Жестокий принц

— Предатели, — шепчет Элдред, но его голос разносится эхом, и одно слово ощущается будто удар гремящего колокола.

Мадок останавливается и сжимает зубы, словно исполняет тяжелую, неприятную обязанность. На голове у него тот красный берет, что я раньше видела в нагрудном кармане. Сегодня он освежит его. На берете появятся новые пятна крови. Но я не могу поверить, что он делает это по чьим-то приказам.

Должно быть, он вошел в союз с Балекином и сбил с толку шпионов Дайна. Он поставил везде своих командиров, изолировав королевскую семью от тех, кто хотел помочь ей.

Это он организовал все так, чтобы Балекин нанес удар в тот момент, когда никто этого не ожидал. Это он рассчитал так, чтобы, во избежание смертельного проклятия, корону взяли тогда, когда она не лежала на чьей-либо голове.

Зная его, я уверена — переворот спланировал он.

«Коронации — такое время, когда возможно многое».

Целый и невредимый Балекин доволен собой.

— Дай мне корону.

Элдред разжимает пальцы, и обруч падает и катится по полу.

— Возьми сам, раз так желаешь. — Кейлия безутешно плачет. Рия в ужасе смотрит на толпу. Вал Морен стоит рядом с Элдредом. Узкое лицо поэта бледно.

Окруженный рыцарями, помост напоминает страшную сцену, на которой всем актерам предписано пройти через свои роли к кровавому финалу.

Руки Мадока как будто в красных перчатках. Смотрю на них и не могу отвести глаз.

Балекин поднимает корону. Золотые дубовые листья сверкают в свете свечей.

— Ты слишком долго тянул, отец. Уходить с трона нужно было раньше. Ты ослаб. Ты позволил предателям править своими поместьями, власть нижних дворов никем не контролируется, а дикие фейри творят что хотят. Дайн был бы таким же, трусом, спрятавшимся за интригами. Но я не боюсь пролить кровь.

Элдред молчит. Ни корона, ни оружие его не интересуют. Он просто ждет.

Балекин приказывает рыцарям привести Таниоту. Женщина из военных поднимается на помост и хватает сопротивляющуюся супругу короля. Таниота отбивается, мотает головой, впивается ногтями в плечо военной. Но все бесполезно. Рыцарей слишком много. Еще два шага вперед, и вот уже никакого сопротивления.

Балекин подходит к отцу.

— Провозгласи меня Верховным Королем, возложи корону на мою голову и можешь свободно уйти. Мои сестры будут под защитой. Твоя супруга останется жива. В противном случае я убью Таниоту. Убью здесь, на глазах у всех. И все будут знать, что ты мог спасти ее.

Смотрю на Мадока, но он на ступеньках, негромко разговаривает с одним из офицеров, троллем, бывавшим у нас дома, сидевшим за нашим столом, поддразнивавшим и смешившим Оука. И я тоже тогда смеялась. А теперь вся дрожу.

— Балекин, перворожденный, чью бы ты ни пролил кровь, править Эльфхеймом ты не будешь никогда. Ты недостоин короны.

Я закрываю глаза и думаю о словах Орианы: «Быть супругой Короля — дело нелегкое. Опасность всегда рядом. И ты всегда пешка».

Таниота встречает смерть с достоинством и грацией. Она не суетится и держится с королевским величием, как будто уже перешла в мир баллад и песен. Сплетя пальцы, она не издает ни звука, когда один из рыцарей быстрым и жестоким ударом обезглавливает ее.

Прокатившись по помосту, ее рогатая головка останавливается у тела Дайна.

Я ощущаю что-то мокрое на лице. Дождь?

Многим собравшимся нравится убийство, а другим — их больше — нравится спектакль. Толпой словно овладело безумное веселье, и она требует продолжать бойню.

Двое рыцарей хватают Элдреда.

— Больше спрашивать не стану, — говорит Балекин.

Но Элдред только смеется. Смеется, когда Балекин пронзает его мечом. Он не падает, как другие. Не кровь, а туча красных бабочек вылетает из раны и устремляется вверх. В какой-то момент их становится так много, что они накрывают старика облаком, настоящим торнадо мягких крылышек.

Но жизнь их коротка. Рожденные магией, они падают и падают и устилают весь помост, будто бурые листья. Верховный Король мертв. Невероятно!

Теперь на сцене тела и кровь. Вал Морен на коленях.

— Сестры. — Балекин идет к ним.

Самоуверенности в голосе поубавилось, а мягкости добавилось. Он похож на человека, оказавшегося в ужасном сне, но отказывающегося просыпаться.

— Кто из вас коронует меня? Коронует и останется живой.

Мадок говорил моей матери не бежать.

Уронив нож, вперед выходит Кейлия. На ней золотой корсаж и синяя юбка, а на распущенных волосах венок из ягод.

— Я, — говорит она. — Я короную. Сделаю тебя королем, хотя пятно твоих деяний всегда будет омрачать твое правление.

«Никогда, как и всегда, слишком сложное понятие для смертных», — думаю я и злюсь на себя за то, что вспомнила Кардана. Да еще сейчас. Отчасти я даже рада, что она сдалась. По крайней мере все закончится.

Стрела из-под крыши, просвистев по совершенно иной, чем в прошлый раз, траектории, бьет Кейлию в грудь. Руки ее взмывают, как будто рана — это что-то неприличное, и ее надо закрыть. Потом глаза закатываются, и она падает без единого звука.

Зато Балекин кричит в отчаянии. Мадок отдает приказ, и его люди целятся в потолок. Несколько человек бегут по ступенькам вверх. Другие, обнажив мечи, взлетают на бледно-зеленых крыльях.

Он убил ее. Призрак.

Проталкиваюсь к помосту. Мимо требующих еще крови. Я и сама не знаю, что буду делать, если попаду туда.

Рия подбирает брошенный сестрою нож. В синем платье, с ножом в дрожащей руке, она напоминает птаху, пойманную до того, как ей удалось взлететь.

Рия — единственная настоящая подруга Виви в Фейриленде.

— Будешь драться со мной, сестра? У тебя ни меча, ни брони. Перестань, для такого слишком поздно.

— Слишком поздно, — говорит она и вонзает лезвие себе в горло, чуть пониже уха.

— Нет! — кричу я, хотя мой голос тонет в воплях толпы и еще более громких стенаниях Балекина. Я больше не могу видеть смерть и закрываю глаза, хотя меня толкают со всех сторон. Балекин требует найти Кардана и привести его сюда, и только тогда глаза открываются сами собой. Но Кардана нет. Есть только тело Рии.

И ужас... ужас...

Крылатые лучники целятся в перекрестье балок, где прячется Призрак, а секундой позже он падает в толпу. Я замираю. Разбился? Убит? Но он катится по земле, поднимается и бежит вверх по ступенькам, преследуемый стражами.

Шансов нет. Стражей слишком много, а места для маневра мало. Хочу помочь ему, но остаюсь на месте. Что я могу сделать? Ничего. Я никого не могу спасти.

Балекин поворачивается к придворному поэту, указывает на него.

— Ты коронуешь меня. Произнесешь слова церемонии.

— Я не могу, — говорит Вал Морен. — Я не родственник ни тебе, ни короне.

— Ты это сделаешь, — настаивает Балекин.

— Да, господин, — соглашается поэт и дрожащим голосом произносит усеченный вариант.

Толпа молчит, но, когда к ней обращаются с вопросом, принимает ли она нового короля, никто не отзывается. Корона с золотыми дубовыми листьями в руке Балекина, но не на голове.

Он обводит собрание взглядом, и я, даже зная, что эти глаза не заметят меня, невольно вздрагиваю.

— Присягайте мне! — гремит его голос.

Все молчат. Монархи не преклоняют колени. Дворяне держат рты на замке. Дикие фейри наблюдают и прикидывают, а королева Аннет, хозяйка Двора бабочек, делает знак своим придворным покинуть зал и сама отворачивается с усмешкой.

— Клянитесь Верховному Королю, — продолжает взывать Балекин. — А Король — я. — Он поднимает корону и сам кладет на свою голову, но уже в следующее мгновение издает жуткий вой и сбрасывает ее на землю. На лбу — ожог, красная тень короны.

— Мы не клянемся королю, а только короне, — кричит кто-то.

Это лорд Ройбен из Двора термитов. Выйдя вперед, он останавливается перед цепью рыцарей. От Балекина его отделяет дюжина стражей, но лорд Ройбен не выказывает страха.

— У тебя, убийца, есть три дня. Через три дня я уйду без присяги. И я буду не один.