Пять имен. Часть 1

5

И тут у нас с ней в руках кружки оказываются. Большие, глиняные. А в них темная жидкость плещется. Лянхаб, как самая смелая, делает первый глоток. Морщится, но ничего, вроде живая пока. И допивает до дна, мило Нвае улыбаясь между глотками.

Я тоже из кружки отхлебываю. И тоже морщусь. Потому что в кружках на самом деле что-то вроде вишневого сока. Но как будто в него жженый сахар добавили. И песка от души насыпали. Правда, мне по долгу службы и не такое пробовать приходилось. Поэтому пью. Делаю последний глоток, и тут чудеса твориться начинают.

Тьма, которая за рекой была, исчезает, и перед нами город появляется. Другой совсем, не тот, по которому мы с Лянхаб полдня ходили. Обычный. Тоже, конечно, пасмурный, но вполне живой и обитаемый. И Нвае более-менее очеловечился. Уже не колышется лицом, улыбается вполне искренне.

— Замечательно, — говорит. — Улица Иилян там, за мостом, и направо. Спросите, если что. И Касавику привет, давненько я с ним не виделся. Захотите жилье найти, обратитесь к Генсоватт. Богиня наша, которая недвижимостью занимается. Она, правда, со странностями. Так что будьте повнимательнее. Ну, удачи. Еще свидимся.

И исчез.

— А вот как ты думаешь, Каф, если фонтан не только для гостей, тудыть, мы его теперь найти сможем? — спрашивает Лянхаб, как будто и не случилось ничего.

— Да, наверное. Только давай не прямо сейчас. Давай все-таки сначала Касавя найдем. А потом с кем-нибудь из местных фонтан поищем. Что-то мне не хочется пока в одиночку по городу этому ходить. Неуютно.

— Ну ладно, — соглашается Лянхаб. — Тогда пошли. Мост — вон он.

И правда, через реку мост. Красивый, каменный.

Идем по мосту, смотрим во все четыре глаза, город изучаем. Настоящий. А настоящий он настолько, что вспоминается мне другой мир — тот, откуда я кофейни таскаю. Дома как на подбор грязно-желтые, готика средней полосы России, трамваи длинные, как гусеницы.

— Интересно, — задумчиво говорит Лянхаб — А Ксар-Сохум такой с самого начала был, по Киоловому замыслу?

— Это вряд ли, — отвечаю. — Киол до того как божеством стать, издателем был. У него только с чужим воображением хорошо, а со своим проблемы. Может быть, то, что мы сейчас видим, действительно он сам придумал. А тот, второй город, гостевой, это уже сам Ксар-Сохум наворотил. Вот почему он ожил — это вопрос поинтереснее…

— Ну да, йопть. Давай расследование проведем.

— Нет уж, Лянхабчик. Нам в этом мире одного Локреша Смолха достаточно. По крайней мере, пока.

Локреш Смолх — наше божество расследований. Бывает, гуляешь по улице вечером, а он за тобой крадется, расследует что-то свое, в дурном тебя подозревает. Однажды одна из Терикасиных подопечных пропала. Самая красивая и со странностями, как у красоток водится. Локреш поднял на уши весь город. В Ксю-Дзи-Тсу каждый третий был под подозрением, а каждый второй свидетелем проходил. Когда Локреш добрался, наконец, до дома, чтобы передохнуть, он обнаружил пропавшую в прихожей. Она, оказывается, его подвигами вдохновилась и пошла к нему домой, в любви великой признаваться. А он неделю дома не был, расследовал.

— Ага, ну хорошо, — бормочет, тем временем, Лянхаб. — Вот мы себе жилье найдем, тудыть, тогда у нас время будет, тогда займемся…

— Да-да, когда жилье найдем. А то бродим тут, два божества без определенного места божительства. Кстати, чтобы жилье найти, нам хотя бы до конца моста дойти нужно…

Тут я умолкаю и начинаю вокруг озираться. Потому как появилось ощущение, что кто-то на нас смотрит. Пристально наблюдает, приглядывается, прислушивается, на вкус пробует.

— Лянхаб, — говорю. — Видишь, как оно все. На нас сам Ксар-Сохум посмотреть пришел. Вот сейчас не одобрит, и будем мы на этом мосту до скончания вечности и коллапса вселенной стоять.

— Да, — говорит Лянхаб. — Я тогда вязать научусь. Давно хотела научиться вязать, мать.

Ксар-Сохум понял, видимо, что его заметили, смутился, отвернулся куда-то. И мост сразу же кончился, началась серая гранитная набережная.

6

А возле набережной парк маленький оказался. Несколько плакучих ив, скамеечки зеленые, дорожки, по дорожкам огромные белые кошки носятся. И над всем этим солнце светит. А над нами, как обычно, тучи.

— Атас, — говорит Лянхаб. — Давай мы тут полчасика посидим, епть. Покурим, пива попьем. Хорошо же тут, а?

А мне, вроде, и хочется уже улицу Иилян найти, но парк действительно красив не по-здешнему. Как будто его сюда кто специально притащил. Чтобы было, где посидеть, если настроение мерзкое, и весь мир большой экзистенциальной жопой кажется.

— Какое, — спрашиваю я, — пиво? Откуда мы его возьмем?

— Ну… — мямлит Лянхаб смущенно, — Я тут научилась, вроде, пиво из ниоткуда доставать. Ну, то есть, я училась, епть. Меня Киол учил.

— Киол… Киол хорошему не научит, сама же знаешь. Впрочем, выхода у нас с тобой нет. Придется проверить.

И вот мы в парк этот забредаем, находим скамеечку под ивой, куда лучи солнечные пробиваются, и Лянхаб, глаза закрыв, чего-то под нос себе бормотать начинает. Потом рукой какой-то странный знак в воздухе чертит, и в руке этой бутылка оказывается. Я смотрю, вроде как даже «Гинесс», хоть и бутылочный. А на скамейку кошка запрыгивает, белая, пушистая.

— Слышь, красавица, а сливок не наколдуешь? А я тебе судьбу предскажу.

Нас с Лянхаб при слове «судьба» на полметра над скамейкой подбрасывает, и зубы непроизвольно постукивать начинают.

— А какую из трех? — спрашивает Лянхаб.

— Дура ты, красавица. Это в вашем городе, смешном и дурацком, судьбы шведскими семьями живут. У нас, в Ксар-Сохуме, судьба одна. И ее так запросто никто не узнает. Так что я тебе шанс даю, какой мало кому выпадает. Раз уж увидели вы этот парк.

— А мне? — спрашиваю. — Мне судьбу предскажете?

— Смысла нет. У вас, пока вы тут живете, судьба одна на двоих. Потому что Ксар Сохум вас вдвоем увидел. И никуда вам теперь друг от друга не деться. Так где сливки-то? А то я предсказывать уже начала, а сливок нету.

Лянхаб опять в бормотания свои ударилась, а я сижу, смотрю на кошку во все глаза. Она прищурилась, хвостом туда-сюда мотает и ждет. Так и не скажешь, что пару минут назад вещала что-то метафизическое.

Наконец из ниоткуда появился пакетик 30-процентных сливок. Кошка открыла глаза, достала не пойми, откуда миску, и мы ей сливки эти в миску перелили. Она попила, морду облизала, еще немного пощурилась от избытка чувств и снова на лавку вскочила. Уставилась на нас. Смотрит, а глаза все темнее и темнее, и взгляд почти чугунный, не кошачий совсем.

— Ну что я вам сказать могу, красавицы. Будет вам тут плохо. Будет страшно. Но если поймете что делать, страшно ваше полезным окажется. Будет вам хорошо, но не дома… Да, дом-то вы найдете, но странный. С домом особенно осторожными будьте. Любовь вам будет, неземная и тоже страшная. А особенно вам надо бояться часов и часовщиков. Да, и ни в коем случае не открывайте северную дверь.

Сказала она все это и исчезла. Вместе с парком. Стоим мы с Лянхаб посреди улицы, а перед нами указатель: "Ул. Иилян", и стрелка направо, стало быть.

— Бля, — говорит Лянхаб. — Вот ведь нагадала, тварь хвостатая. Прям хоть уезжай отсюда, прям сразу.

— Ну да, зато видишь, сказала, дом мы себе найдем. Хотя бы насчет этого можно не переживать. А там прорвемся, наверное. Все лучше, чем три судьбы. И вообще, определенность — это хорошо.

Лянхаб кивает, но хмуро как-то. Видно, испугали ее слова кошачьи. Мне и самой не по себе, но бодрюсь. Надо чтобы хоть кто-то из нас двоих бодрился. Иначе все, раскиснем, и удача убежит, она кислого не любит, ей перченое подавай.

— Ладно, — говорю, — вон указатель, пошли. Сейчас Касавя найдем, и все у нас будет.

И вот мы закуриваем дружно и идем направо, как указатель говорит. Минут через пять выходим на улочку, узенькую, темную, дома высокие, почти все небо закрывают. Зябко, ветер с Реки, судя по всему, надрывается.