Полет на космическом корабле

Плод хлебного дерева? Наверное, нет. Наверное, в юрский период не было никаких хлебных деревьев.

Неожиданно я представил себе, как выхожу через калитку, ведущую в Большой лес, а там чего только не растет. В основном орехи и еще вот эти штуки. Папоротники. И дерево, - наверное, настоящее гинко. А вокруг маленькие ящерицы, - может, семейства сцинковых, а может, какие-то змейки.

Я аккуратно достал один плод из огня палкой и разрезал его второй палкой, которую мне удалось заострить под определенным углом. Бело-желтая мякоть плода была вполне съедобна, чем-то похожа на разваренный картофель, но без запаха.

Больше плодов у меня не было. Завтра придется снова отправиться за новой партией… При мысли об этом мне стало слегка не по себе. В последний раз, когда я бродил по лесу и собирал орехи, ягоды и другие плоды, я услышал тихий шорох, поднял голову - и не сдержался, намочил штаны.

Аллозавр меня не заметил. Он даже не поднял головы, а я потихоньку отполз в сторону и также ползком добрался до калитки. Я молча приготовил еду и поел, а штаны повесил сушиться у огня, использовав в качестве вешалки своего безмолвного друга.

Тут я поднял на него глаза - маленький человекоподобный робот, ростом не больше двух футов, напоминает детскую игрушку из каталога "Сире". У меня был похожий, когда мне было лет восемь-девять, - в одной руке он держал электрический воспламенитель, а в другой - огнетушитель. Робот неуклюже подошел ко мне, когда я разрыдался над жалкой грудой сухих палочек, с помощью которых хотел добыть огонь. С криком "К черту!" я отбросил палочки в сторону.

Я спросил тогда:

- Что скажешь, старина? Почему у этого космического корабля биом юрского периода?

Молчание.

- То-то. Я тоже не знаю.

Я подобрал немного остывший плод хлебного дерева и откусил безвкусную мякоть.

- М-м-м-м…. - Даже масло с перцем и сметаной не помогли бы. Не очень, по крайней мере.

- Что скажешь, приятель? День Благодарения уже наступил?

Скорее всего, нет. Ведь даже недели еще не прошло. Но я представил себе младших сестренок, Милли и Бонни, - вот они вместе с матерью усаживаются за стол, на котором стоит жареная индейка. Бонни, наверное, скучает без меня. А Милли - та просто рада, что ей достанется и моя порция.

Рождество. Интересно, что подарит мне отец? Я просил его достать мне книгу "Русский вкратце". Два года. А что потом? Колледж - это не для меня. Оценки плохие, да и денег нет.

Вьетнам?

Наверное. У некоторых из моих друзей старшие братья попали туда. А один парень, который дразнил меня, еще когда я был совсем маленьким, погиб там. Помню, я читал даже статью в газете "Пост" [8] о том, как много хороших американских парней развращают порочные маленькие азиатские проститутки.

Мы с Марри обсуждали статью на следующий день, и он так странно посмотрел на меня, усмехнулся, а потом заговорил о чем-то другом. Я вспомнил еще, как мы говорили о Вьетнаме на уроке социологии в восьмом классе. Я сказал тогда, что меня это не волнует, что к тому времени, когда я дорасту до призывного возраста, то есть к концу 1969 года, все благополучно закончится. Ну да. Закончится.

И в этот момент раздался низкий гудящий звук, словно кто-то беспрестанно бил в гонг. Я посмотрел наверх - голубой бархат неба снова прорезала белая трещина, белые губы раскрылись, и над нами разверзлось полное звезд небо.

Я поднялся на ноги, отбросил в сторону наполовину недоеденный плод и побежал в сторону трапа моей летающей тарелки. Сзади я услышал резкий шипящий звук - это мой приятель-робот заливал костер из огнетушителя.

Когда мы приземлились на желто-серой планете, я спрятался под трапом летающей тарелки и всмотрелся в горизонт - ровный ландшафт под бледным бело-голубым небом. В первый момент я рванул было туда прямо с трапа, высоко подпрыгивая на ходу, ведь гравитация здесь была примерно вдвое меньше земной.

Но тут яркая точка крошечного голубого солнца, казалось, разлетелась на сотни миллионов иголок и булавок, которые вонзались в мою по-осеннему белую кожу, и я вынужден был снова спрятаться в тень. Когда я дотронулся до лица, то почувствовал, что кожа на нем уже успела обгореть.

Господи. Как глупо.

Что же дальше? Ведь и воздух здесь может быть опасным, смертельно ядовитым. Я могу подхватить какую-нибудь болезнь. А может, я вообще уже мертв, только еще не упал.

Да, да, знаю. Герой романа никогда не умирает. Кроме той книжки Фолкнера, над которой посмеивалась учительница литературы в десятом классе. Она еще говорила: "Как же нам все это понимать? Герой бродит с ручкой и бумагой по берегу реки, а потом прыгает в воду, тонет и при этом все записывает?"

Из космоса планета была похожа на желто-серый мячик, ничем не примечательный. Правда, на полюсе виднелась маленькая шапка ледяного покрова. И еще несколько бледных тучек рядом с какими-то горными вершинами. Небольшие каньоны, дюны. Марс, только не красный?

Арракис, подумал я. Мне очень понравился тот сериал из пяти частей в "Аналоге", хотя сбивали с толку вечные перемены формата, которыми так увлекался Кэмпбелл: то он издавал журнал так, как обычно издают дайджесты, то возвращался к нормальному размеру, и так постоянно; а у меня из-за этого вся коллекция на полке была перепутана. Помню, я еще решил, что мир Дюны, наверное, пошел с Марса, - Герберт, скорее всего, в какой-то момент понял, что для его романа места в Солнечной системе маловато.

Я вспомнил свою спальню. Свою кровать. Маленький стол. Книжные шкафы, до отказа набитые детскими книжками в твердых переплетах, которые я собрал на чердаке у деда, а еще книгами в мягких обложках и журналами, купленными на ярмарке: "Удивительное рядом", "Фантастика", "Таинственные миры"…

Крабоподобные роботы с ведрами и небольшими автоматическими тачками на солнцепеке нагружали розовато-лиловый песок. Какая-то смесь? Что бы это ни было, но лежала смесь не толстым слоем. Я принюхался, но никакого особого запаха не заметил. А чего я ждал, чтобы запахло корицей? Здесь скорее пахнет, как на салюте или фейерверке. Порох. Здесь пахнет порохом.