Извек

— Ну что, гуляки? — зло произнёс Извек. — Догуливать будем?

Вопрос подстегнул оставшихся. Ещё мгновенье и, трое уцелевших скрылись в кустах, с хрустом проламывая себе дорогу.

— Вот и повоевали, — вздохнул Извек и погладил коня по ушам. — Не! Врет бабка! Ты раньше не человеком два года был, а по меньшей мере драконом, и точно бешеным. Ну ладно, поехали дело делать. Нам налево.

Ворон послушно двинулся к левой дорожке и встал перед заострёнными кольями, дожидаясь когда хозяин уберёт препятствие. Сотник удивленно выгнул бровь, своротил перегородку и вернулся в седло.

— Ну, дела! Может, с тебя и уздечку снять? Сам будешь поворачивать, а мне только говорить куда?!

Ворон, как обычно, ничего не ответил. Извек в десятый раз принялся перемалывать в уме беседу с Кощеем. Получалось странно. Вроде бы всё было по уму, но в душе не проходило ощущение чего—то гадкого. Может, стоило дать Бессмертному в морду и, как подобает доброму вою, развернуться и самому броситься искать Лельку? А он, как презренный жид, ввязался в странную историю где обещана услуга за услугу.

В который раз захотелось плюнуть на договор, достать Яйцо, грохнуть его, окаянное, о землю и… к ней — желанной, таинственной, прелестной… Однако уговор дороже денег! Дал слово — держись! И деваться теперь некуда — честь превыше всего. К тому же, может и не врёт Бессмертный, что людскими хлопотами русалку не достать?!

Сотникова голова шла кругом. Грешным делом начинал завидовать Рагдаю. У того только любовь не земная, а любимая — совсем человеческая…

Извек отвлёкся от раздумий, завертел головой, сверяя местность с рассказом Кощея. Пока вроде всё шло, как по писанному. Путь пролегал по холмам, кое—как одетым в смешанное редколесье. За холмами ожидалась ровная возвышенность. За ней, если верить Бессмертному, начинался настоящий лес через который тянулась наезженная дорога до Вышеня, небольшого городища на окраине обжитых земель.

Вечерело. Всё блёкло на глазах и постепенно приобретало цвет остывающей булатной поковки. Солнце расплескало за день всю ярость и едва теплилось за горсткой кучевых облаков. Последние связки вялых лучей высветили круглую впадину. На дне различались заросшие травой и осевшие в землю руины. На поверхности остались несколько растрескавшихся гранитных плит. Пока Извек осматривался, Ворон со скрипом выдрал пук травы и, перекладывая удила поудобней, захлопал губами. Недовольно замер, пока хозяин расстёгивал пряжку и со вздохом облегчения вывернул голову из уздечки.

— Проглот! — буркнул Сотник и потянул ремень подпруги.

Уложив седло на траву, выложил съестное на плоский камень. В два больших глотка промочил горло и взялся за ужин. Жевал без особого желания, всё обдумывал пути—дорожки, на которых оказался. Пока прихлёбывал вторично, вспомнилась присказка Деда Пильгуя — кривая стрела прямо не летает. Невесело заглянул в горлышко фляги. Усмехнулся ромейскому утверждению, что истина в вине и хлебнув ещё раз, завалился на траву.

Едва закрыл глаза, как появилась Лелька. Стояла по пояс в воде и манила точёным пальчиком. Вокруг плескали мелкие плотвички, гоняемые парой щурят. Сотник делал осторожные шаги к русалке, но та оказывалась всё дальше и дальше от берега. Внезапно нога Извека попала в яму, он окунулся с головой и… проснулся. Небо ещё не начинало светлеть, но сон больше не шёл. Ворон тоже, будто и не спал вовсе, бодро ощипывал кусты. Выехали затемно.

Впереди, сколько хватало глаз, простиралось умытое росой поле. Ни дорог, ни троп. Одна трава с сочными, хрустящими на все лады, стеблями. Как ни странно, Ворон ни разу не потянулся губами к лакомой зелени. Растопырив ноздри шумно вдыхал прохладный воздух с редкими облачками тумана и за три сажени обходил холмики особо густой травы. Сотник молчал, присматривался к чёрным ушам коня. Они то и дело подёргивались, настороженно ловя отсутствующие звуки. Скоро рассвело ещё больше и Извек понял причину этой настороженности: в изумрудной поросли одного из холмиков рыжела рукоять меча. Чуть подальше над такой же зелёной кочкой, как подснежники на прямых деревянных стеблях, сверкали белизной оперения стрел.

Над виднокраем показалась лысина солнца. Его лучи скользнули по росе и обнаружили в гуще травы останки, питавшие буйную зелень. Настырные стебли с неудержимой силой пробивали истлевшую одежду и, миновав кости, протискивались сквозь любые щелки побуревших от дождей доспехов. Кое где сверкали широкие улыбки черепов, разрубленных вместе со шлемом. Местами, склонившись над землёй, темнели обветренные древки копий. Изредка попадались холмики побольше, в них просматривались дуги лошадиных рёбер. Вся земля была пропитана смертью и Ворон чуял это несмотря на запахи цветущих трав.

Ноздри коня продолжали топорщиться, даже когда мёртвое поле кончилось и показалась длинная стена вековых деревьев. Желая побыстрей убраться от неприятного места, Ворон припустил торопливой рысцой, но быстро успокоился и перешёл на размеренный шаг. Скоро достиг перелеска. Чем дальше, тем больше дорожка превращалась в широкую просеку. Сотник, пригретый солнцем, начал задрёмывать. Опять привиделась Лелька. Девчонка весело смеялась и шла навстречу Извеку, но храп Ворона спугнул виденье, и русалка умчалась, распустив по ветру длинные сполохи волос.

Конь вывернул голову, заметил, что глаза хозяина открылись и снова навострил морду вперёд.

— Чё фырчишь? Шёл себе спокойно и иди, не мешай думать, — проворчал Сотник недовольно, и тут только заметил крепкого парня, появившегося из за поворота тропы. Молодец неспешно брёл, глядя себе под ноги. Под мятой рубахой угадывались богатырские плечи, распахнутый ворот открывал крепкую шею с висящим на шнурке круглым оберегом. Сзади поблёскивал, заткнутый за пояс, добротный шестопёр.

Наклонив кучерявую голову, хлопец упёр щетинистый подбородок в мощную грудь и приближался, не замечая ничего вокруг. От нечего делать цеплял носками сапог шишки и распинывал их по кустам. Не пропускал и мухоморы. Разваливал в труху красные в пупырышках шапки, какое—то время стоял, тупо глядя на россыпь грибных ошмётков, и шёл дальше. Погружённый в себя, что—то бормотал, гулко и неразборчиво.

Извек остановил коня, подождал. Наконец, когда кучерявая макушка грозила боднуть коня в морду, Сотник привстал в стременах, кашлянул:

— Здрав будь, паря! О чём сетуешь? Может помочь чем?

Кучерявый вскинул голову, едва не зацепив конские ноздри. Ворон с храпом отшатнулся, увидав разбитую морду хлопца. Сотник присвистнул: глаз хлопца задавлен фиолетовым мешком, чёрные лепёшки губ перекосились и не давали рту полностью закрыться. На обеих распухших скулах по две—три засохших ссадины. Ворон закачался от стукнувшего в нос перегара.

Парень медленно вынырнул из глубоких дум. Покрасневшие, без тени испуга, глаза съехали с лошадиной морды, отыскали лицо всадника.

— Здорово, коль не шутишь! — проговорил он, пытаясь улыбнуться. — А то намедни тоже начали за здравие… и наздоровались…

Кучерявый сморщился и слизнул выступившую на губе капельку крови.

— Да нет, не шучу, — серьёзно произнёс Сотник. — Мне шутить недосуг, я по делу еду.

— И мне сейчас не до них, — не расслышал парень. — Хотя и без дела иду.

Он отступил в сторону, освобождая дорогу, но всадник снова заговорил.

— Ты случаем не подскажешь, далеко ли ещё до Вышень—града?

— До Вышеня? Не, не далече. Шагом поедешь — скоро доберёшься, а поскачешь — ещё раньше будешь.

Молодец отвернулся, но голос дружинника снова не дал погрузиться в истребление мухоморов.

— А далеко ли оттуда до Гиблых Проплешин?

Кучерявый поднял красные, как у вурдалака, глаза.

— Эт те мимо надоть, через город не попадешь. Везде разъезды. Ни туда, ни оттуда не пущають. На проплешинах, последнее время нечисть разгулялась. А тебе—то туда зачем? — Парень подозрительно пробежал взглядом по всаднику, ремням упряжи, коню, задержался на копытах. Убедившись, что дыма из под ног не видно, расслабился, махнул рукой со сбитыми костяшками.