Режим бога (Последний шаг) (СИ)

Нэфри была уверена: с точки зрения какого-нибудь э-пи она совершила непростительную глупость, доверившись приятелю-няньке. Несмотря на свои заверения, Ту-Эл мог оказаться вполне ретивым служакой, который все рассчитал, чтобы без шума и пыли получить на руки артефакт. Однако по человеческим меркам она не могла сбросить со счетов ни память о многолетней дружбе, ни свою интуицию, ни симпатию к старому знакомцу. Ту-Эл был честен. Он не скрывал, что поручение Нэфри для него столь же опасно, как и для нее, не бравировал и напоследок сообщил прямо: сделает все возможное, но если на него выйдут, он окажется бессилен и, скорее всего, больше она о нем ничего не услышит.

Ни Нэфри, ни Эгмон не знали, что происходило во время их встречи в одной из съемных и ничем не примечательных квартир на окраине города.

К дому подъехал невзрачный темный автомобильчик, из него вышли два господина. У того, кто шел чуть впереди, на переносице сидели очки-хамелеоны, стекла которых темнели тем сильней, чем ярче было солнце, а рот и нос он прикрывал платком, будто брезгуя обычной для торговых кварталов вонью.

Мужчины поднялись на третий этаж, их уже ждали у раскрытых дверей в ту самую квартиру. Ожидавший — серенький и щупленький тип неприметной наружности — сам испугался, когда увидел приехавших. Он не думал, что будет столь высокопоставленные лица, и теперь не знал, как правильно себя вести.

— Где? — спросил очкастый, и в полутьме лестничной клетки стекла его очков быстро посветлели, уже почти не маскируя безжизненные серые глаза.

Щуплый, заикаясь, стал лопотать что-то оправдательное и завел гостей в комнату.

На стуле у письменного стола сидела кудровласая молодая женщина с кровоподтеком в пол-лица. Напротив нее высился мужчина лет тридцати, белесый, крупный и наглый, привыкший всего добиваться или силой, или подобострастием, о чем красноречиво повествовали пренебрежительная мина с кривой усмешкой на спитом лице. Он никогда не ошибался в выборе, к кому примкнуть, потому что всегда примыкал к победителям, искренне считая себя борцом за справедливость и патриотом. Бороться с ним, правда, не хотели, предпочитая либо ускользать, либо во всем соглашаться, и тогда белесому приходилось доказывать свою необходимость обществу, попросту выдумывая врагов. Бывало, что фантазия заходила очень далеко, особенно подкрепленная горячительными напитками, и ему начинало казаться, что все так и есть на самом деле.

Человек в очках-хамелеонах приказал провожатым ждать за дверью и приблизился к женщине, не обратив внимания на подскочившего со стула белесого.

— Фамилия? — спросил он.

Та подняла глаза. Одно веко затекло и мешало смотреть, но она все же увидела перед собой мужчину средних лет — чуть старше сорока — приятной «политической» наружности, но с жутковатыми, никогда не улыбающимися стальными глазами. Что-то невидимое и колючее сопровождало его. У него почти не было морщин и седины, но значимости и властности этому человеку добавлял не возраст, а осанка и манеры повелителя.

— Иссет… — прошептала женщина разбитыми губами.

— Имя?

— Пепти…

— Придуривается, сука, шпионка сузалийская! — гаркнул белесый, вытягиваясь во фрунт, но одновременно успевая швырять ненавидящие взгляды на пленницу.

Орал он с такой садистской злобой, что Пепти взвизгнула, шарахнулась, едва не упав со стула, и, закрываясь руками, издала писк, отдаленно похожий на плач.

— Ма-а-а-алчать! — вдруг рявкнул «хамелеон», только на белесого, и тот сдал назад, заморгав выцветшими глазами. — Вы все здесь пустоголовые вредители. Вы кого притащили?

— Иссет… — тот сглотнул, быстро потеряв наглость.

— Какую Иссет? — впиваясь ладонями в края стола, зловеще прошелестел очкастый. — У вас глаз нет?

— Нам эту доставили… Сказали — просеивайте… Мы и…

— Её без документов вам привезли?

— Без…

«Хамелеон» повернулся к Пепти. Та уже немного пришла в себя и со страхом следила за их разговором, откровенно мечтая, чтобы он длился как можно дольше, отвлекая от нее внимание мучителей.

— Где ваши документы?

— Д-дома.

— А взяли вас где?

— Возле моей работы…

— Пустоголовые вредители! — снова обозлился «хамелеон». — Ко всему прочему, это видели все мои журналисты!

— Но, мэтр Форгос, исполнителям была дана…

— Ма-а-алчать! Пшел вон из комнаты, холуй!

Окончательно лишившись спеси и гонора, белесый вылетел вон. В коридоре его ждали остальные.

— Госпожа Иссет, какую должность вы занимаете в журнале?

Пепти уняла дрожь в челюсти и выдавила:

— Обозреватель с-спортивных новостей…

— Вы хотите остаться на этой работе? С повышением, конечно. Не отвечайте, это был риторический вопрос. Сейчас вы отправитесь в больницу и сообщите о нападении грабителей, когда вы возвращались в редакцию после небольшой ознакомительной беседы у следователя. Сколько нужно, подлечите эти следы, — он брезгливо указал на разбитое лицо девушки. — Понадобятся средства — скажем, на пластическую операцию — не стесняйтесь, позвоните лично мне. — Потом вы вернетесь на службу, а через пару месяцев мы вас немного повысим. Потом, через некоторое время — еще. Но при одном условии!

— Да, да, я никому ничего не скажу! Это безусловно!

— Именно. Вы будете настаивать на версии ограбления, а к следователю, если станут спрашивать любопытные, вас отвезли по ошибке, приняли за свидетельницу по одному уголовному делу. Да, и будет совсем неплохо, если фамилии этих любопытных-настойчивых вы сообщите кому нужно у вас в отделе.

Она тупо кивнула, уже не понимая и половины сказанного, стоило лишь услышать о свободе.

Очкастый развернулся и вышел вслед за своими людьми, а там сказал щуплому и белесому:

— Чтобы вмиг доставили ее в травматологическую клинику, а затем прибыли к нему, — он мотнул головой в сторону своего квадратного спутника.

Те еще что-то мямлили, но Форгос с сопровождающим покинули странную квартиру.

Второй день нового года прошел для Нэфри спокойно. Она съездила на кафедру, отчиталась перед своим куратором о проделанной в сельве работе, зашла в библиотеку при институте в надежде найти хоть какие-то сведения о шкатулке древних кемлинов, но наткнулась на материалы о Борозе Гельтенстахе и завязла в них не на шутку.

Загадочная фигура великого полководца будоражила ее фантазию давно, едва ли не с детства. Нэфри любила читать о нем, смотреть фильмы, но после поступления в КИА времени стало вовсе в обрез, все поглотила учеба и музыка, а курс истории не дал ничего нового в знании о самом известном из завоевателей мира.

Она долго и пристально разглядывала живописный портрет Гельтенстаха, выполненный придворным художником позапрошлого века. Считалось, что северянин был просто очень светлым блондином, однако народ говорил (и картина это подтверждала), что его белые волосы — это уродство. Он был альбиносом с красными глазами, лишенной пигмента тонкой кожей, сквозь которую отчетливо проступали мраморные прожилки сосудов, с белыми бровями и ресницами. Художник не поскупился на подробности. Почему-то издревле в Кемлине такие люди считались священными, их остерегались. Редкое отклонение, свойственное чужеземцам, но не жителям городов в оазисах Агиза. Сами кемлины, русоволосые и голубоглазые, брови и ресницы всегда имели темные, а кожу их была привычна к загару. Приезжие быстро обгорали под беспощадным солнцем пустыни. Очевидцы-современники свидетельствовали, что Бороз Гельтенстах более своих соотечественников страдал от ожогов. Оказавшись в землях Кемлина, он полностью закутался в специально сшитый для него костюм, скрывающий голову и лицо, а руки он никогда не вынимал из черных бархатных перчаток. За счет этого одеяния полководец выглядел угрожающе и успешно пользовался своим видом, заставляя трепетать недалеких, малообразованных горожан. И вскоре в народе его стали величать священным альбиносом.

Один из участников кемлинского похода так описывал военачальника: «Под стенами древнего города пустыни стояли мы, и черный, на вороном коне, был Гельтенстах величествен и страшен. Только самые близкие к его персоне знали, какой кровью ему далась величественность та. При штурме Восточного Кийара шальной пулей пропороло ему щеку, вышибло глаз, разворотило надбровье и половину лба разворотило. Но не стал Гельтенстах долго лежать в лазарете, не в его это духе. Он, астурин семи государств и бесчисленного количества провинций, вновь сел на коня и вместе с простыми солдатами и кавалерами двинулся на запад, в Тайный Кийар, штурмуя мосты через Ханавур, отбиваясь от страшных речных чудовищ, шкура коих подобна броне, а пасть — входу в чертоги Протония. Что желал наш астурин отыскать в горячих песках Тайного Кийара, известно ему одному и, пожалуй, Святому Доэтерию».