Три испытания мертвого бога (СИ)

Николя не выдержал и закашлялся, ослабляя ворот рубахи, словно он давил ему на горло:

— И она ни разу не пыталась сопротивляться?

— Ни разу. Должно быть, ей нравилось.

— Ну да, а раковину ты так ей не вернул? — скептически хмыкнул Николя, но покойник иронии не заметил.

— Все случая не было. А потом родители за меня Палантину посватали. Уж и свадьбу назначили. Надо было с разгульной жизнью кончать. Вот я и сказал мельниковой дочке, чтобы больше не приходила.

— Но раковину не отдал?

— Заладили вы с этой раковиной! Нет, не отдал, иначе кто бы смог поручиться, что потаскуха бы не ославила меня на всю округу? Знаю я этих баб! Еще представила бы все, как я ее снасильничал. А так молчала. Делала, что говорю… Пока про ребенка не узнала. А там ее будто подменили. Сразу из послушной мышки в мегеру превратилась. Еще батю своего натравливать пыталась. Предательское бабье племя!

— Мастер Николя, я больше не могу! — взмолилась Майли, чувствуя, как к горлу подступает дурнота. Последние четверть часа она боялась пошевелиться и случайно разорвать желтую нить, связывающую янтарь с покойником, но сейчас почувствовала, что она вытягивает из нее все силы.

— Потерпи, последний вопрос, — тихо попросил Николя и снова обратился к утопленнику: — Скажи, у тебя ни разу не возникало чувство, что ты делаешь что-то предосудительное?

— А что такого-то? Она ведь сама пришла. Сама! — принялся остервенело оправдываться покойник. — Вы ведь отомстите? Отомстите! Вы должны! Я ведь человек!

Николя махнул Майли рукой, и та спешно разорвала нить. Тело тут же обмякло, потеряв связь с душой. Она приложила руку к груди, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

— Хорошо, а теперь разрушь сигил и упокой душу, — устало отдавал распоряжения Николя.

— Не могу. Я без сил! — чуть ли не плача, ответила Майли, с трудом справляясь с дыханием.

— Прости, но это я за тебя сделать не смогу, — настаивал Николя, явно не слишком впечатлившись ее истерикой. — Если не упокоишь его сейчас, он привяжется, и избавиться от него будет намного сложнее.

Майли собрала остатки воли в кулак, подняла посох и принялась вытирать символы внутри сигила: вначале стихийные, потом смерть, и, наконец, душу. Надо было произнести еще одну формулу, но она снова забыла слова и полезла в карман за подсказкой.

Николя безнадежно покачал головой:

— Ты должна относиться к учебе серьезней и посвящать ей больше времени. Кто знает, как жизнь повернется? Когда-нибудь ни Финиста, ни меня рядом не будет. Только твой дар будет с тобой всегда и поможет тебе защитить себя, но для этого ты должна полностью им овладеть. Иначе он из друга превратится в врага. Ты же прекрасно это знаешь.

Майли повела плечами. Так обидно сделалось от его слов. Он что ее совсем за дурочку держит? Да, наверное, так оно и есть. Даже Герда не стала бы так бездарно ныть и жаловаться. Майли решительно развернула лист с формулой и зачитала, четко проговаривая каждой слово:

— Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, — Майли второй раз ударила посохом в звезду на лбу покойника и принялась стирать остальную часть сигила, не переставая читать формулу: — Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели. Ступай в чертоги времени и круг свой заверши…

Николя вскинул руку, приказывая остановиться. Тело покойника содрогнулось и издало жуткий утробный звук. Изо рта вырвался столб желтого света и ударил в пасмурное серое небо.

— И в образе младенца обратно поспеши, — выдохнула Майли последнюю фразу.

— Не следовало открывать ему путь обратно, но… — Николя тяжело вздохнул. — В конце концов, кто мы такие, чтобы судить мертвых. Тут хотя бы с живыми разобраться.

Майли без сил распласталась на земле. Николя поднял покойника и отнес его обратно в телегу, а потом вернулся за своей ученицей.

— Похоже, выносливости у тебя еще меньше, чем у Герды, — сказал он, помогая Майли подняться. — Сними обувь. Надо босыми ногами по земле походить — так быстрее восстановишься.

Майли нехотя послушалась: стянула сапоги и несмело поставила босые ступни на землю. Она была непривычно холодной и жестокой настолько, что каждый шаг причинял боль, особенно если под ноги подворачивались мелкие камушки. Через несколько минут сплошных мучений Майли все-таки решила надеть обувь обратно.

— Потерпи, — остановил ее Николя, сочувственно улыбаясь. — Надо просто привыкнуть, и станет легче.

Он демонстративно снял собственные сапоги и, размяв пальцы на ногах, бодро пошел вдоль берега озера. Майли пришлось поторопиться следом. Слишком боялась оставаться здесь одна, особенно после рассказа покойника.

— Не пора ли нам возвращаться? — спросила она, с трудом нагнав Охотника. — Иначе мы не успеем до темноты.

— Поэтому мы и не спешим, — усмехнулся Николя. — Не хочу, чтобы упсальцы видели тело в таком состоянии. Иначе они потребуют от меня поспешных действий, на которые я пока пойти не могу.

— Не уверены, что «монстр из лужи» заслужил наказание? — Майли его полностью в этом поддерживала.

— По законам Стражей преступление против будущей матери и собственного ребенка считалось самым тяжким грехом. За это человека голым привязывали к столбу и оставляли медленно умирать от палящего зноя или холодного ветра. А с падением ордена люди, кажется, уже и сами забыли, что хорошо, а что плохо.

— Знаете, а ведь у единоверцев материнство тоже считается священным. Человеку, взявшему на душу такой грех, уже никогда не заслужить прощение перед лицом Единого, — задумчиво сказала Майли, желая его подбодрить. Она все время искала и не находила, что в ее вере было такого ужасного, из-за чего ее новые друзья так недолюбливают всех ее приверженцев.

— Это от того, что единоверцы во многом переняли кодекс Стражей и продолжили исполнять основные положения, поменяв лишь имена некоторых вещей, чтобы в глазах людей их вера казалась более истинной.

— Вы хотите сказать, что они — воры? — возмутилась вдруг Майли.

— Чтобы управлять людьми, нужно создать некое ядро, которое не позволило бы обществу потонуть в хаосе анархии. Вера со своими строгими догматами и есть это ядро. Стражи ее утратили, а следом потеряли и власть, став в глазах людей тем самым злом, с которым они же сами сражались. Возможно, когда-нибудь Голубые Капюшоны совершат ту же ошибку, и тогда сжигать будут уже их. Это извечные законы бытия, суть которых всегда должна оставаться неизменной, чтобы не наступил конец света. А имя лишь пустой звук, даже эхом не отдающийся в вечности.

— Вы сейчас говорите прямо как наш священник из монастыря, — тепло улыбнулась Майли, впервые за долгое время ощущая себя легко и непринужденно. Как будто снова вернулась домой, где все просто и понятно. И даже перестала замечать впивающиеся в ноги камни и промозглость выхоложенной за зиму земли. Да и мучительное ощущение пустоты внутри после того, как она отправила мертвеца на тот свет, начало наконец-то приглушаться и пропадать.

— Что еще раз доказывает, что между нами и единоверцами нет такой уж большой разницы, — усмехнулся Николя, как Майли показалось, с горьковатым привкусом.

— Ничего не слышишь? — насторожился вдруг Охотник. Майли покачала головой, во все глаза глядя на него.

Николя ускорил шаг. Теперь она едва поспевала следом, снова напоминая себе коротконогую толстуху-кобылу, изо всех сил старающуюся угнаться за быстрым вороным жеребцом. Они прошли вдоль берега озера к убегающей в лес речке с петляющим в камнях руслом, пока не привела их к крохотному водопаду, узким каскадом спускающимся с высокой горы. На подходе к нему Майли тоже услышала. Невероятно печальную и вместе с тем чарующую мелодию одинокой скрипки. Но для кого такой искусный музыкант играет посреди Утгардской глуши, куда заходить смеют лишь демоны?

Николя замер возле густых кустов можжевельника и приложил палец к губам, показывая, что следует затаится. Майли тихонько выглянула в просвет и приглушенно ахнула. Наверху на камнях у водопада сидел невысокий стройный юноша со струящимися темными волосами и самозабвенно играл на скрипке. Из одежды на нем был лишь пышный венок из белых водяных лилий.