Воин Арете

"Я Ахиллес [48], – сообщил ему призрак, – и я прошу тебя об одном одолжении". Ну и Убрий, естественно, сказал, что готов выполнить любое его желание. "Тогда ступай в храм Афины Илионской [49], – сказал ему призрак.

– Там ты найдешь рабыню по имени Криза. Выкупи ее у жрецов и доставь сюда".

Убрий, конечно же, поклялся, что сделает это, снова прыгнул в лодку и поспешно отплыл от берега. Когда они разворачивались, призрак сказал: "Она последняя в роду Приама [50] – обращайся с ней почтительно!"

Они поплыли в Трою, и в течение всего плавания ветер был попутный, и Убрий разыскал ту девушку. Ей, по его словам, оказалось лет четырнадцать, и она была служанкой в доме одного из жрецов. Он заплатил за нее немалую цену и обеспечил ей на своем корабле всевозможные удобства и полную праздность. Он сказал ей, что она предназначается в дар некоему царю с острова в Понте Эвксинском, и она охотно обещала ему всегда хорошо о нем отзываться перед этим царем.

– А что случилось потом? Остров-то он отыскал? – спросил Асет. Мне и самому интересно было узнать, сумел ли Убрий во второй раз отыскать этот остров.

– Выйдя из устья Истра, они снова встретились с густым туманом. – Прорицатель вздрогнул, осушил свою чашу до дна и выплеснул оставшиеся в ней капли вина в огонь. – Однако на этот раз дул попутный ветерок. Убрий рассказывал, что им пришлось снова и снова брать риф, уменьшая поверхность паруса, и все же они чуть не вылетели на берег, достигнув Белого острова.

Призрак ждал их на белом песке, и рядом с ним стояла самая прекрасная женщина на свете. Со времени этих событий прошло уже более года, однако глаза Убрия каждый раз вспыхивали, когда он пытался описать мне эту красавицу. По его словам, было в ней нечто бесконечно влекущее, и в то же время это была в высшей степени достойная и скромная женщина. Любой мужчина на свете с радостью бросил бы к ее ногам свою жизнь.

Так вот, Убрий разукрасил эту Кризу янтарными бусами и прочими побрякушками, ее посадили в лодку и поплыли к берегу. Когда она преклонила перед призраком и той женщиной колени – женщина-то, без сомненья, тоже была призраком, – те даже в ладоши от радости захлопали.

"Друг мой, – сказал Убрию призрак-мужчина, – ты сослужил мне добрую службу. Ступай же с миром, и обещаю тебе, что без награды ты не останешься". Убрий говорил, что после этого он, похоже, ни разу не совершил ни малейшей ошибки или оплошности в искусстве навигации, да и торговые дела пошли у него на редкость хорошо. За все он получал сторицей.

Если он плыл на юг, ветер менялся на северный; а когда ему пора было возвращаться, ветер тут же принимался дуть с юга. Он слыл в тех местах уже очень богатым человеком, когда я в последний раз говорил с ним. Он владел землями близ Коринфа и подумывал о том, чтобы прикупить еще участок.

– Ну что ж, мне кажется, ему с призраком повезло, – сказала Ио. – Я бы тоже с таким встретиться не возражала.

– Может, оно и неплохо, – пожал плечами Эгесистрат. – Но только вот еще что: когда Убрий отчалил от острова, то услыхал пронзительный крик и обернулся. Пред ним предстала страшная картина: призрак, держа Кризу за ногу и за руку, вскинул ее над головой, а красавица спокойно наблюдала за происходящим. И когда Криза снова закричала, призывая Убрия на помощь, призрак разорвал ее пополам.

Я услышал, как в ужасе застонала Ио, а потом раздался смех Элаты.

– Неужели все это было на самом деле? – спросил я у Эгесистрата. – Неужели все это правда?

– Ну, сам-то я не видел, – пожал он плечами. – Однако с Убрием я разговаривал лично и верю ему. Ни одному, даже самому лучшему актеру, не изобразить тех чувств, какие отразились у него на лице, когда он описывал мне ту прекрасную женщину или смерть юной рабыни. Он даже вспотел от ужаса под конец. А теперь, Асет, расскажи-ка нам о том, как была вызвана из могилы та мертвая женщина в Афинах. Неужели это было столь же страшно?

Асет, расколов кулаком орех, лакомился ядром.

– Куда хуже! – сказал он. – Мне довелось как-то видеть несчастного, которого заломал медведь. Вряд ли тот твой призрак сделал с девушкой что-то более страшное. Но история с некромантом куда ужасней. Мы тогда большой компанией отправились к одной гетере – Гиперид, кибернеты, тот поэт, еще парочка гостей и я. Латро тогда был рабом этой гетеры и очень нам пригодился, потому что после обильной трапезы мы еле на ногах стояли – столько там было отличного вина и вкуснейших яств, да и девушки так на нас посматривали…

Кто-то – полагаю, это был чернокожий – закрыл на засов дверь после ухода Эобаза и мальчика, и теперь кто-то изо всех сил барабанил в нее, а потом я услыхал, как мальчик кричит: "Впустите нас! Впустите!", и мы с чернокожим поскорее отодвинули засов и распахнули тяжелые створки настежь.

Эобаз и Полос, спотыкаясь, подошли к огню, поддерживая с обеих сторон и почти неся толстого старика, по лицу которого струилась кровь.

Глава 23

И Я, НА СВОЕЙ СКАМЬЕ ЗИГИТА [51]

Я должен закончить вчерашние записи. Я только что все снова перечитал и должен признаться, что по собственной глупости записал историю, рассказанную Эгесистратом во всех подробностях. И все же период отсутствия мидийца и его возвращения вместе с Полосом и Клетоном, как мне кажется, очень важен. По-моему, у нас с Ио немного было таких часов – когда мы чувствовали себя в полном покое и безопасности. Возможно, именно поэтому Ио с такой теплотой всегда вспоминает о доме Каллеос в Афинах. Каллеос – эта та самая гетера, о которой упоминал в своем рассказе Асет. Так мне сказала Ио.

Старик был почти без сознания, когда Эобаз и Полос привели его к нам.

Пока Эгесистрат и Элата осматривали его рану, Асет, чернокожий и я задавали вопросы Эобазу. Он сказал, что знаком с Клетоном и тот навещал его, когда он сидел в темнице, в храме Плейстора. Он случайно увидел его на улице – Клетон сердито спорил с полудюжиной фракийцев. Рядом с ним стояла служанка с фонарем – собственно, свет фонаря и привлек внимание Эобаза. Едва он успел узнать Клетона, как один из фракийцев ударил старика мечом. Женщина выронила фонарь и убежала; а мальчик – тогда Эобаз еще не знал его имени – бросился на помощь. Вместе они подняли Клетона, посадили на коня и привезли сюда.

– Клетон сказал, что хорошо знаком с твоим хозяином, – сказал мне Эобаз, – да и ко мне он по-дружески относился, когда я был в заточении. Он был единственным человеком, который не давал мне совсем утратить надежду.

– Это правда, – подтвердил Эгесистрат, поднимая голову (он перевязывал рану Клетона). – Он действительно твой друг. Надеюсь, он не слишком опасно ранен. – Элата кивнула и подмигнула мне. – То ли у фракийца меч был не слишком тяжел, то ли рука слабовата – не все ли равно, в сущности. Плоть, правда, рассечена до кости, но здесь, над ухом, кость крепкая.

Клетон (чье имя я уже успел к этому времени запомнить) что-то пробормотал, и Элата поднесла к его губам чашу с вином. А я принялся записывать все, что произошло с тех пор, как Ио указала мне на место нашей старой стоянки; ибо она сказала (мы с ней говорили шепотом, прислушиваясь к хриплому дыханию раненого старика), что он приходил к нам в тот лагерь и говорил не только с Эгесистратом, но и со мной. Я спросил ее, записывал ли я что-нибудь после этого и не могу ли теперь перечесть, но она призналась, что тогда сама все подслушала и в случае надобности тут же перескажет мне этот разговор.

Прошло немало времени, прежде чем Клетон пришел в себя и обратился к Эгесистрату и чернокожему, которые удобно усадили Клетона у очага, прислонив к теплым камням. Я как раз кончил записывать и стал слушать.

– Они захватили Гиперида, – сразу сообщил Клетон. Имя этого капитана я уже слышал.