Призрак

— Для него есть отдельное название? И почему я раньше его не знала? Откуда гуано в…

Я умолкла, сделав очевидные логически умозаключения. Там, где есть дерьмо летучих мышей, есть и… Я подняла голову и увидела целые ряды телец, свисающих с потолка вниз головой. Меня передернуло.

— Ты готова отобрать пылающий меч у ангела, но боишься летучих мышей? — улыбнулся Трсайель.

— Я их не боюсь, просто не люблю. Они… мохнатые. Летающие твари не должны быть мохнатыми, это неправильно. Когда я встречусь с Создателем, надо будет обсудить с ним это упущение.

— Хотелось бы это видеть, — засмеялся Трсайель. — Твой единственный вопрос всемогущему творцу вселенной — «почему летучие мыши мохнатые»?

— Вот именно. Увидишь.

Трсайель подтолкнул меня, и я двинулась вперед, стараясь не смотреть вверх. Судя по холоду и сырости, а также крылатым обитателям, это была или пещера, или старый подвал. Штабеля гнилых ящиков указывали на второе.

— А я думала, мы в тюрьму отправились.

— Так и есть.

Я огляделась.

— Мне кажется, тебе надо попрактиковаться в телепортации, Трсайель.

— Может быть.

Мы дошли до подвального помещения почище, и пока мы шли, ангел рассказал про Шекину и Балтала.

Трсайель уже упоминал изменения, произошедшие в ангельских рядах, после которых в мир стали посылать только вознесенных ангелов. Чистокровным ангелам поручали более возвышенные задания и они, естественно, обрадовалось такому положению дел, потому что им надоело быть «божественными проводниками справедливости». Только некоторые из них, например, Трсайель, отнеслись к этому, как оперативник, неожиданно переведенный на канцелярскую работу. Я отлично понимала моего товарища. Я тоже предпочитаю опасную жизнь воина, а не административные обязанности.

В том- то и состояли его «разногласия» с Шекиной и Балталом. Они были рады оставить окопы, держаться подальше от запятнанных грехом людей, а Трсайель любил смертных и все с ними связанное.

— Я не жажду стать человеком, — рассказывал он, ведя меня по подвалу. — Однако я не вижу в людях ничего дурного. Стоп. Нам не сюда. — Мы свернули. — Вопрос в следующем — кому служат ангелы? Создателю, Судьбам и прочим божественным силам. Это данность. Но служим ли мы человечеству? Я считаю, что да.

— А они не согласны?

— В корне. — Ангел остановился у подножия старой полусгнившей лестницы, взял меня под руку и помог подняться по ступеням. — Так что часть проблемы в этом. Еще часть проблемы в том, что я их младше. Впрочем, это взаимосвязано.

— Вас создали не одновременно?

— Было три волны творения чистокровных ангелов. По мере роста и распространения человеческой расы, Создатель счел необходимым увеличить ангельское войско. Я из третьей, последней волны. После того наши ряды пополнялись только за счет призраков. Так появились вознесенные ангелы.

— И сколько тебе лет?

— Около тысячи.

— Совсем малыш, — хихикнула я.

— Так оно и есть, — улыбнулся Трсайель. — По мнению старших ангелов. Я дитя — своевольное, неотесанное, неопытное, и мне эта работа явно не по плечу.

— А мне кажется, ты отлично справляешься.

— Спасибо, — широко улыбнулся мой коллега.

Аманда Салливан беспокойно спала в камере, судорожно подергиваясь и постанывая во сне от видений, посылаемых ей никсой. Я надеялась, что она видит кошмары, ужасные кошмары, которые она не сможет забыть долгие месяцы и которые будут всегда преследовать ее.

Трсайель снова предложил погрузиться в сознание Салливан вместо меня. Я отказалась. Трсайель точно знал, где искать видения и подключил меня к нужной части мозга, не затронув зловонную пустыню ее личности.

Собравшись с силами, я наблюдала за мельканием цветов и звуков. Искаженное от ярости лицо мужчины. Накопившееся раздражение. Укол ревности. Дразнящий женский смех. Вырезка из газеты. Много вырезок, как в коллаже. Расплывчатое фото распростертого на земле тела. Голос диктора новостной программы, с напускной серьезностью произносящий слова. «Убиты». «Ранены». «Пресловутый». «Облава». Всплеск интереса. Потом обидные слова, жалящие как град. «Дура». «Уродина». «Бестолочь». «Пустое место».

Образы замелькали быстрее, расплываясь, исчезая. Наступила темнота. Я ждала, прислушиваясь, ожидая звука голосов. Ничего. Минут через десять Трсайель вытащил меня. Открыв глаза, я увидела, что Салливан мирно спит на койке.

— Это все? Она исчезла?

— Похоже на то. Старые партнеры связаны с ней не все время.

— Мы не можем сидеть здесь, то и дело, заглядывая в мозг этой женщины, надеясь, что она снова свяжется с новой напарницей.

— А ты что предлагаешь? Если ты видела не больше моего, нам пока не за что уцепиться. Несколько вырезок из газеты и никакой связи с самой напарницей.

— Нет? А что это тогда? Случайные образы? Трсайель покачал головой.

— Никса выдергивает их из памяти, показывает новой жертве, надеясь на отклик.

Я прислонилась к стене.

— Значит, мы остались ни с чем?

— Имей терпение. Все впереди.

Мы просидели в камере Салливан до утра, и каждые пять минут Трсайель проверял ее разум в поисках свежих данных. Около четырех часов он предложил мне поискать мальчика Джорджа, узнать, как него дела. Очень мило с его стороны… хотя, подозреваю, его утомило мое бесконечное расхаживание взад-вперед.

Настало утро, и женщина-охранник начала будить заключенных. Время завтрака. Салливан не вставала. Двери камер отворили, но у двери детоубийцы никто даже не остановился. Может, она не ест по утрам.

Когда заключенных увели на завтрак, Салливан недовольно поднялась и натянула одежду. Через несколько минут охранница принесла поднос с едой.

— Все остыло, — пожаловалась Салливан. — Вечно все холодное.

— Неужели? — язвительно спросила женщина, уперев руки в бока. — Если вам не нравится, мисс Саван, спускайтесь и завтракайте с остальными. Хотите?

Салливан отвернулась, и соскользнувшие с плеча полосы уже не прикрывали свежий порез на шее.

— Так я и думала, — заявила надсмотрщица — Скажи спасибо за завтрак в постель.

С этими словами она скрылась в конце коридора.

— Жирная корова, — пробурчала убийца.

Она зачерпнула овсянку, но вдруг замерла, не донеся ложку до рта, медленно опустила ее в тарелку и огляделась по сторонам с осторожностью человека, научившегося остерегаться других.

— Кто здесь? — прошептала она.

Никто не ответил, и Аманда отставила в сторону поднос, бесшумно поднялась и скользнула к двери. Внимательно посмотрела по сторонам, прислушалась. Камера была пуста.

— Я слышу тебя. Я слышу, как ты поешь. Кто ты? Посмотрев на Трсайеля, я поняла, что он думает о том же. Если Салливан слышит голоса в пустой камере, это означает одно. Ангел взял меня за руку и перенес в ее разум.

Вокруг воцарилась темнота, а через пару мгновений я услышала голос, фальшиво выводящий мелодию. Потом я разобрала слова. Я обычно быстро узнаю песни, но эту узнала не сразу, может из-за того, что певица путалась в словах и строках.

«Невидимка». Кто ее написал? Не важно. Невидимая исполнительница напевала несколько строчек припева и начинала все заново, про то, как с ней обращаются словно с невидимкой.

Я смутно припомнила песню — она напомнила мне о детстве. Точнее о нашем бакалейном магазине. Я была выше приятелей на целую голову, но продавец всегда обслуживал их первыми, потом всех остальных покупателей, и брал у меня деньги, только если я швыряла их на прилавок и сама забирала конфеты. Теперь я понимаю, что столкнулась с антисемитизмом, ведь в Ист-фоллз даже к католикам относились с подозрением. Мать никогда не говорила со мной о таких вещах, предпочитая их не замечать. Когда я рассказала ей о продавце, она сказала, что я все выдумала. Я знала, что это неправда, но, не умея разобраться в причинах его неприязни, винила во всем себя. Также как и мисс Эплтон, он видел во мне нечто дурное, что не замечали остальные.

— «Невидимка», — напевала женщина. — «Да, я невидимка». — Она визгливо захохотала так, что я вздрогнула всем телом от неожиданности. — «Это я», — хихикала женщина, как безумная. — «Невидимка. Никто меня не замечает. И всем плевать, что я страдаю. Ля-ля-ля-ля. Невидимка». Раздался другой голос — нежный, вкрадчивый. Никса.