На Другой Стороне

Денис скрипел зубами. Он вдруг вспомнил своё детское возмущение, когда тётя Тамара поведала ему о брате. Сейчас возмущение было другим. Взрослым. Злым, как у побитой, загнанной в угол собачонки. Не находилось слов, кроме самых обычных, обрыдлых и глупых.

— Почему… почему мне они ничего не рассказывали?

В голосе клокотали слёзы. Денис не собирался их стыдиться. Он лишь хотел узнать правду. Макс передёрнул тощими плечами. Казалось, серебристые солнечные копья пронизывали его хлипкое, почти невесомое тело насквозь. Захотелось протянуть руку и почувствовать тепло, чтобы удостовериться, что оно никуда не утекло из этой разрисованной непонятно кем маски. Удивительно, как она похожа на того, кого призвана изображать! Удивительно, как правдоподобна эта пародия на жизнь.

Денис вдруг до хруста в зубах захотел домой.

— Ну, знаешь, я ничего не знаю о человеческих отношениях, — рассеянно сказал Макс. — Может, хотели поскорее забыть… Этот рассказ, что папа хранил на чердаке — он про меня. Про мальчика, который был капитаном корабля. Папа рассказывал, что пишет книгу. Раз пятьдесят, наверное, пересказывал начало: как в шторм корабль идёт на свет маяка, но маяк вдруг гаснет, и корабль нарывается на рифы. Малыш-капитан (он говорил, что этот малыш — я) единственный добирается до твёрдой земли, используя обломок носовой части, как плот. Он поднимается на потухший маяк и находит там умирающего смотрителя.

Денис посмотрел на Доминико, который, печально качая головой, внимательно слушал рассказ малыша.

— Смотритель умирает на руках у мальчика, и в благодарность за поднесённый напоследок стакан воды смотритель остаётся помогать малышу даже после смерти. Папа рассказывал мне этот отрывок перед сном много-много раз. А потом я засыпал, так что не знаю, что было дальше. Глаза у него горели как звёзды, и я, засыпая, совершал путешествие к этим звёздам на парусной бригантине. Я так его любил.

— Я не успел прочитать и десятой части, — сказал Денис. — Но знаешь что? Отец так и не дописал этот роман. Он убрал его в стол. Наверное, ты по-прежнему жив для него там, на страницах… но братец! Мы обязательно вернёмся домой! Мы… они обязательно снова тебя увидят!

Максим не выказывал особенного энтузиазма. Он вытерпел объятья Дениса, как и слёзы, что капали за шиворот, а потом сказал:

— Сначала нужно добраться до маяка.

Пусть Макс и утверждал обратное (больно много он знает!), но Денис отныне был уверен — братья каким-то образом очутились в книжке. Подумать только — несколько скупых абзацев превратились в целый мир! По нему можно путешествовать долгие годы, знакомясь с мирными и не очень, кочующими и осёдлыми племенами, под липким дождём минуя затерянные среди холмов селения. Отец придумал и описал гордых, величественных, вечно пьяных «цивилизованных людей с большой земли», которые только и спрашивают, где здесь можно взять специй. И карандашная рисовка вокруг, и ничегошеньки, которую брат с призраком так любят, (Денис был уверен, если ещё представится возможность на неё взглянуть, он непременно разглядит желтоватую текстуру старой бумаги, а может, протянув руку, даже ощутит её шершавость).

— Интересно, а лица у этих сиу… — произнёс Денис. — Папа их такими и задумывал?

— Одна из загадок ДРУГОЙ СТОРОНЫ, которая никогда не будет разгадана.

— Мы обязательно спросим у отца, как только вернёмся домой.

Максим не стал говорить что-то вроде: «Если вернёмся». Мальчики просто поднялись и плечом к плечу последовали дальше, с таким видом, будто в случае необходимости, если лес, к примеру, станет непроходимым, продолжат свой путь прямо по водной глади.

19

— Тсс! Ты слышишь? Как будто песок сыпется! — сказал Денис.

Они шли уже достаточно долго. Солнечные лучи, натурально видимые в дрожащем над водой воздухе, окрасились в багровые тона. Речушка значительно расширилась в своих берегах и превратилась в довольно-таки полноценную реку. Большой удачей было то, что путникам с ней было пока по пути; если бы они говорили с речкой на одном языке, то могли бы идти рука об руку и весело болтать.

Впрочем, после откровенного разговора, состоявшегося между братьями, Денису болтать не хотелось.

Тогда-то он и услышал этот странный звук; зародившийся где-то за гранью внимания, он постепенно становился всё громче. Даже шум воды не мог его заглушить. Денис посмотрел налево: кажется, источник был там, в стороне от реки, где кроны деревьев смыкались, как вечные, надменные стражи сумрака, и расступались вновь, не в силах устоять перед очарованием небольшой полянки. Розовую эту проплешину, похожую на родимое пятно, ровным слоем покрывали ромашки и колокольчики, и какие-то безымянные жёлтые цветы. Престарелый отец полянки — могучий ясень, что упал в незапамятные времена, — до сих пор догнивал там, посередине, поблёскивая влажной корой и выдыхая к вечеру тучи комаров. Земля по краям разбросана и разрыта: барсуки или еноты, должно быть, приходили сюда искать червей.

И что-то ещё лежало рядом с останками дерева. Что-то невнятное, большое, рыхлое, кажется, мохнатое. И совершенно недвижное.

— Доминико, что это там? — спросил Максим.

Но Доминико пропал, будто его и не было.

— Не представляю, как этот трус исчезал, когда ещё не был бесплотным, — в сердцах пробурчал Максим. — Наверное, он для того и жил так высоко в маяке, чтобы реже показываться кому-то на глаза.

Денис вдруг обнаружил источник звука прямо под ногами. Он присел, окликнув Максима.

В прелой листве тут и виднелись кучки коричневого песка. Так, будто он просыпался из дырявого мешка или кто-то вытряхнул его из своего сапога. Песок всё время звучал так, будто куда-то сыпался, даже если при этом спокойно лежал на одном месте.

— Что бы это могло быть? — спросил Денис. Он проделал в кучке пальцем отверстие. Песок был холодным и неприятным на ощупь, будто прибыл в эту влажную страну из самых древних на свете пирамид. Потом посмотрел наверх, в небо, гадая, откуда тот мог просыпаться. Он слышал, что бывают такие дожди, когда с неба падают рыбы. Может, бывают и такие, когда вместо воды льётся песок? Может, его приносят медного цвета тучи со стороны пустыни?

— Это то, что осыпалось с их сапог… — шёпотом произнёс Максим. Глаза его расширились, казалось, во все стёкла очков.

— С чьих сапог?

— С сапог сиу Грязного Когтя. Они пришли из пустыни прямиком сюда и принесли на сапогах песок… отвернись! Не смотри вниз!

Денис послушно отвернулся. Он и так уже тёр глаза. Когда смотришь на песок, казалось, перед глазами встаёт пелена, вязкая, мутная, как слюна больного старика.

Он очень хотел, взглянув вновь на брата, увидеть ХРАБРОГО Максима. Но здесь был только испуганный мальчик. Тогда он поймал маленькую вспотевшую ладонь и шагнул в сторону от реки, по направлению к рыхлой груде возле упавшего дерева на полянке. Нужно было что-то делать. Нельзя было так просто развернуться и уйти.

Неподвижно, будто комок в манной каше, в воздухе висел запах. С каждым шагом он становился всё тяжелее. Возле поваленного ясеня мальчик разглядел округлости ноздрей, язык с белым налётом, высовывающийся из пасти… недвижный язык. Медведь — не медведь — то было нечто среднее между грозой лесов и огромным барсуком. Так или иначе, зверь был мёртв, а из бока, чуть выше правой передней лапы, торчала стрела с красным оперением. Ещё две или три торчали из шеи; они были сломаны.

— Она здесь! — пискнул Максим.

Но ТЬМОЙ не пахло. Мир по-прежнему радовал красками, хотя заботы до них у мальчишек сейчас не было. Хоть бы и правда всё стало чёрно-белым, нарисованным на полях тетрадки, так, чтобы можно было взять карандаш и заштриховать, зачеркнуть всё неугодное. Или раздобыть ножницы и изрезать на клочки осточертевший лес, вырваться наконец на простор, где можно закрыв глаза и распахнув руки бежать навстречу ветру.

— Доминико, — позвал Денис, не особенно рассчитывая на ответ.