Военная клятва

Кир распустил сенель, и все разошлись. Ифтен и Уэсрен пошли поговорить с Юзайной. Остальные задержались переговорить с Киром, и я воспользовалась моментом, чтобы поболтать с Жоденом. Он бросил на меня мрачный взгляд, как только я подошла. Его широкое лицо излучало беспокойство.

— Я хочу поблагодарить тебя за…

Он прервал меня жестом.

— Не думаю, что что-то для тебя сделал, трофей.

— Но…

— Если бы Ифтен вызвал Кира на бой, я бы не вмешался. Не уверен, что имел право останавливать Айсдру. — Он отвёл взгляд. — Я лишь отложил все эти вопросы до старейшин.

— Но Кир сможет за себя постоять, и ты поддержишь его.

Жоден избегал моего взгляда.

— Жоден?

Внезапно я поняла, что в моём друге что-то переменилось.

Он посмотрел на меня, его привычное спокойствие исчезло.

— Я не поддержу Кира перед старейшинами, трофей. Я буду говорить против него.

— Против него? Против м-м-меня? — я едва смогла выдавить слова от удивления.

Его лицо потеплело.

— Нет, Лара, не против тебя. Но… — он осмотрелся, словно собираясь с мыслями, – Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как я опустился на корточки подле Симуса и увидел его рану. Традиция требовала, чтобы я даровал ему милость, избавил его от страданий и не допустил пленения.

— Но ты его не убил.

— Нет. — Он повернулся и посмотрел мне в глаза взглядом полным боли. — Я пытался перевязать его рану, как нас схватили.

— И это привело к исцелению Симуса и моей встречи с Киром, — улыбнулась я. — Мы должны благодарить тебя за это, Жоден.

— И за эти смерти ты меня тоже поблагодаришь?

Его вопрос выбил из меня весь воздух.

— Жоден…

— Ты спасла жизнь моего друга, — продолжил Жоден дрожащим голосом. — Ты стала трофеем, несущим дары своего знания. Но всё что я увидел в итоге — смерть. Уродливая позорная смерть.

— Ты винишь меня, — прошептала я.

Он заглянул в мои глаза затравленным взглядом.

— Ты нежная, заботливая душа, Ксилара. Я не могу винить тебя. — Его лицо помрачнело, ладони сжались в кулаки. — Я виню Кира за идею объединить наши народы и традиции. То, что произошло здесь, говорит мне об опасности его руководства.

Я с трудом сглотнула ком в горле.

То, что произошло здесь…

Я сморгнула слёзы.

— Что я могу тебе сказать, Лара? — Его прекрасный голос дрогнул. — Ты дала мне надежду, сохранив жизнь Симусу, но ещё больше веры ты вселила в меня, когда я понял, что ты готова пожертвовать собой ради своего народа. Но теперь мой народ мёртв, и дым с их погребальных костров поднимается в воздух. Потеряна драгоценная жизнь, и я не могу избавиться от мысли, что это наказание за то, что Кир пошёл против элементалей.

Жоден покачал головой.

— Кир попросил тебя стать равнинницей, а нас объявил ксианами. Из этого ничего хорошего не выходит и не выйдет. — Жоден сделал вдох. — Решение принято. Прости меня, тро… — Он осёкся. – Прости меня, Ксилара. Я должен сообщить военачальнику свои истины.

Голос Жодена был мягок, но он повернулся и оставил меня без лишних слов.

Я вернулась в кладовую и увидела Айсдру. Она перематывала кожу на рукояти палицы. Её руки касались гладкой кожи, точно она была драгоценной.

Свинцовым шагом я подошла перемешать угли в одной из маленьких жаровен, раздувая топливо, пытаясь отвлечься на разогреве каваджа. Я ничего не говорила, и Айсдра хранила молчание. Мы обе погрузились в воспоминания о золотоволосом мужчине, который всегда улыбался.

Я рухнула на пенёк и стала смотреть на котёл, онемевшая и усталая. Хотя бы несколько мгновений мне хотелось думать только о кавадже. Ни о болезни, вызовах, неудачах… смертях.

Айсдра закончила перевязывать и закрепила концы кожаной полоской. Она немного посидела, опустив руки на оружие, которое лежало на коленях.

Она тихонько заплакала.

Я опустилась на колени рядом с ней, положила голову ей на руку и предложила такое утешение, которое только смогла предложить.

Кипение в котелке вернуло меня обратно в реальность. Я разлила кавадж по кружкам. Айсдра вытерла лицо. Она взяла протянутую кружку, и мы попили кавадж в тишине.

Я нарушила молчание.

— Маркус сказал мне: «солнце встанет вновь. Я не могу предложить ни больше, ни меньше».

— Зачем ему вставать? — прошептала Айсдра, опустив взгляд в чашку. — Ему лучше скрыться в печали и скорби. — Она подняла голову и посмотрела на меня. — Моя жизнь сломана, но жизни других продолжаются. Словно ничего не произошло. Словно его никогда не существовало. — Она прерывисто задышала. — Никогда мне больше не услышать его голос, не почувствовать его прикосновений. Только если…

Я посмотрела на свои руки, внезапно устыдившись своих просьб.

— Айсдра, я не знаю, что сказать. Ты воительница, моя телохранительница и друг. — Голос дрожал, на глаза навернулись слёзы. — Я не хочу терять ещё и тебя.

Она молчала.

— Кроме того, — я постаралась выдавить из себя улыбку, — кто же вырастит Миру? Или малютку, который, надеюсь, у меня будет? Кто же научит их жизни Равнин, кроме тебя, Айсдра? — Я накрыла её ладонь своей ладонью. — Моя малютка будет ребёнком обоих миров, и ей понадобятся наставления обоих народов.

Я не думала об этом прежде, но это правда. Всем детям, которых я выношу, понадобится тхиэ. Я представила, как Анна и Айсдра спорят о вопросах воспитания в детской замка.

Ладонь Айсдры накрыла мою ладонь.

— Так оно и есть, Лара.— Её лицо потемнело. — И мой Эпор будет отомщён. — Она отвела глаза, взгляд стал далёким. — Но впереди ещё много закатов. Множество моментов… — Она осеклась и замерла, её лицо исказила печаль. — Я вынуждена уйти, трофей.

Я вскочила на ноги. Айсдра вышла из палатки и заняла позицию у одной из жаровен. Я вяло повернулась и села на пенёк напротив столов с различными бутылками и банками. Кавадж казался горьким на вкус. Боль в груди усиливалась до тех пор, пока меня не накрыло горе и чувство вины. Горячие слёзы быстро и тяжело закапали по коленям.

Я встала, захлопнула полог на входе и перевязала створки. Мне хватило здравого смысла, чтобы обернуть колокольчики на одном из узлов. Я не желала видеть гостей, здоровых или больных.

Спотыкаясь, я подошла к самому дальнему ко входу пню и села. Сквозь слёзы я потянулась за тканью и зарылась в неё лицом. Я не хотела никого видеть или слышать. Ткань заглушила мои всхлипы, и я отпустила себя, всю боль из своего сердца. Я согнулась, плечи затряслись, и я заплакала.

Я хотела увидеть Анну, дом и отца. Это была настоящая боль, из глубин сердца, тоска по дому. Мне не стоило покидать его безопасных стен, выходить на дорогу к Киру. Это я во всём виновата, во всём, и боль этой истины разрывала мне сердце и рвала горло.

Я убрала ткань от лица только чтобы сделать глубокий вдох, и закачалась из стороны в сторону. Боль и ужас от последнего вздоха Эпора никогда не сотрётся из моей памяти. Я снова прижала сырую ткань к лицу и застонала.

Почему я настояла пойти в ту деревню? Почему разрешила Эпору и Айсдре пойти со мной? Во всём виновата моё высокомерие, я виновата в его смерти и смерти остальных, сожжённых на пепелище деревни.

Всё казалось неправильным. Всё было подёрнуто в беспросветную тьму. Я не видела надежды. Одно отчаяние куда ни глянь. Мне ничего не решить. На самом деле мои действия приводят только к плохому.

Мира, милая кроха, перестала дышать в моих руках, я до сих пор чувствовала её холодные пальчики в своей ладони. Гил, о Гил, я когда-нибудь говорила, как горжусь им? Он упал к моим ногам, беспомощно бился в конвульсиях, и не в моих силах было спасти его. Ох, они были правы, даровав ему милосердие, и возможно, это было единственное лекарство от моей боли, ибо я не знала другого способа остановить печаль и горе.

Все мертвы, сгинули в огне разрушенной деревни, сотни мужчин и женщин. Всех забрала напасть, которую я была не в силах остановить, чтобы ни говорили о моих так называемых навыках исцеления.