Конан – изменник

Конан оседлал свежего коня, а своего черного жеребца привязал к луке седла. Когда он сел на коня, он услышал ликующие вопли и треск дерева. Это упали ворота каменного здания.

Киммериец взял поводья и направил коня сквозь брешь в стене наружу, к усеянному телами полю, где яркий полумесяц уже поднялся и заливал всю восточную часть небосклона.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

НОЧНЫЕ ВСАДНИКИ

Ни один харангиец не осмелился остановить Конана, когда тот помчался к близлежащей деревне. Жители успели ее покинуть. Как стервятники, кружили повсюду горцы в поисках богатой добычи. Один отсалютовал киммерийцу высоко поднятым кривым мечом, ибо видел, как тот первым ворвался в брешь в стене форта. Но в общем и целом никто из ночных разбойников не выказывал Конану особого уважения. В свете пожарища Конан увидел камень с дорожным указателем — там была дорога на восток — и поскакал туда.

Из конюшен и хижин, стоявших вдоль дороги, доносились женские крики, заглушаемые грубыми голосами и хохотом харангийцев. Конан поглядел на эти здания, терявшиеся в ночном мраке, нахмурился, но поехал прочь. Его сердце уже очерствело и загрубело и больше не сжималось при виде этих жестокостей, неизбежных в ходе любой войны. Лошадь уносила его прочь скорой рысью.

Но крики снова зазвучали, и еще громче. Что-то очень знакомое почудилось Конану, так что волосы на загривке у варвара приподнялись и зашевелились. Вскоре из темного прохода выскочила тонкая, нежная фигурка. За ней гнались два кряжистых мужика. Конан натянул поводья своей бегущей лошади, поворачивая ее, и перегородил преследователям дорогу.

— Стоять! — взревел Конан на харангийском; но эти воины даже головы не повернули в его сторону. В одно мгновение киммериец со своей лошадью отрезал им дорогу, встав между преследователями и их легконогой добычей. Он соскочил с седла. И еще раз закричал насильникам:

— Стоять!

А после бросил через плечо на кофийском:

— Евлалия! Оставайся на дороге!

Воины харангийцы остановились. Но вот один, ругаясь, схватился за меч и подбежал к Конану. Как молния, пролетел по воздуху кулак Конана и врезался разбойнику в шею. Тот зашатался и рухнул на колени. Его товарищ смотрел на происходящее не трогаясь с места.

Спустя несколько минут упавший на землю харангиец сделал попытку встать. Он вцепился в руку своего товарища, но тот хотел было стряхнуть его, поскольку опасался нового нападения со стороны неистового киммерийца. Пока оба были заняты друг другом, Конан взял их лошади за поводья и повел прочь. При этом он старался не выпускать обоих харангийцев из виду.

На узкой дороге он тихо позвал:

— Евлалия! Ты где?

Его голос все еще звучал хрипло, сорванный во время штурма, и был довольно грубым, особенно сейчас, когда воздух был полон нежного звона ночных цикад.

— Иди сюда, ко мне! Опасность миновала!

Он внимательно вглядывался в кусты, растущие по обе стороны дороги. Лунный свет заливал их. Однако Конан не замечал никакого движения.

— Что ты вообще тут делала? Вчера вечером ты оставалась в безопасности, посреди нашей армии.

Затем далеко впереди послышался шорох. Как призрак, мелькала фигурка юной дворянки между кустов и сорных растений.

— Конан! Я должна была предупредить сельчан.

В ее голосе звучало упрямство. На лице в лунном свете блестели слезы. Она подошла ближе, но нерешительно остановилась, скрестив руки под пленительной округлой грудью. На ней не было юбки. Длинная вышитая рубаха закрывала ее бедра, но оставляла голыми колени и стройные голени.

Конан вопросительно глядел на нее:

— Стефани послал же какого-то вестника, чтобы остеречь наших союзников насчет этого нападения.

— Ну да, и я пошла с ним вместе. Я должна была лично убедиться, что все сделано так, как нужно. — Ее лицо дрогнуло. — И все же головы наших покатились…

— А ваша собственная упрямая головка была, конечно, в полной безопасности. — Киммериец протянул руку и обнял ее за плечи.

Она вздрогнула, но упрямо продолжала стоять.

— Да, но дело того стоило. Этот вестник был, между прочим, изловлен харангийцами, которые рыщут повсюду. Они зарубили его, потому что для них все кофиты — злейшие враги. Мне удалось уйти от них. Но я загнала лошадь, когда удирала от горцев. Пока я искала другую лошадь, меня остановили эти двое, которых ты тут видел.

Она задрожала.

— Пошли. Мы слишком долго тут рассиживаемся! — проворчал Конан и мрачно поглядел по сторонам. — Мне нужно еще кое-что сделать. — Он оглядел свою спутницу с головы до ног. — Мой черный едва ли заметит твой вес, если ты сядешь на него. Умеешь ездить без седла? Нет, лучше садись-ка мне за спину. Ты вся замерзла.

Он усадил Евлалию позади себя на лошадь и поехал дальше. С седла он видел, как на фоне пожара, охватившего деревню, бегают разбойники-горцы. Но те двое, которых он отделал перед хижиной, отбивая у них Евлалию, исчезли. И никто не преследовал Конана.

После того как деревня осталась позади, они миновали чью-то усадьбу, обнесенную высокой стеной. Там были привязаны харангийские лошади. За стеной к небу вздымалось пламя. Разносились крики. Конан вопросительно взглянул на Евлалию:

— Что, этих людей не предупредили?

Она метнула в ответ яростный взгляд:

— Нет! Это семьи королевских офицеров. Или тех деревенских, которые были с ними заодно. Эти пособники кофийскои тирании не заслуживают ничего лучшего.

Хотя ее голос звучал резко, Конан чувствовал, как она дрожит в муке.

Когда они выехали на открытую местность, Конан погнал своего жеребца, чтобы наверстать упущенное время. Его боевой конь также набрался сил, поскольку бежал следом за всадником, не обремененный седлом и оружием. Дорога была ровной и плотной. Конан низко наклонился над гривой кофийскои лошади и дал животному волю мчаться — пусть избывает страх и ярость пожаров и битвы. Евлалия обхватила Конана руками и молчала.

Долго неслись они галопом, озаряемые светом звезд. Затем местность вновь стала холмистой. Пологие холмы протянулись на западном горизонте. На самом дальнем из этих холмов раскинулся город Тантизиум. Поднимаясь вверх по склонам и спускаясь вниз, в ложбины, Конан поневоле вынужден был замедлить бег своего коня. И тогда его спутница вновь смогла с ним заговорить:

— Конан, ты уже давно рискуешь вывернуть себе шею — так внимательно озираешься по сторонам. Мы еще далеко от города. Кого ты ожидаешь здесь увидеть?

— Как — кого? Врага, конечно, женщина! — Киммериец бросил взгляд через плечо. — Мы достаточно позаботились о том, чтобы принц был наслышан о нападении разбойников и принял их за наши главные части. Если он выслал значительные силы против нас из города, то они, вероятнее всего, находятся уже в пути.

— Понимаю. — Голос Евлалии звучал задумчиво, и ее руки плотнее обхватили Конана поперек груди. — Но тогда для нас довольно рискованно ехать по этой дороге. Как ты считаешь?

Конан кивнул. Его черные как вороново крыло волосы мотнулись при этом движении.

— Да, опасно. Но это хорошая возможность…

После краткой паузы Евлалия сказала:

— Тогда выходит, что хитрость минувшей ночи и нападение, запланированное на сегодняшнее утро, решают судьбу нашего восстания?

— Разумеется. Завтра в это самое время мятежники барона Стефани будут иметь забот полон рот. — Услышав, что его спутница набрала уже воздуха в грудь, чтобы возразить, он быстро продолжил: — А если мы не сможем взять город, я не смогу долго удерживать здесь наемников. Вольные наемники не падают с седла только в одном случае — если видят в обозримом будущем сладко позвякивающий мешок с деньгами. Так что все зависит от того, насколько удачно выпадут завтра кости из стаканчика.

Евлалия ответила только после долгой паузы:

— Но если даже мы и возьмем город, у нас, вероятно, возникнут еще более серьезные затруднения. Откуда мы знаем, что твои отряды не разграбят там все подчистую и не сведут на нет все наши планы реформаторства? Достанет ли у тебя власти, чтобы обещать, что ничего подобного не произойдет, Конан из Киммерии? — Она наклонилась вперед, чтобы заглянуть ему в лицо. Ее теплые руки коснулись его уха. — Разумеется, наши солдаты сумеют разбить твоих, если те попытаются выкинуть нечто подобное.