Золотой ключ. Том 2

С рассвета и до полудня на Диа Фуэга взрослые приходили, чтобы приколоть к фигурам кусочки бумаги. На них были вкратце изображены все беды прошедшего года — от тяжелой болезни или неудачи в делах до неудачного романа или пропажи коровы. После полудня дети забрасывали фигуры камнями и грязью. На шее у каждого ребенка был амулет, сплетенный вчера его матерью.

Когда на небе появлялась молодая луна, Премио Санкто и Премиа Санкта, стоя вместе с Великим герцогом на ступенях храма, провозглашали, что старый год закончился. Обложенные соломой фигуры поджигались. На кладбищах сжигали все кусочки бумаги, а на камешках можно было погадать, пока пылающие соломенные фигуры, сгорая, забирали с собой все несчастья старого года и очищали мир для нового. Вернувшись домой, все дарили друг другу подарки и садились пировать. А если праздник и выплескивался на улицы, это было вполне естественно — после одиночества, созерцания грехов и страшных светящихся скелетов.

Этой же ночью все гильдии собирались в своих залах, чтобы услышать, кто же получил приз за лучшую работу года. Резчики по дереву и плотники, гончары и стекольщики, дубильщики и сапожники, шорники и золотых дел мастера, каменщики, бондари, каретники и особенно иллюстраторы Грихальва — представители всех профессий с волнением ожидали, чем же закончилось соревнование в этом году. После объявления имен победителей зачитывались списки учеников, получивших звание мастера. Лучшие из них удостаивались чести сопровождать главу гильдии и победителя в Палассо Веррада, где собирались все шедевры.

Пенитенссиа была любимым праздником Коссимио. На Диа Фуэга Гизелла устраивала потрясающий прием, а сам он получал множество всевозможных подарков. И упивался очевидным превосходством Тайра-Вирте во всех ремеслах. Но на этот раз Коссимио неожиданно совершил поступок, отличавшийся дипломатичностью и вызвавший шумное одобрение. Он объявил, что лучшие изделия мастеров Мейа-Суэрты, то есть все те подарки, которые всегда преподносились лично ему, в этом году будут отданы всеми любимой донье Мечелле в знак благодарности за ее беззаветное служение Тайра-Вирте.

Донья Мечелла была пунцовая на протяжении всей церемонии подношения подарков. Дон Арриго стоял рядом с ней и улыбался, улыбался, улыбался. А если его улыбка иногда казалась вымученной… Эйха, это потому, что он волновался, не переутомится ли его жена от долгого стояния на ногах. До отъезда в Кастейю ее беременность была не слишком заметна, но сейчас она очень сильно располнела и так сияла, что все слухи о ее болезни казались лишь глупой шуткой и прекратились сами собой. И конечно, когда Арриго воспользовался первой же возможностью, чтобы увести свою жену наверх, отдыхать, это было сочтено трогательным проявлением его супружеской преданности.

Со здоровьем Мечеллы все было в порядке. Задним числом она даже стыдилась, что когда-то могла себя чувствовать больной. Прав Меквель: стоит решить, что у тебя слишком много дел, и все недуги отступают сами собой. А еще она поняла, что может принести своей стране гораздо больше пользы, чем просто родить ей наследника. Жизнь была бы прекрасна, если б Арриго не хмурился, как только они оставались одни.

На следующее утро, когда Мечелла сидела на кровати и разглядывала разложенные по всей комнате прелестные вещицы, вошел Арриго и сообщил, что свой день рождения он будет отмечать не в Палассо.

Мечелла испуганно уставилась на него.

— Но.., я думала, мы проведем этот день вместе, ты, я и Тересса…

— Я договорился об этом, когда тебя еще не было в Мейа-Суэрте, — сказал Арриго и взял в руки роскошную кружевную шаль. — Я же не знал, когда ты вернешься. Отказаться теперь было бы просто неприлично. Красивая вещь, правда? Узоры в виде солнца вытканы всего лишь тонкой золотой нитью, а смотрится прекрасно. Не то что эти яркие безвкусные штуковины, которые продают в Нипали.

Лаская шаль пальцами, он внезапно спросил:

— Что ты собираешься делать со всем этим?

— В каком смысле?

— У нас полно ваз и гобеленов… А это что, солонка? И, честное слово, у тебя достаточно драгоценностей.

Он кивнул в сторону открытой коробочки с золотыми сережками в виде крошечных ирисов с бриллиантовыми капельками росы.

— Отец, бывало, ночей не спал — все думал, с чем ему не жаль расстаться, чтобы послать на благотворительный аукцион.

— Я знаю, — тихо ответила она. — Помню с прошлого года. Не хочу критиковать твоего отца, но мне кажется, все эти люди хотели бы, чтоб мы сохранили эти предметы и пользовались ими.

— Ты намерена оставить все это?

Уголком шали он потер пуговицу своего шагаррского мундира, надетого по случаю парада в честь дня его рождения.

— Едва ли это согласуется с твоей новоприобретенной репутацией.

Мечелла задохнулась от бессмысленной обиды, но потом решила, что ей просто показалось, — не может быть, чтобы он был так жесток с ней.

— Я хочу спросить твоего отца, какова ежегодная выручка от этого аукциона, и передать такую же сумму школам. Арриго насмешливо поднял брови.

— А выдержит ли твой кошелек? Если прибавить кастейские расходы и то, что ты тратишь на одежду, то к концу месяца ты останешься без денег.

Ответ Мечеллы был чуть более резким, чем ей хотелось:

— Ты забыл про ту часть моего приданого, которую мы получим, когда я рожу Тайра-Вирте наследника.

— Твое приданое пойдет в казну до'Веррада, а не в твою, — парировал он.

— Мой отец будет щедр ко мне, когда я рожу ему внука.

— Надо бы сказать это моему отцу, чтобы он перестал вздыхать о деньгах, ушедших на восстановление этих проклятых деревень!

— Хватит на все, — резко ответила она. — Не беспокойся. И еще останется достаточно, чтобы я могла…

Она не собиралась рассказывать ему о своих планах таким образом, слова вырвались сами:

— Все это я направлю в Корассон.

— В Корассон?

— Я собираюсь купить его, Арриго.

— Матра Дольча! Откуда у тебя такие нелепые идеи?

— Мы останавливались там по пути домой, и я… Я хочу этот дом, Арриго. Я хочу жить там. Конечно, не тогда, когда мы нужны в Палассо.

Мечелла так хотела купить Корассон, что от волнения не могла найти нужных слов, особенно теперь, когда Арриго уставился на нее в немом изумлении.