Ритуал (СИ)

Какое-то время стояли молча, дожидаясь, пока демон закончит работу. Если конечно не учитывать поток восторженных отзывов о мастерстве неизвестного мага, что так удачно вырастил столь совершенный организм.

— Мозг то у него человеческий? — Спросил наконец демонолог, едва демон замолчал, по всей видимости изучив каждую клеточку доминиканца.

— Мозжечок увеличен, гипофиз подвергся изменениям. — Немедленно ответил демон, впрочем, ответ его почти ничего не прояснил знакомому лишь с азами медицины демонологу. Лишь заставил в очередной раз пожалеть о побеге из академии.

— Ну что там? — Спросил Вальмонт оторвавшись от планирования.

— Готово. — Ответил Гарвель выслушав рапорт Уфира. Получив ответ, инквизитор двинулся к двери. Легкое касание и дверь отворилась. Окинув комнату взглядом, Вальмонт выругался. Больше всего келья теперь напоминала бойню, разве что туш убитых животных не было. А кровью был залит весь пол, а стены забрызганы мелкими капельками. Запах крови освобожденно рванулся наружу. Впрочем, Торкус лежал на лавке совершенно целый, разве что побледнел немного, широкая грудь инквизитора закованная в броню мускулов равномерно вздымалась при дыхании. На месте кошмарной раны остался лишь белесый шрам.

— Хааг приберись. — Приказал фамильяру Гарвель. Повинуясь приказу хозяина, в келье возник Хааг. Зависнув в центре комнаты, он налился темно пурпурным цветом, медленно меняющимся на багровый. На глазах изумленного инквизитора кровь буквально исчезала словно бы испаряясь. Спустя несколько секунд келье вернулся изначальный вид, если не считать недвижимо застывшего в углу Уфира.

— Он спит? — Спросил Вальмонт, чтобы разрушить неестественную тишину, царившую в комнате.

— Да, но его можно разбудить. — Ответил Гарвель, разглядывая лежащего на лавке инквизитора. Секунду Вальмонт подозрительно оглядывал чернокнижника в поисках намека на издевку. Наконец смирившись тронул Торкуса за плече. С громким криком полным ужаса доминиканец проснулся. Одним молниеносным движением вскочил с лавки, и рванул к отскочившему в сторону Вальмонту. Лишь телекинетический толчок спас Вальмонта от угрозы быть размазанным по стене. Отброшенный к противоположной стене Торкус обвел комнату красными от полопавшихся капилляров глазами.

— Пр-редатель! — Проревел он вновь нацелившись на инквизитора.

— Да? — С издевкой произнес Вальмонт. — Только подумай, почему ты все еще жив, да еще и резво скачешь по келье?!!

Торкус остановился как вкопанный, на его мужественном лице героя отразилась нешуточная работа мысли. Гарвель же благоразумно решил не вмешиваться в спор инквизиторов. Лишь тихонько отдал приказ Уфиру вернуться в преисподнюю.

— Что вы со мной сделали? — Прорычал инквизитор хриплым от душившей его ярости голосом.

— Как самочувствие? — Будничным голосом осведомился Гарвель.

— ТЫ!!! — Вновь взревел Торкус, обернувшись к чернокнижнику. Казалось, что прямо сейчас он кинется и разорвет демонолога на куски голыми руками. Однако вместо этого буря утихла. Впрочем <утихла> это громко сказано, просто инквизитор, похоже, взял себя в руки. Однако Гарвель прекрасно видел сжигающею его изнутри ярость, так и норовившую выплеснуться наружу свирепым вихрем разрушения.

— Ну вот, теперь можно и поговорить. — Улыбнулся Вальмонт. И хотя улыбка вышла блеклой и неестественной, но все-таки обстановка разрядилась.

— Времени осталось мало, поэтому я коротко обрисую твои задачи. — Начал было Вальмонт.

— Почему я должен слушать тебя предатель? — Холодно осведомился доминиканец, однако за этой ледяной преградой по-прежнему бушевала ярость.

— Почему?! — Взвился Вальмонт. — Да потому, что от моего предательства, — как ты это называешь проку больше чем от всех твоих праведных поступков вместе взятых!! Поэтому здесь распоряжаюсь Я! — Закончил он, вновь возвращая маску невозмутимости, на миг давшую трещину. Едва Вальмонт закончил говорить, как на пол посыпался весь тот хлам, что выпущенный гнев инквизитора подбросил в воздух. Впрочем, в хлам небогатая утварь кельи превратилась всего мгновенье назад.

— Хорошо. — Кивнул изрядно побледневший Торкус, едва тиски воли Вальмонта позволили пошевелиться.

— Сейчас ты пойдешь вместе с чернокнижником, и примешь под командование отряд небесных воинов, возьмешь половину дружинников и ровно через два часа двинешься через центр города к зданию гильдии рудокопов.

— Ты хотел сказать демонов? — Язвительно переспросил Торкус, чем нимало удивил Гарвеля, искренне считавшего, что этот громила на такое неспособен.

— Я сказал АНГЕЛОВ! Не демонов, не людей, а именно ангелов! Даже если от них будет вонять серой, ты все равно всем будешь говорить что это ангелы! — Вновь повысил голос инквизитор.

— Ну серой от них вонять точно не будет. — Заверил Гарвель, закончив беседу с Уфиром. Демонический лекарь все еще пытался уговорить демонолога поделиться с ним информацией. Впрочем, слова демонолога оба инквизитора пропустили мимо ушей.

— Все. Выполнять! — Рявкнул Вальмонт таким тоном, что любой десятник удавился бы от зависти.

Толпа, заполнившая площадь бушевала, страх и безысходность окутали город тяжелой пеленой. Испуганные люди, лишившиеся пути к спасению, столпились на храмовой площади. Прокатившаяся по городу волна жестоких убийств грозила затопить его кровью. Страх, страх и отчаяние были повсюду, невесомой печатью они лежали на каждом лице. Городская стража, понеся огромные потери больше не пыталась сдержать одержимых, целиком захвативших несколько районов города. Эти места превратились в зоны смерти, выжить постороннему там практически невозможно, все попытки стражи и княжеской дружины отбить район потерпели неудачу: два крупных отряда попросту растворились в кривых переулках и темных даже днем аллеях. Не было ни криков, ни звуков сражения, просто тишина. И это было страшней всего. Дружина бы разбежалась, будь у нее такая возможность, однако город был изолирован, и солдатам не оставалось ничего иного как <верно служить князю и городу>. Впрочем, на штурм их больше никто не посылал, воевода прекрасно понимал, что у него под началом сейчас не бойцы, а насмерть перепуганные овцы. Поэтому опасаясь за рассудок солдат, он велел спешно укреплять дворец. Сам не брезгуя браться за работу. Что хорошо сказывалась на моральном духе солдат. Впрочем, у воеводы были свои причины, куда больше его занимали поселившиеся в голове голоса, взывающие к темной стороне его души, лишь работа до полного изнеможения, когда сил не остается даже на мысли, сохраняла его разум от безумия. Чем занимался князь оставалось неизвестным, по городу поползли слухи, что он сбежал. Впрочем, совершенно необоснованные, чтоне мешало людям рассказывать в подробностях, как именно было дело.

Стоя на невысоком парапете, на скорую руку возведенном монахами, Гарвель с удовольствием вдыхал наполненный людским страхом воздух. Пожалуй оно того стоило. — Подумал он, разглядывая толпу. Монашеское одеяние вместо дорожного плаща было несколько непривычным, зато вышитая серебром эмблема инквизиции на грудикомпенсировала любые неудобства. Справа от демонолога стоял Павел, похоже, именно старцу предстояло произнести речь. Что именно задумал хитроумный инквизитор, по-прежнему оставалось для Гарвеля загадкой, хотя некоторое смутное представление о его планах у него все-таки было. Вальмонт стоял с другой стороны импровизированной трибуны, на его груди блистала солнечными лучами инсигния. Легкий ветерок теребил инквизиторскую рясу.

Наконец, громкий звон колокола привлек внимание толпы к храму Единого и, как следствие, к стоящей на возвышении троице. Уловив удачный момент, Павел начал проповедь. Его звучный голос разносился над площадью усиленный небольшим артефактом, зажатым в ладони старца.

— Люди Гессиона, всевышний закрыл этот город, ибо скверна неверия и демонопоклонничества пропитала каждый камушек этого славного города. И дабы эта зараза не распространилась далее, город был изолирован. — Вещал с трибуны Павел, его сильный, хорошо поставленный голос находил свой отклик в душе каждого, кто сейчас смотрел на него снизу. Едва до толпы дошел смысл сказанного, как обычный шум, присущий каждому людскому сборищу исчез как по волшебству. Вслед за тишиной по толпе прокатился вздох отчаяния, кто-то даже бухнулся на колени моля о прощении.