлять в росте, — ответил я, слегка оправдываясь — он уже в третий раз заговаривал о том, что я прибавляю в весе, и я считал, что с его стороны это несправедливо. — Думаю, это все-таки лучше, чем быть тощим, как жердь, вроде Триста.

— У кадета Уиссома последствия чумы обычны. Твои — нет. Насколько это «лучше», еще предстоит увидеть, — задумчиво ответил он. — Ты заметил еще какие-нибудь изменения? Как дыхание?

— В порядке. Вчера мне пришлось маршировать, отрабатывая шесть взысканий, и я закончил тогда же, когда и все остальные.

— Хм-м-м.

Пока я говорил, доктор Амикас подошел ближе. Так, словно я был вещью, а не человеком, он осмотрел мое тело, заглянул в уши, глаза и нос, а затем выслушал сердце и дыхание. Он заставил меня бежать на месте добрых пять минут, затем снова проверил сердце и дыхание. Он подробно все записал, взвесил меня, измерил рост и подробно расспросил, что я ел со вчерашнего дня. Но поскольку я ел только то, что нам выдавали, мне не составило труда ответить на его вопрос.

— Но ты все равно прибавил в весе, хотя и не стал есть больше? — спросил он меня, как будто сомневался в моей честности.

— Я не трачу денег, — сказал я ему, — и ем столько же, сколько ел с тех пор, как сюда приехал. А лишний вес — потому, что я скоро снова начну расти.

— Понятно. Ты в этом уверен, не так ли?

Я не стал ему отвечать, понимая, что вопрос риторический. Доктор Амикас наклонился за моей пуговицей и протянул ее мне:

— Пришей ее покрепче, кадет.

Он убрал записи в папку и со вздохом сел за стол.

— Через пару недель ты едешь домой, так? На свадьбу сестры?

— На свадьбу брата, сэр. Да, еду. Как только прибудут мои билеты. Отец написал полковнику Ребину с просьбой отпустить меня ради такого случая. Полковник сказал мне, что в обычной ситуации он строжайшим образом возражал бы против того, чтобы кадет пропустил месяц занятий ради присутствия на свадьбе, но, учитывая нынешнее качество наших занятий, он уверен, что я смогу наверстать пропущенное.

Доктор кивал, слушая меня. Он поджал губы, словно собираясь что-то сказать, замешкался и наконец проговорил:

— Мне кажется, это к лучшему, что ты поедешь на время домой. На барже?

— Часть пути. Остаток верхом. По дороге получится быстрее, чем по реке во время весеннего разлива. В конюшне Академии у меня есть своя лошадь. За зиму Гордецу не часто доводилось потрудиться. Это путешествие нас обоих приведет в форму.

Он устало улыбнулся и откинулся на спинку стула.

— Ну, будем на это надеяться. Можешь идти, Невар. Но зайди на следующей неделе, если еще не уедешь. Не заставляй меня напоминать тебе.

— Да, сэр, — подтвердил я и решился задать вопрос: — А как продвигаются ваши исследования?

— Медленно. — Доктор Амикас нахмурился. — У меня возникли разногласия с коллегами. Большинство из них настаивают, что нужно искать лекарство. А я считаю, мы должны узнать, что вызывает болезнь, чтобы препятствовать ей. Как только разражается эпидемия, люди начинают быстро умирать. Если мы сможем задержать ее распространение, мы спасем больше жизней, чем если будем пытаться ее лечить, когда она уже обосновалась.

Он вздохнул, и я понял, что его тоже преследуют воспоминания. Доктор прочистил горло и продолжил:

— Я рассмотрел твое предположение насчет пыли. Я не понимаю, почему причиной болезни следует считать именно ее.

Казалось, он забыл, что я всего лишь кадет, и, откинувшись на спинку стула, говорил со мной так, словно я был его коллегой.

— Ты знаешь, что, по моему мнению, вспышки и быстрота распространения чумы означают, что половой контакт — не единственный способ ее передачи. Но я все еще считаю, что самые опасные случаи связаны именно с такими контактами…

Он замолчал, давая мне возможность признать, что я знаю нечто о плотских утехах спеков. Я промолчал, потому что ничего такого не знал, по крайней мере наяву. Если бы солдаты каваллы могли заражаться венерическими болезнями в сновидениях, никто из нас не дожил бы до окончания Академии.

— Твоя версия о том, что в пыли, которую спеки разбрасывали во время танца, имелось нечто, вызвавшее чуму, увлекла меня, — наконец продолжил он. — К сожалению, хотя я сделал все возможное, чтобы опросить заболевших кадетов, пока они еще были в состоянии отвечать, смерть унесла многих из них, прежде чем я смог с ними поговорить. Поэтому мы никогда не узнаем, сколько из них видели танец Пыли и вдохнули ее частички. Однако в твоей теории есть несколько изъянов. По меньшей мере один кадет, капрал Рори Харт, видел танец, но не заболел. Он очень необычный человек. Он также признался и в… э-э… более чем случайном контакте с самими спеками — но без каких-либо последствий. Но даже если мы оставим в стороне Рори как особь с исключительно крепким здоровьем, останутся другие вопросы. Прежде всего, в таком случае спеки рискуют заболеть всякий раз, когда исполняют свой танец Пыли. Ты предположил, что спеки сознательно заразили нас чумой. Но стали бы они это делать с риском для себя? Думаю, нет. И прежде чем ты меня перебьешь… — он предупреждающе поднял руку, когда я сделал вдох, чтобы ему возразить, — вспомни, что это не первая вспышка чумы спеков, которую я наблюдал. Как тебе, возможно, будет приятно узнать, первая произошла около Рубежных гор, и да, перед ней спеки исполняли танец. Однако среди заболевших тем летом было много их собственных детей. Мне трудно поверить, что даже примитивный народ станет намеренно заражать смертельной болезнью своих детей, чтобы отомстить нам. Разумеется, я полагаю возможным, что пыль разносит болезнь, но спекам про это ничего не известно. Простые, близкие к природе народы вроде спеков зачастую не понимают, что всякая болезнь имеет причину и, следовательно, ее можно предотвратить.

— Может быть, они добровольно заражают себя. Может быть, они думают, что она… скажем, является чем-то вроде волшебного отбора. Что детям, перенесшим ее, предначертано жить дальше, а те, кто умер, отправляются в какой-то иной мир.

Доктор Амикас тяжело вздохнул.

— Невар, Невар… Я врач. Мы не можем фантазировать, пытаясь придать смысл собственной теории. Мы должны подстраивать теорию под факты, а не изобретать факты, чтобы поддержать теорию.

Я собрался ему возразить, но в очередной раз решил промолчать. Мне лишь приснилось, что причиной болезни была пыль. Мне приснилось — и «спек во мне» поверил в такое объяснение. Но возможно, это был предрассудок, а не правда. Я покачал головой. Собственные мысли, блуждающие по кругу, напоминали мне пса, гоняющегося за своим хвостом.

— Могу я идти, сэр?

— Конечно. И спасибо, что пришел.

Я направился к двери, а он принялся набивать свою трубку.

— Невар! — Его оклик остановил меня у двери.

— Да, сэр?

Доктор Амикас ткнул трубкой в мою сторону.

— Тебя все еще беспокоят ночные кошмары?

Я отчаянно пожалел, что рассказал ему об этом.