Сказки о сотворении мира (СИ)

— Судьба здесь ни при чем, — возразила Юля. — Крошка сам виноват, потому что ведет себя на корте, как свинья. И в классе тоже. Помните, родители пришли на него жаловаться? Помните, они говорили, что не приведут детей, пока вы не заберете Эрнеста.

— Ну, допустим, — согласился Натан. — В школе ему действительно скучно, но ведь теннис — это то, чем он готов заниматься с утра до вечера. Я же присутствую с ним на корте и в раздевалке. Он так выкладывается за тренировку, что не имеет сил демонстрировать свой вздорный характер. Но как только заходит речь о его карьере — все как один оказываются заняты и очень богаты, поэтому никакими деньгами их не заинтересовать. Других мальчишек, вон, я смотрю, берут нарасхват. Мальчишек, которых Эрнест обыгрывает. Что ж это такое?..

— Что-то из области скрытых объектов. Вы же знаете, как можно ходить мимо двери и не видеть ее.

— До той поры, пока на дверь кто-нибудь не укажет. Но ведь я только и делаю, что указываю на то, что у Эрнеста способности. Не обязательно растить из него чемпиона, но отказать ребенку в праве заниматься в спортивной группе — это свинство. В тот день, когда вернулся Артур, мы были уверены, что проблема решится. И что же? В последний момент решили новичков посреди года не брать. Кто решил? Зачем? Какой смысл в этом дурацком решении? Может быть, попытать удачу в России? Я уверен, что там не будет никаких заколдованных мальчиков.

— Будут.

— Но мы должны попробовать. Показать его русским тренерам.

— Что вы, Натан Валерьянович! Нормальные дети наоборот едут тренироваться сюда из России.

— А у нас вот ненормальные дети. Последняя надежда на наших друидов…

— Эзотов.

— Какие «эзоты»? — махнул рукою профессор. — Друиды самые настоящие! Надеюсь достаточно влиятельные, чтобы похлопотать за ребенка. Хотя бы на полгода устроить в спортивный класс. Поработать над техникой.

— Вы только ради этого согласились общаться с Некрасовым?

— Но ведь пропадет парнишка. Может быть, большой спортивный талант пропадет.

— На вас больно смотреть, Натан Валерьянович. Вы так замучились с этим разбойником. Наверно с родными детьми так не мучились. Права была Алиса, вам надо в Тель-Авив, ложиться в клинику на обследование. Никому не будет легче, если с вами опять случится инсульт.

— Никакого инсульта, — возразил Боровский. — Ничего плохого со мной не случится, пока я не устрою мальчика в группу. У меня появился смысл жизни. А когда в жизни человека есть смысл, его никакой инсульт не возьмет. — Натан приблизился к детской и убедился, что мальчик, вооруженный рогаткой, продолжает сидеть под столом, но уже не плачет, а сосредоточенно целится в его сторону. Убедился и снова вернулся на кухню. — Ничего не случится, — сказал Натан. — Я знаю, что этот мальчик вырастет разумным и добрым человеком, поэтому мне не жалко тратить на него время. На что ж тратить время и силы, если не на детей?

— Его уже и так все принимают за Левушку.

— Если надо будет его усыновить, мы сделаем это. Я говорил… и Розалия Львовна не против.

— Не хотите сначала узнать, кто на самом деле его родители?

— Вот это… — вздохнул Натан, — наверно, не наше дело. К сожалению.

Натан Валерьянович назначил встречу Некрасову в «забегаловке» братьев Домингес, где отродясь не слышали английского языка. Там латиноамериканские эмигранты пили кактусовую водку; там со столиков неделями не сметали крошки, а тюбики с кетчупом были заляпаны грязными пальцами, словно здесь питались шахтеры, не помывшие руки после смены. Натан Валерьянович чувствовал себя у Домингесов как дома и даже молодел, потому что данная точка общепита напоминала ему забегаловку у метро, где он, будучи студентом, обедал пончиком после занятий. Даже сломанный нос хозяина заведения придавал Натану внутреннюю уверенность, потому что напоминал о доме. Ему не понравилась идея принимать Некрасова в квартире Юли, но теперь, выходя ненадолго, он чувствовал беспокойство: и оттого, что некстати вернулся Артур, и оттого, что некстати исчез. Оттого что Эрнест растет своенравным мальчишкой, и у Оскара дела полны неопределенности. Но больше всего Натан Валерьянович переживал за Юлю, потому что ничем не мог ее обнадежить.

Профессор назначил Некрасову время и торопился так, что впопыхах забыл телефон, но возвращаться не стал. Он хотел придти пораньше на пять минут, но его визави уже ждал. Он занял столик в углу, подальше от прохода, и сосредоточенно просматривал газету с объявлениями. Со стороны это выглядело странно. Невозможно одинаково внимательно и пристрастно читать все объявления подряд. «Этому господину, — решил Натан, — до нашего мира определенно нет дела, а значит, и говорить не о чем». Однако он сел за стол и заказал кофе.

— Что вы понимали, профессор, под термином «иллюзорная память»? — спросил Некрасов, складывая газету. — Можете объяснить природу описанного вами явления?

— Не явления, — ответил Натан, — иллюзорная память — субъективный процесс, который в нескольких словах не опишешь. Когда я начал заниматься проблемой, для меня она лежала за рамками физики как таковой. Скорее, она касалась психиатрии, и я мог только констатировать факт: да, иной раз человек помнит то, чего не было с ним в реальности, и не помнит того, что было. Именно о такого рода несоответствии шла речь.

— Однако именно это несоответствие явилось отправной точкой в доказанной вами теории.

— В какой теории?

— Теории о том, что в этом мире нет логики.

— Нет, — согласился Натан. — Точнее так: мы неправильно понимаем логику этого мира и не обладаем достаточными знаниями, чтобы правильно ее понимать.

— Вы не обладаете, — заметил Сава. — Мы — обладаем. — Он оперся локтями на стол. Чтобы заглянуть поглубже в душу профессора. — И ваш ученик обладает. Из его «программной» концепции следует однозначный вывод: наша жизнь работает как компьютерная программа, однажды написанная и время от времени редактируемая. Она решает различного рода задачи, а мы, не отдавая себе отчет, действуем, как переменные одной функции, и ваша «иллюзорная память», профессор… Да, явление, открытое вами, является прямым тому доказательством. Просто компьютер, на котором работает наша программа, постоянно делает резервные копии. Создает, уничтожает, редактирует… а человек достаточно глуп, чтобы не видеть то, что происходит вокруг, потому что он должен быть глупым. Иначе ему сложно будет реализовать себя в нашем общем глобальном процессе. Среднестатистический человек. Но иногда находятся исключения. Исключение — это сбой, который влечет за собой вмешательство программиста. Пока резервные копии появляются и исчезают, мы не можем называться самостоятельной цивилизацией. Вот вам еще один аргумент.

— Аргумент в пользу чего? — не понял Натан.

— В пользу необходимости нашего тесного сотрудничества.

— Вы хотите сказать, что в идеальной модели бытия «иллюзорной памяти» быть не может?

— Программа жизни цивилизации пишется один раз, а дальше… она существует сама собой, в соответствии с заложенными в нее возможностями и задачами. В человеческую цивилизацию заложены огромные возможности. Может быть, слишком большие для того, чтобы позволить нам самостоятельно ставить цель и стремиться к ней. Вы не находите?

— Я просто физик. Вы задаете мне вопросы мировоззренческого характера. Конечно, я могу сказать свое мнение, но оно не обязательно будет правильным. Что вы хотите предпринять против тех, кто мешает цивилизации развиваться самостоятельно, и что я лично могу для вас сделать?

— Наша задача делится на три этапа, — объявил Сава. — Первый: выйти из-под контроля любой ценой. Второй — стать недосягаемыми для тех, кто нас контролирует. Третий — иметь возможность отстоять свою независимость, если придется.

— Не знаю, как выйти из под контроля, — ответил Боровский. — Не знаю, возможна ли в природе частота, на которой человека не будет контролировать тот, кто создал его.

— Ваш ученик доказал, что она возможна. Разве он не говорил с вами о «реальном мире»? Он не просто доказал существование такового, а почти что вычислил частоту.