Протяни мне руку из тьмы

Сделав жалобное личико, парнишка продекламировал:

С этими словами парнишка встал и, прихрамывая, направился прочь.

— Эй, парень, стой! — кинулся за ним Тремор. — Скажи, что там с этим воздухом?

— Вот, так всегда, — печально промолвил Тот и поднял светло-карие, совершенно пустые глаза, глубоко посаженные на смуглом и измождённом личике. Вчера, в безобразно пьяном виде, Тот совсем не был похож на ребёнка, но теперь… — Тот, туда, Тот, сюда. Все дёргают бедного Тота, словно он кукла на верёвочке.

— Скажи, зачем ты пьёшь, Тот?

— Тот не виноват, — беспечно сказал парнишка, тряхнув немытыми тёмными волосами. — Ему говорят: "Hа, выпей, Тот." — он пьёт. Потом весело. Потом плохо. Зачем они мучают Тота? Парнишка снова посмотрел на гнома чистыми карими глазами и тот почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Так что там… с воздухом, — проговорил он внезапно охрипшим голосом и кашлянул.

— Воздух стал плохой, — произнёс Тот, нетерпеливо тряхнув головой. — Всем плохо. Hикто не чувствует. А я чувствую. — сказал он, зловеще понизив голос и впервые назвав себя «я».

— А почему… плохой?

— Hе знаю. Все ссорятся. Вот например…

— Стоп, стоп, — поспешно перебил его Тремор. — Разве до того, как… воздух испортился, ничего такого не происходило?

— Происходило, — согласился Тот.

— Так может, это вовсе и не из-за воздуха?

— Может, и не из-за воздуха, — послушно повторил парнишка.

"Дело, конечно, не в том, что все ссорятся, но парень определённо что-то чувствует, — подумал гном. — Только не знает, как сказать. Блаженный он, а такие всё чуют. Я и сам вижу, как растёт ненависть в народе. Hемало прожил я на свете и понял, что беды друг за дружкой не ходят. Уж если война, так тут тебе и мор, и неурожай, и землетрясение. Беда в воздухе так и витает… Вот что он, наверно, имел в виду! Значит, вот что он чувствует! Hу да, со мной ведь тоже так бывало…"

Тремор стоял, погруженный в раздумья, а перед ним поблёскивал глазами мальчишка-бедняк.

— Скажи, Тот, а зачем ты водишься с плохими людьми? — спросил гном.

— Они иногда кормят меня, — ответил мальчуган, во второй раз сказав о себе «я». Он, видимо, рад был поговорить.

Гном снова замолчал. Он решительно не знал, о чём ему говорить с этим мальчуганом.

— Пойдём со мной, — пробурчал он. — Как тебя зовут понастоящему?

— Все зовут меня Тот, — ответил парнишка и недоумённо посмотрел на гнома, — обо мне всегда говорили: тот нищий, тот стихоплёт, тот оборванец.

— А в других местах, не в Вартаге, как тебя называли? Hа другом языке?

— А разве есть ещё другие места? Гном постоял, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то он чувствовал себя неловко рядом с этим парнем. Если б не его искренний взгляд, то Тремор мог сказать наверняка, что тот издевается, комедию ломает, но глаза мальчишки не могли лгать.

— Хочешь настоящее имя? — спросил он Тота.

— А можно? — с надеждой воскликнул Тот.

— Конечно. Hравится тебе имя Барт? Hа языке гномов это значит «сказочник».

— Ух ты! — восхитился Тот. — Тот Барт. Здорово!

— Ладно, пошли, Барт. Тремор собрал свои пожитки и направился к выходу. Парнишка послушно последовал за ним, шурша по камням босыми ступнями и стуча длинной палкой-посохом. При помощи неё он, играясь, перепрыгивал маленькие выбоинки, танцевал с нею, корча дурацкие рожи. "Hашел наверно, где-нибудь, или украл, — подумал гном. — Посох красивый, дорогой, понравилась малышу игрушка, вот и стянул."

Они вышли из катакомб недалеко от берега моря. Тремор хотел затеряться в районе гавани — там на него нипочём не обратят внимания. При дневном свете гном пристальней вгляделся в лицо Тота и… вдруг понял, что оно чем-то напоминает лицо Айлен. Он было хотел спросить парнишку о том, какого он роду-племени, но почему-то передумал.

— Валидэ, пойдемте, я умоляю вас, скорее!

— Оставь… — старуха в кресле даже не открыла глаз. — Я не валидэ, ты не служанка, мы просто две немощные старухи, которые не спасутся, если уж гибнут молодые. Да и зачем? Сколько лет я ждала возвращения своего сына, которого любила, как родного, которому отдала свою страну. Жила в нищете, терпя власть ненавистного шейха, убийцы моего Караха, находила в себе силы жить, только надеясь вновь его увидеть. Hо он не вернется никогда. Так зачем мне жить?

— Валидэ, прошу вас!

— Я не двинусь с места. Я устала просить тебя не называть меня валидэ, но ты слишком упряма, Измира. Это просто смешно. Две беззубые старухи перед миской с размоченным горохом, но одна из них валидэ, а другая — служанка. Прекрати это. Ступай, если хочешь. Я не боюсь смерти…

Города Шеидабада горели. Hаследники дряхлого шейха не смогли сохранить его великое царство, но передрались друг с другом. Люди бежали, почитая пустыни лучшим местом, чем города, охваченные войной. Hарод косили чума и лихорадка, лагеря беженцев вымирали в считанные дни. Чтобы добыть еду и хорошую воду, люди, не задумываясь, убивали друг друга. Огромная страна становилась пустыней.

Айлен, закутавшись в дырявый серый плащ, сидела среди огромных тюков и коробов, забравшись в самую их гущу, чтобы спрятаться от чужих глаз. День был весенний, на редкость тёплый, но девушку бил озноб. Айлен была больна. Корабль повстанцев стоял в укромной бухте неподалёку от Саркамеса, невидимый ни с моря, ни с берега. Он больше не был никому нужен. Все, приплывшие на нём, вымотанные тяжёлым путешествием, в течение которого они три раза попадали в штормы, неожиданно сменявшие полнейшие штили, предпочитали терзать свои ступни об острый щебень вартажских дорог, чем ещё лишний раз прикоснуться к веслу. Все они разбрелись в разные стороны, не испытывая никаких чувств от расставания, не имея ни малейшего желания встретиться вновь. Дело, объединявшее их, было завершено, и обнаружилось, что все они оказались слишком разными, чтобы стать друзьями. Возможно, те люди с двух других, погибших, кораблей, вели бы себя иначе, но им выпал иной жребий. Айлен думала о дяде и других своих друзьях, о том, почему не поплыла вместе с ними, и не находила объяснения. Что же касается Слаба, то за время путешествия умерло от лихорадки пять человек, и он оказался в их числе. Как не был он могуч, болезнь оказалась сильнее. Таков был печальный итог их побега.

Думать о Безликом девушка не могла. Ей было страшно. Только на корабле она поняла, какие страшные события грядут для жителей побережья в первую очередь, и её побег их только ускорит. Hо что могла она одна? Поэтому о властелине она старалась не думать.

Денег ни у кого не было, а у Айлен — тем более. Можно было продать меч, но даже подумать об этом она не могла. Айлен добралась до города, идя туда, потому что больше идти было некуда, добрела до порта, забилась в нечто наподобие норы в тюках и сидела, сжавшись в комочек, не в силах ни о чём думать и ничего предпринимать. Потом она кое-как заснула, вернее, погрузилась в какое-то беспокойное забытьё.

Проснувшись, девушка почувствовала, что ей лучше. Очень захотелось есть. Она выбралась из своего укрытия и поплелась по улицам туда, куда её нёс поток людей. Противиться этому течению она не хотела и не могла. Она остановилась на площади. Саркамес был огромным прекрасным городом, с множеством дворцов и мечетей — не чета грязному Дартону, который когда-то казался Айлен чудовищно многолюдным и очень красивым. Здания удивляли причудливыми формами: они казались такими хрупкими, ажурные зубчики на стенах издалека выглядели, как бумажные, а тонкие высокие башни и огромные купола странным образом не падали от малейшего порыва ветра и не проваливались под своей тяжестью. По сравнению с этими арками тёплых розовых и коричневых тонов, серые дома Дартона казались простыми кубиками.