Битва вечной ночи

Вивиану выхватили из рук Кейтри. Взметнулись желтые локоны, фрейлину бросили поперек седла. Кейтри растерянно замерла. Над головой у нее нависла ухмыляющаяся лошадиная морда, сверкнули острые зубы. Ноздри чудовищного скакуна напоминали два рваных кратера, и девочка решила бы, что в жизни не видела ничего столь пугающего, когда бы из-за лошадиной шеи не высовывалось еще более жуткого призрака.

Призрак наклонился. Последнее, что видела Кейтри, обернувшись на стремительно уносящиеся к низу сады, когда Дикая Охота снова взмыла в воздух — это крохотный конь, на полном скаку остановившийся посреди поляны, и всадник у него на спине.

Всадником была Тахгил.

Деревья, такие черные на фоне ночи, грозно вздымали вверх ветви. Последние клочья колдовского тумана скользили в листве и таяли, растворяясь среди звезд. Шум и крики затихали вдали. Уносясь к юго-востоку. Над головой, ухая, точно ненастроенная дудка, пролетела сова. Девушка сидела посреди Циннарина верхом на коне. Ветерки играли краями ее рваной одежды, прядями волос — но саму ее сковывало мертвенное оцепенение.

Взор ее устремился на восток, где должно было взойти солнце. Но никакого солнца еще не было видно и в помине.

Конь под ней вдруг прянул в сторону. Из-за надломанного ствола, на котором янтарными бусинками выступали капельки смолы, вынырнула рогатая кудлатая голова.

— Тише, Тигнакомайре, тише. Это всего лишь я! — укоризненно сказал уриск.

Узы оцепенения, что сковывали Тахгил, спали. Она хотела было спешиться, но не смогла.

— Пусти меня, Тигнакомайре, — сердито заявила она, в минуту необходимости мгновенно припомнив сложное имя. — Забыл, что я для тебя сделала?

Руки ее, освободившись от чар, скользнули по глянцевитой шкуре. Девушка наклонилась, перекинула ногу через круп и сползла на землю.

— Как ты смел приклеить меня к спине!

Водяной конь кротко понурил голову.

— Наездница из тебя никудышняя. Пришлось приклеивать, не то свалилась бы.

— Дикая Охота забрала тех двух девчат, — уныло проговорил Тулли. — Ганконер выдал нас. Мы ничего не могли — поделать.

— Знаю, — мрачно сказала Тахгил, — вы им не ровня. А где ганкокер сейчас?

— Ушел. Лебедица увела его.

— Все, как яи боялась — они приняли Виа за меня.

Опустившись на траву, девушка долго сидела, закрыв лицо руками, и молчала. Наконец она подняла голову.

— Хотя мои подруги сами решили идти со мной, но пострадали исключительно из-за меня. Из дружбы ко мне пришли они сюда. И вот — у меня больше нет ни верных спутниц, ни волшебного кольца, ни красного флакона силы, ни еды, ни огнива, чтобы разжечь костер, ни оружия или щита — но со мной ты, Тулли, и ты, Тигнакомайре, и, верю, лебединая дева тоже останется моей союзницей. В этот ужасный час я вынуждена прервать путешествие в Аркдур и повернуть на юго-восток, вслед за Охотой. Если подруги мои живы, я освобожу их. Если нет — я должна узнать об их судьбе, а не то не буду достойна ни доброго слова, ни дружбы других людей.

— Безумная затея, госпожа Меллин! — возразил уриск. — Неужто тебе не ведомо, что лежит на юго-восток отсюда? После садов Циннарина на много миль — нет, лиг! — раскинулись земли, куда не ступала нога человека. Потом лабиринты Фираенхолта или Хайторна — зови, как хочешь, — а потом голые Пустоши до самого Нэниан Лэмбриджа. Мало кому из смертных хватало глупости даже пытаться пройти по этой дамбе — Дорожка всегда пользовалась дурной славой. А ведь Лэйдбридж ведет в Намарру.

— Если моих подруг увезли в Намарру, значит, и я пойду в Намарру.

— Но мы не знаем точно…

Над вершинами деревьев пронеслась крылатая тень. Лебедь неуклюже спустилась сквозь ветви, а через миг вышла из тени целомудренной девой, стыдливо оправляющей складки плаща.

— Какие вести об Охоте? — властно спросила Тахгил.

— Крылатые кони и конники поспешили прочь, прихватив прекрасных подружек. Лебедь видела в числе прочих Хуона. Ласточка говорит, он летит вдаль, за военные поля и водные просторы.

— В Намарру?

— Именно.

Выбор был сделан. Тропа Тахгил в очередной раз изменила направление.

О Воротах в Фаэрию на время пришлось забыть.

Между поляной, на которой Тахгил приняла решение, и окраинами Фирзенхолта по прямой лежало около четырехсот сорока миль.

По ночам водяной конь скакал все дальше и дальше на юго-восток, перепрыгивая валуны и упавшие деревья, огибая потоки текущей воды, переплывая стоячие пруды и озера, спокойные, точно осколки безбрежного неба. Быстрый и выносливый, он многократно превосходил силой обычных лошадей, Неопытная всадница не один раз свалилась бы у него со спины, когда бы он не пускал в ход свое прикрепляющее колдовство. И столь же быстр и неутомим оказался козлоногий дух, что бежал бок о бок с конем всякий раз, как распахивались двери ночи. А в вышине над ними парила, неспешно взмахивая крылами, длинношеяя птица. С их скоростью не мог бы сравниться ни один лорральный зверь.

Странные сокол, пес и конь.

Странная охотница, сама служившая добычей.

5

ФИРЗЕНХОЛТ И ТО, ЧТО ЗА НИМ

Лавровый лабиринт

Верхом на водяном коне — какой смертный доселе столько удерживался на подобном сиденье? Со спины скакуна, созданного из холодных течений и быстрых струй, трюков и уловок, обтянутых шкурой цвета блестящих морей полуночи. Все кругом выглядело совершенно иным. Тахгил-Ашалинде Казалось, будто они мчатся через другой мир — мир теней и искрящегося сияния, раздуваемого мехами шанговых ветров.

И если во время этой бешеной скачки девушка вообще способна была что-либо обдумывать, если смутные мысли и чувства, проносившиеся у нее в голове, могли сложиться в более или менее связную последовательность, она гадала — возможно ли, что Торн, несмотря на все грозящие ему страшные опасности, еще жив. Если да — то искать его следовало скорее всего именно в Намарре. И едва глупая, совершенно безосновательная надежда разгорелась в неразумном сердечке Тахгил, девушка с новым жаром устремилась в этот дикий новый поход.

Они странствовали по тайным тропам, ибо Дикая Охота вновь вылетала каждую ночь, оглашая пронзительными воплями ночной горизонт. Извилистым, укромным путем они преодолели уже более пятисот миль — пятисот миль по диким и глухим землям. Пять раз огромное око восходящего солнца, видело, что странная четверка — смертная девушка и три колдовских существа — снова преодолела более ста миль, а ведь летние ночи так коротки. На двенадцатый день грианмиса путники достигли Фирзенхолта. Но там-то, на границах этого края, у первых подстриженных кустов они вынуждены были остановиться.

Перед ними на много миль тянулись переплетения густых и высоких зеленых изгородей из самшита, можжевельника, туи, кипариса и благоуханного лавра. Взгляд чужестранца в первый момент просто потрясали правильные формы кустов, обычно несвойственные дикой природе. На самом деле ветки объедали существа, населявшие Фирзенхолт-Хэйторн, — эти мелкие зверьки, челюсти которых до крайности напоминали садовые ножницы, предпочитали нежные молодые побеги, а поскольку ели они на ходу, а передвигались либо по прямой, либо описывая правильные кривые, то там, где они прошлись, оставались обровненные кусты — преимущественно в виде геометрических фигур и линий: кубов, пирамид, спиралей, клиньев, зубчиков. Порой эти фигуры и линии складывались в сложные последовательности, порой образовывали крепостные стены с бойницами и зубцами, но чаще всего — просто-напросто глухие и ровные заборы аккуратной зелени.