Через соловьиный этаж

Постепенно день сменялся вечером, начали расти тени.

Без сознания я находился всего несколько секунд. Когда пришел в себя, кругом была темнота, и я сразу догадался, что нахожусь внутри тележки. Кроме меня там было не менее двух человек. Один из них, как я узнал по дыханию, Кенжи, другой, судя по духам, девушка. Они вывернули мне руки за спину, удерживая туловище в согнутом положении.

Я почувствовал сильнейшую тошноту, словно меня ударили по голове. Тряска не шла на пользу.

– Меня сейчас вырвет, – сказал я, и Кенжи отпустил мою руку.

Когда я сел, тошнота уже подступала к горлу. Я понял, что девушка отпустила вторую руку. В своей отчаянной попытке сбежать я забыл про рвоту и ударился, закрыв голову руками, о крышку телеги, крепившуюся с одной стороны на петлях.

Она была прочно закреплена снаружи. Руку оцарапал гвоздь. Кенжи и девушка схватили меня, сломили сопротивление и прижали к полу. Кто-то снаружи резко прикрикнул.

Кенжи раздраженно прошептал мне:

– Замолчи и лежи тихо! Если люди Тогана найдут тебя, ты покойник!

Однако я потерял разум. Когда я был мальчиком, то приносил домой животных: лисят, горностаев, детенышей кроликов. Мне ни разу не удалось приручить их. Все, чего они хотели, слепо, интуитивно, так это вырваться и убежать. Теперь на меня нахлынула та же бешеная неугомонность. Мне было плевать на все, лишь бы Шигеру не подумал, что я предал его. Я никогда не останусь в Племени, им меня не удержать.

– Заткни его, – прошептал Кенжи девушке, и от ее удара мир снова поплыл перед глазами и пропал во тьме.

Когда я пришел в себя в следующий раз, то искренне поверил, что мертв и нахожусь в подземном царстве. Я ничего не видел и не слышал. Непроницаемая темнота, погруженная в полную тишину. Затем чувствительность начала возвращаться. Для мертвеца я слишком хорошо чувствовал боль. Горло ныло, рука пульсировала, запястье другой занемело, его слишком сильно отогнули назад. Я попытался сесть, но меня связали таким образом, что веревки не давали выпрямиться. Я повернул голову, встряхнул ею. На глазах была повязка, но труднее переносилось ощущение глухоты. Я понял: в уши что-то вставлено. Значит, слух не потерян.

К лицу притронулась чья-то рука, отчего я подпрыгнул. Повязку сняли, и я увидел Кенжи, сидящего рядом на коленях. Горела керосиновая лампа, освещая его лицо. Я вспомнил, как он опасен. Однажды он поклялся защищать меня хоть ценой своей жизни. Меньше всего мне теперь хотелось его защиты.

Его губы задвигались, произнося что-то.

– Я ничего не слышу, – сказал я. – Убери затычки.

Он вытащил их, и мой мир вернулся ко мне. Я некоторое время молчал, входя в него. Вдалеке текла река, значит, я еще в Инуяме. Дом, в котором я находился, стоял в тишине: все спали, кроме стражников. Они перешептывались с внутренней стороны ворот. Я догадался, что на дворе глубокая ночь, и тут услышал, как колокольный звон далекого храма пробил полночь.

В этот момент я как раз должен был залезть в замок.

– Сожалею, что мы причинили тебе боль, – сказал Кенжи. – Не нужно было так сильно сопротивляться.

Меня трясло от гнева и горечи, но я сдержался.

– Где я?

– В одном из домов Племени. Мы вывезем тебя из столицы в ближайшие дни.

Его спокойный официальный тон вгонял меня в еще большее бешенство.

– Ты сказал, что никогда не предашь Шигеру. В день моего усыновления, помнишь?

Кенжи вздохнул.

– Тем вечером мы оба говорили о конфликте обязательств. Шигеру знает, что прежде всего я служу Племени. Я предупреждал его тогда, да и позже, что у Племени есть виды на тебя и что рано или поздно они о себе заявят.

– Почему именно сейчас? – зло спросил я. – Вы могли оставить меня еще на одну ночь.

– Может, лично я и дал бы тебе эту возможность. Но твой поступок в Ямагате вывел ситуацию из-под моего контроля. В любом случае ты был бы сейчас мертв и уже никому не смог бы принести пользы.

– Я мог бы сначала убить Йоду, – пробурчал я.

– Эта возможность рассматривалась, – сказал Кенжи, – и было принято решение, что она не соответствует интересам Племени.

– Вы, наверное, почти все работаете на него?

– Мы работаем на того, кто больше заплатит. Нам нравится стабильное общество. Во время открытых военных действий трудно выполнять задания. Правление Йоды жестоко, но стабильно. Нас оно устраивает.

– Значит, ты все время обманывал Шигеру?

– Как, несомненно, и он часто обманывал меня. – Кенжи замолчал на минуту, а затем продолжил: – Шигеру был обречен на поражение с самого начала. Слишком много могущественных людей хотят избавиться от него. Он молодец, что так долго продержался.

Во мне проснулся ребенок.

– Он не должен умереть, – прошептал я.

– Йода, конечно же, воспользуется первым же предлогом убить его, – осторожно сказал Кенжи. – Шигеру стал слишком опасен, чтобы позволить ему жить. Помимо личного оскорбления Йоде – любовной связи с госпожой Маруямой и твоего усыновления, – клан Тоган глубоко встревожили толпы в Ямагате. – Лампа вспыхнула и погасла. Кенжи тихо добавил: – Главная беда Шигеру в том, что его любят люди.

– Мы не можем бросить его! Пусти меня к нему.

– Не я принимаю решения, – ответил Кенжи. – А если б и принимал, то ничего уже не смог бы поделать. Йода знает, что ты один из Потаенных. Он отдаст тебя Андо, как и обещал. Шигеру, несомненно, умрет смертью воина, быстрой и достойной. Тебя же будут мучить: сам знаешь, как они это делают.

Я молчал. Голова болела, по венам кралось ощущение провала. Каждая моя клеточка была направлена, словно копье, к одной мишени. Но державшая его рука разжалась и выронила меня на землю, никчемного.

– Забудь об этом, Такео, – сказал Кенжи, глядя мне в лицо. – Все кончено.

Я медленно закивал головой, изображая согласие.

– Ужасно хочется пить.

– Я заварю чай. Он поможет тебе заснуть. Хочешь?

– Нет. Можешь развязать меня?

– Не сегодня, – ответил Кенжи.

Погружаясь в дремоту и пробуждаясь вновь, я думал о его словах. Трудно было найти удобное положение, чтобы спать со связанными ногами и руками. Значит, Кенжи думает, что я все еще могу убежать, если уж боится меня развязать. А если мой учитель считает, что побег в моих силах, то, скорее всего, оно так и есть. Этот вывод служил мне единственным утешением, но недолго.

Ближе к рассвету начался дождь. Я слушал, как наполняются сточные канавы, как капает с карнизов вода. Закричали петухи, и город проснулся. В доме зашевелились слуги, на кухне разожгли огонь, и до меня донесся запах дыма. Я слушал голоса и шаги, считал их, рисовал в голове план дома, его расположение, здания справа и слева от него. Судя по звукам и запахам рабочего утра, меня спрятали внутри пивоварни, в одном из крупных имений купцов, что располагаются на окраине города-замка. Комната, где я сидел, не имела внешних окон. Она была узкой, словно жилище угря, и оставалась во мраке еще долго после рассвета.

Свадьба назначена на послезавтра. Доживет ли до нее Шигеру? А если его убьют раньше, что станет с Каэдэ? Подобные мысли непрестанно раздирали меня. Как проведет Шигеру следующие два дня? Что он делает сейчас? Думает ли обо мне? Меня бросало в жар оттого, что он мог предположить, будто я сбежал по собственной воле. А какого мнения обо мне его люди? Наверное, презирают меня.

Я крикнул Кенжи, что мне нужно облегчиться. Он развязал мне ноги и повел меня вперед. Мы вышли из каморки в комнату едва просторней, затем вниз по ступеням в сад за домом. Появилась служанка с водой и помогла мне вымыть руки. Я оказался перепачканным в крови, столько крови не могло вытечь от одного пореза гвоздем. Должно быть, я зацепил кого-то ножом. Интересно, где сейчас мой нож?

Затем мы вернулись в тайную каморку, и Кенжи не стал снова связывать мне ноги.

– Что со мной будет? – спросил я.

– Попытайся поспать подольше. Сегодня ничего не случится.