Записки целителя Максимилиана Харта, сделанные им во время дежурств (СИ)

— Эт, стал быть, Сириус-то в собачку обернуться захотел, да и застрял между формами, мозги собачьи стали, а все остальное человечье, вот и маялся бедный, не знал что делать, — говорит Хагрид, — я его вольер запустил, да поесть дал, собачьих, стал быть, сухарей, что ваш волхв принес. А потом зельями отпаивал по часам, как щеночка. — Тут по щеке рассказчика скатывается крупная слеза, он утирает ее рукавом и шумно всхлипывает.

— И так я его дня три отпаивал и ночью не отходил, все следил, попонкой укрывал, чтобы не замерз. А на третий-то день, стал быть, он и обернулся собачкой, сил набрался, значит. Я его и в озере купал, и в лес водил травки поискать, и на кроличий холм мы с ним не раз и не два сходили. И оленя я подстрелил, надо же мяска бедной животине поесть. А как две недели вышло, я и привел собачку, только навел красоту и подстриг, и расчесал. Как положено по стандарту породы, хоть сейчас на выставку. Сириус как захочет, теперь в любой момент в человека обернется, тут уж вы его хватайте и зельями своими поите. Хороший пес, сразу видна родословная. Я-то знаю что говорю, я-ж и грумер и хэндлер, и даже собачьи выставки маггловские сужу, которые от МКФ. Но то под обороткой, большой я слишком для них, в своем-то обличьи.

Тут я начинаю понимать недоумение ветеринара, который говорил, что Хагрид может спокойно бросать Хогвартс и открывать свой центр передержки. Мое извечное любопытсво берет меня в свои железные тиски, если не выясню отчего так, умру на месте. Конечно же я спрашиваю, почему Хагрид лесник до сих пор и где он берет Оборотное. Оказывается, Хагрид не хочет расставаться с Запретным лесом, а Оборотное ему добрые люди варят. Раньше Эйлин варила, а теперь сынок ейный варит. Хагрид же на это благодеяние отвечает добром, пускает в лес травок нужных набрать или волос единорога, или тех же рогов, которые единороги по осени сбрасывают.

Тут я чувствую, как мне под ребра впивается локоть Райзенберга, я обращаю на него внимание и слышу как он шепчет, что этот Хагрид, должно быть, богатый мужик, раз волосами единорога торгует. И еще Райзенберг Христом-богом клянется, что Хагрид чистокровный волот, а не великан-полукровка, и у него должно быть две или три жены, которые живут отдельно. Как у волотов и заведено спокон веков. Шепот Райзенберга слышит миссис Джигли, и ее тоже одолевает любопытство. Не успеваю я что-либо предпринять, как она принимается расспрашивать Хагрида есть ли у того жена.

Жена у Хагрида есть, шикарная женщина, интеллигентная и он очень удивлен как такая дама обратила на него внимание, хоть он ей постоянно и подарки шлет и всякое нужное. Но тем не менее непонятно ему, что она в нем нашла. Она-то и красавица, и образованная, и с пониманием, не то что он, только по лесу ходить умеет и дичину бить. И дочка у них есть, большенькая уже, аккурат в этот год в Шармбатон пойдет. Нет, в Хогвартс Монсальват он отдавать не хочет, она и по-английски не очень, и ребятишки тут глупые, будут ее дразнить за рост и окситанский выговор. Так что пойдет хагридова дочка в Шармбатон учиться, потому как там детки добрые и мантии у них красивые, да и при матери всяко надежнее. Одна только беда, не хочет жена Хагрида больше детей, наукой она занимается. И придется Хагриду вторую жену брать, попроще, пусть не такую красивую и умную, но зато чтобы детей родила, надо чтобы детей побольше было. Одна дочка это мало совсем.

Райзенбергов вопль: «Ну!!! Что я говорил! Волот он, волот!!!» тонет в громовом всхлипе Хагрида, горюющем о нежелании жены заводить еще детей.

Положение спасает миссис Джигли, которая вдруг обращается к Хагриду на никому не известном языке. Что удивительно, Хагрид тут же расплывается в невероятной клыкастой улыбке и принимается отвечать менталистке на том же самом наречии, бурно жестикулируя.

Я понимаю, что эти двое на несколько часов потеряны для общества и даю знак расходиться, все равно мы ничего больше сегодня не узнаем. Все что я могу сделать, это приказать стажеру отнести Хагриду шестипинтовую бутыль виски. Надо сказать, с виски я опоздал, у Хагрида и миссис Джигли уже стоит здоровенная глиняная фляга с арманьяком, и кажется, они поют на два голоса что-то про Лангедок. Из бокса им подвывает так и не превратившийся в человека Блэк.

На следующий день мисисс Джигли не выходит на работу, она присылает сову с просьбой предоставить ей отгул. Да, сильна леди из рода Меровея, пить наравне с волотом и уйти домой на своих ногах.

Блэк все-таки соизволяет обернуться человеком и я отправляю Гвендаэля заняться этим пациентом. Гвендаэль возвращается довольно быстро, в руках у него незаполненная история, а в глазах плещется ужас. Оказывается, наш больной проклят вдоль и поперек сильным малефиком, проклятия относительно свежие и работают, это не наши любимые проклятия крови, но тоже гадость преизрядная. Надо узнать кто его проклял и искать малефика, пусть снимает, такие проклятия может снять только тот, кто их наложил.

Как на зло, миссис Джигли нет на работе, остается только Уоллес, благо он болтается где-то в менталистике, посылаю стажера за ним. Пусть начинает допрашивать, надо выяснить имя малефика как можно скорее. Уоллес прибегает и принимается за свои шаманские танцы, но развернуться ему в полную силу не удается, потому что имя малефика, как сорока на хвосте, приносит малышка Тонкс. Она скачет вокруг меня, мельтешит безумно-салатовой прической и радостно верещит, что дядю Сириуса еще в школе проклял Северус, она все знает и через сорок минут приведет дядю Ираклия и Северуса, а раньше нельзя, потому что у них сложный синтез идет.

Да, синтез это аргумент, потому я отсылаю Гвендаэля наложить на пациента какой-нибудь хилерский наркоз, чтобы он нам не мешался, а сам сажусь думать, откуда Дора знает все и про всех. Гвендаэль наркоз колдовать не умеет, зато быстро соображает, что надо привести ближайшего хилера для этих целей. К нашему счастью, ближайшим хилером оказывается Квин Лола, необъятных форм негритянка, шумная как три Райзенберга, но с удивительно умелыми руками, хилер милостью Мерлина и всех африканских богов. Лола врывается в бокс, занимает собой все пространство, сверкает огромными серьгами и цветастым тюрбаном, что-то спрашивает у Блэка, и двумя точными ударами погружает того в наркоз. Затем она громогласно обещает нам, что два с половиной часа клиент будет на все согласный и уносится, сопровождаемая блеском и звоном многочисленных украшений.

Я жду Принца с Ираклием и выдумываю правдоподобное вранье, которое не стыдно написать в истории. Вот какого Мордреда мне понадобился хилерский наркоз? Надо как-то это аргументировать.

Мои философские размышления прерываются шарканьем мокасин, цоканьем подковок на казаках, мягким топотом кроссовок и пением какой-то дикой маггловской песни. Это Нимфадора ведет дядю Ираклия и Северуса расколдовывать дядю Сириуса, надо понимать, синтез прошел успешно.

Принц выглядит мрачным и насупившимся, ему не хочется никого расколдовывать, ему хочется окончить мучения Блэка простой и безыскусной Авадой. Ираклий подталкивает своего ученика в спину и сбежать не дает. Заходим в бокс и смотрим истинным зрением, да… круто! Проклятья сияют как гирлянды на маггловской рождественской елке и навешаны примерно так же плотно. Ираклий от такого зрелища аж присвистывает, и я его понимаю. Он предлагает расколдовывать Блэка под запись и делать это в большом ритуальном зале, чтобы все желающие смогли полюбоваться на работу малефика вживую, а для грядущих поколений останется кристалл, пусть хоть так посмотрят.

Бессознательный Блэк водружен на Камень, рядом с ним топчется понурый Принц, а публика занимает места в партере, то есть у стеночки. Как только процесс начнется мы закроемся защитным куполом, на всякий случай. Райзенберг голосом конферансье несет всякую чушь на кристалл, наверно, описывает анамнез.

О! Начали! В истинном зрении Блэк и Принц смотрятся потрясающе, проклятья, которые Принц сматывает с Блэка, поражают воображение. Как он только его не проклинал! Тут и венец безбрачия, и ранняя импотенция, и безвременная смерть от руки родича, позор семьи, погибель родных, предательство друга, несчастная любовь, неправедный суд, дурная болезнь, безумие, тоска, даже нетрадиционная ориентация и та есть. Ой, нет, ориентация вроде не проклятье, это у Блэка свое. Хотя… тут не разберешь, если сильный малефик в течение семи лет называл его «драккловым педиком Блэком», то что угодно изменится в худшую сторону.