Следствие считать открытым

— Извините, сейчас уйду, — ответил я, но тут ноги окончательно сдали, и я сел, где стоял.

— Э, да ты никак горец! Можешь остаться, землячок, в этом убогом краю редко встретишь сородича. — В это время из-за его спины раздался сдавленный женский стон. — Жена рожает… Парень, не помог бы ты мне — воды там вскипятить, полотенца и все такое. Ух и боязно ж как-то с непривычки.

А мне, девятнадцатилетнему, каково?! С другой стороны, все когда-нибудь приходится делать в первый раз. Несмотря на всеобщую неосведомленность в означенном вопросе, роды прошли нормально, на свет появилась крепенькая девочка. Я получил честно заработанную краюху хлеба и, сидя на завалинке рядом со счастливым отцом, смотрел на чистое небо, украшенное тысячами ночных огоньков и шикарным полумесяцем.

— Под звездой родилась, счастливой будет.

— Как назовете счастливицу?

— Турмалин хочет, чтобы, согласно местному обычаю, имя давали в Храме, при причащении [6]. Но все приходы в округе заняты ранеными или беженцами, службы не проводятся, а попы на рынке бобами торгуют. Что за гадкий городишко, кого ни спросишь — никому до тебя дела нет!

— А сами вы откуда будете?

— Из столицы. Как только новости с фронта перестали поступать, а город авралом стали к обороне готовить, вот тут-то я, тертый армейский сухарь, понял: пора когти рвать… Покидали кой-какое барахлишко на подводу и двинули по западной дороге, а под Эштрой у жены схватки начались. Так и пришлось нам здесь задержаться малость… Но теперь все закончилось, и завтра мы уезжаем на север, к жениной родне.

А я отправлялся на юг, домой, — в городе скупердяев мне больше нечего было делать. Прощаясь, Лайрут набил мою сумку едой, которой мне хватило, чтобы вернуться в родные края. И вот спустя четырнадцать лет наши пути опять пере, секлись.

— Землячок, никак ты?! — воскликнул Лайрут, пристально вглядываясь в мое лицо. — Какая встреча! Пожалуйте в дом, гости дорогие! Поди проголодались с дороги-то!

— Вы давно были в Лусе? — спросил я его, спешиваясь и входя во двор.

— Эн-то, где-то дня три-то прошло. А что? — Он тревожно посмотрел на меня.

— Все ее обитатели умерли в мучениях. Отравлены. Вы не знаете, кто это мог сделать?

Лайрут словно окаменел, лицо его превратилось в неподвижную погребальную маску.

— Тятя, тятя, что с тобой? Что стряслось? — Стайка ребятишек окружила его, теребя за рукава.

— Ничего… идите играйтесь. — Крестьянин отошел от шока и долго смотрел мне в глаза, еще не окончательно веря в услышанное. — Не говорите Турмалин, с нее и так достаточно…

Мы приехали как раз к обеду — стол был накрыт. Лайрут как глава семьи благословил трапезу, и наша четверка, детская ватага и несколько работников расселись по лавкам строго по рангу: хозяин во главе стола, рядом мы на правах почетных гостей, далее — работники, дети хозяйские, дети работников. Место хозяйки с другого торца стола оставалось пустым. Почти весь обед прошел в тишине — в Лусе родня была У всех. Уже под конец я решился нарушить всеобщее молчание:

— А почему не пришла хозяйка, Лайрут?

— Турмалин редко приходит на обед, а вы, наверное, видели ее на дороге и слышали ее слова. Сколько я ей втолковывал — не говори по-имперски, себя погубишь и семью свою. Все без толку… С той поры, как старшая дочка запропала, она словно умом тронулась. Дома вроде все путем, но каждый день ходит на дорогу и ждет. Она и вовсе бы ушла, да дети удержали.

— А сколько дней прошло, когда дочка исчезла? Возможно, я помогу найти ее, работа у меня такая — искать пропавшее и загадки разгадывать.

— Если бы дней… Год.

— Тогда…

— Я понимаю, можешь взять свои слова обратно, землячок. А дочуру мы везде искали, но никто ее с тех пор и не видел.

Найти человека спустя год после его исчезновения — практически невыполнимая задача. Не остается никаких следов, сложно найти свидетелей и бесполезно надеяться на их память.

Когда выводили коней, меня кто-то дернул за рукав. Я обернулся и увидел маленького карапуза лет четырех, с всклоченными волосами — самого младшего из хозяйских. Он смешно хмурил брови, громко сопел и тыкал пальцем в закуток за конюшней, зазывая меня туда — дескать, пойдем разберемся. Ну пойдем, пойдем, вряд ли ты задумал начистить мне физиономию, тут что-то другое.

— Ты… лас слетовател? — по-заговорщицки пробормотал он, затащив меня в угол за телегами,

— Что-что? Откуда я слетел?

— Ну, ты… етот, котолый… сискаль.

— А, понятно. Так оно и есть.

— Тода найди сестлу. Видись дядьку в клуглой сапке. Ето он ее тода увес.

Я проследил за его пальцем и ахнул — мальчуган показывал на Трейсина.

— Ты не ошибся, случаем? Тебе сколько лет тогда было?

— Ну… тли. Однакось все помню! Сестла тода выела ис саплетной росси… ну где, тово, копуси кода-то колядовали, и несла сто-то савелнутое в плат. Она мене плохнала, но я все лавно вослед посел и увидел, как етот дядька ее в телегу посадил. Мабуть он ис мамкиной лодни, потому и сестла его уснала.

— Что ж ты раньше никому не сказал?

— А мене никто и не спласивал! Та и глупие они все, мелькота, тебе не ловня… Ну, иди се, тляхни са скилку плохово дядьку!

Утром Трейсин ненароком обмолвился, что его знают в Лусе. Возможно, этот сорванец действительно его уже видел, в его годы я помнил многое, хотя и не всегда правильно. Сейчас бы им очную ставку устроить! Смешно, конечно, малолетка против взрослого, ребенку никто не поверит. Но товарища Гумо действительно надо тряхнуть как следует, даже с пристрастием, — слишком много недомолвок и косвенных намеков накопилось на его личном счету.

Уже распрощавшись и выехав за ворота, я вспомнил, что до сих пор не знаю имени той, которой в свое время помог появиться на свет.

— Лайрут, как дочку-то назвали?

— Ее в здешнем сельском храме причащали. Так и назвали — Лусани.

Так. «Луса» номер три. Я как-то не предполагал, что это может быть имя человека, — тем больше причин ее найти. А пока что мы понемногу начнем прощупывать нашего подозреваемого «на вшивость».

— Достопочтенный господин Гумо, — начал издалека я. Торговец сразу проглотил наживку и прямо-таки засиял от такого к нему обращения. — Не знаете ли вы случаем, есть ли поблизости что-нибудь вроде священной рощи или заповедного лесочка? Давно хотел побывать в таком, к природе душевно приобщиться, да вот что-то все никак не удавалось.

— Как же, как же! — засуетился Трейсин. — Туточки рядом как раз имеется такая дубравка. Славная дубравка, известная.

— И чем же известна эта дубравка? — спросил я, томительно предчувствуя грядущий всплеск фонтана болтовни. — Расскажите мне все, что знаете.

Я не ошибся — Трейсин вошел в свою стихию и разливался словесными потоками, откуда я, набравшись должного терпения, принялся выуживать нужную мне рыбку. Указанная рощица располагалась прямо у дороги, по которой мы ехали. От других лесных угодий, во множестве своем покрывавших зеленодольские просторы, эта роща ничем не отличалась. За одним исключением — двести пятьдесят лет назад в эту рощу упали осколки той самой легендарной звезды Горевестницы. Если верить слухам, самый большой осколок и поныне лежит в центре рощи — в большой воронке посреди поваленных деревьев.

Но это все-таки слухи, поскольку сами поселяне в эту рощу — ни ногой. Зато жрецы, маги и прочие ходоки прочесали и перекопали несчастный кусочек леса вдоль и поперек, за что местные их метко прозвали копушами. Впрочем, каждая партия копуш, потоптавшись у небесного камня и вдоволь порыв землю носом вокруг него, уходила из запретной дубравы несолоно хлебавши. Им на смену приходила следующая партия старателей, но с каждым годом любопытствующих становилось все меньше и меньше.

В последние годы искатели непознанного и вовсе не показывались в этих краях, лишив многих местных обитателей стабильного источника дохода. Однако десять лет назад в Зеленодолье прибыл большой караван, возглавляемый группой магов, называвших себя Небесными. Эти пробыли в роще всего лишь день и затем спешно покинули ее, отправившись на побережье, к ближайшему порту.