Прикосновения Зла (СИ)

Из разговоров родни братья узнали, что их дядя, зесар Клавдий, заколот на пиру. Обеспокоенные и раздражительные взрослые, всецело поглощенные какими-то непонятными мальчикам хлопотами, избегали отвечать на любые расспросы, и дети лишь догадывались, куда теперь отправится семья.

Гэвиус предположил, что они переезжают в Рон-Руан, золотую столицу Империи. Братья наперебой рассуждали о том, чем займутся во дворце, сколько в нем людей и как пройдет церемония погребения дяди.

Согласно традициям, нобилей с почетом сжигали на огромных кострах, квиритов среднего достатка закапывали в землю, ставя каменные плиты с памятными надписями, бедняков оборачивали тканью и бросали в погребальные ямы, вырытые на окраине кладбищ.

Мальчики воображали, как увидят омытого правителя в белом траурном одеянии на высоком парадном ложе, усыпанном венками и гирляндами цветов. Дети спорили, что за монету оставят жрецы на губах покойного и кому передадут посмертную восковую маску, возлагаемую у правого плеча мертвеца.

Альвах живо представлял музыкантов с флейтами и трубами, рыдающих женщин и жадное пламя, пожирающее бревна помоста, дорогие ковры, тончайшие ткани, позолоченное ложе и самого зесара. Гэвиус боялся, успеет ли семья на торжество, невзирая на поспешные сборы. Путь предстоял долгий: сначала по суше, а затем морем.

Погрузка на корабль заняла почти полдня. Мальчики с неиссякаемым интересом разглядывали порт, рабочих на причалах, большие и малые суда с прямыми и треугольными, позволявшими ходить под острым углом к ветру, парусами.

Бегая по палубе и перевешиваясь через борта, дети насчитали дюжину длинных, похожих на плавники весел, уходящих в воду возле обшитого свинцовыми пластинами низа корабля. Его нос украшали синие нарисованные глаза, а корму - гибкий, веероподобный хвост. На единственной мачте с помощью двух рей крепился четырехугольный полосатый парус.

Когда судно наконец отправилось в плавание, совсем рядом прошел корабль значительно больший по размеру – трехмачтовый, груженый эбиссинским зерном великан. Мальчики завизжали от восторга, который вскоре сменился разочарованием. Из ненароком подслушанной беседы капитана корабля с картографом они узнали, что направляются не на юг, в Рон-Руан, а на север – в далекий Тиар-а-Лог.

Отъезд семьи был самым настоящим бегством, но от кого, дети вряд ли смогли бы угадать…

Они плыли больше восьми дней и приближались к Бастии. Медное солнце неторопливо тонуло в море, размеренно облизывая крепкие бока судна. Чайки кружили над ним, прощально крича. Сизые тучи стягивались к потемневшей линии горизонта.

Никто не заметил чернокожего мужчину в бурой накидке, крадучись приблизившегося к мачте с горшком тлеющих углей в руках. Когда на корме занялся пожар, огонь быстро перекинулся на парус и вокруг сделалось нестерпимо жарко. Моряки изо всех сил боролись с пламенем, но оно, точно заколдованное, ревело и росло, совершенно не боясь людей.

Нобили поспешили укрыться в трюме среди закованных рабов. Альвах и Гэвиус вцепились в подол тетки. Горячий воздух сотрясался от криков, наполненных ужасом. Столб вонючего дыма и языки огня были видны издалека, но никто не шел на помощь гибнущему кораблю, только гвалт белых, ширококрылых птиц сделался громче и отчаянней.

Рабы колотили по стенам и полу, надеясь избавиться от железных цепей. Моряки прыгали в воду, рассчитывая спастись вплавь. Женщины молились. Каждый боролся за жизнь, как мог.

Кроме одного человека. Долговязый вольноотпущенник-афар с изуродованным лицом и татуировкой, изображавшей паука, посреди иссеченной шрамами груди стоял в дальней части трюма и невозмутимо наблюдал за происходящим. Своим странным видом он напоминал выбравшегося из царства Мерта покойника.

Гэвиус окликнул его. Афар улыбнулся, показав воспаленные десны, давно лишившиеся зубов. Альвах завизжал. Палуба обвалилась и груда полыхающих досок погребла под собой детей...

[1]Базили́ка (греч. βασιλική – «дом базилевса, царский дом») – тип строения прямоугольной формы, которое состоит из нечётного числа различных по высоте нефов. В многонефной базилике нефы разделены продольными рядами колонн или столбов, с самостоятельными покрытиями.

[2] Спата – обоюдоострый меч с длинной клинка до 1 метра, предназначенный для колющих и рубящих ударов.

[3] Туреос – большой овальный щит с рукоятью в центре и дополнительно укрепленный широкой выпуклой металлической пластиной, которая защищала рукоять и руку.

[4] Чепрак – суконная, ковровая, меховая подстилка для защиты спины лошади.

[5] «Тысяча шагов» (лат. mille passus) – 1480 м.

[6] Палус (palus, pālus) – (военн.) столб, фигура, чучело, изображающее неприятеля и служащее для военных упражнений.

[7] Витать в эмпиреях (от греческого empyros – огненный) – жить в отрыве от действительности, предаваться мечтам.

[8] Булевтерий – прямоугольное здание, где перекрытия поддерживались колоннадой, а ряды сидений поднимались уступами. Перед главным залом располагался окруженный по периметру колоннами двор с садом и фонтаном, а вход отмечался торжественным портик.

[9] Онагр (лат. onagres от др.-греч. όναγρος, также скорпион) – позднеримская метательная машина торсионного типа, буквально переводится как дикий осёл.

[10] Каупона (лат. caupona) – общее название древнеримских постоялых домов или гостиниц в городах и на больших дорогах, а также питейных заведений, где также продавали закуски.

Глава 8

Глава вторая.

И если друг причинит тебе зло, скажи так:

«Я прощаю себе то, что сделал ты мне;

но как простить зло, которое этим поступком

ты причинил себе?»

(Фридрих Ницше)

Мэйо, облаченный в узкий эбиссинский плащ поверх туники, вышел из арендованной лектики у ворот особняка, в котором поселился Сефу. Нереус проследовал за господином в сад, неся тщательно упакованный сверток с подарком для царевича.

Поморца встретил полуголый Юба в небрежно обернутом вокруг бедер синдоне[1]. Мулат стиснул руку юноши горячими пальцами и сказал с заметным акцентом:

– Хвала водам Инты, дарующим жизнь, ты наконец пришел.

– Я задержался, но, надеюсь, хозяин этого вечера все же любезно согласится меня принять, – с едва заметной улыбкой ответил Мэйо.

– Солнцеликий заскучал и пришлось хорошенько выпороть при нем пару нерадивых рабов. Сейчас он отдыхает в теплом бассейне. Пойдем, надлежаще подготовим тебя к вашей встрече.

Они проследовали в небольшое, хорошо прогретое помещение. Мозаичная надпись перед входом гласила: «Наслаждайся!»

– Позвать девушек или предпочтешь, чтобы все сделал твой невольник? –уточнил Юба.

– Он справится, – заверил поморец, разглядывая кушетку и сосуды с благовониями.

– Майоран – на волосы, розовое масло – на шею. Не перепутай, животное, – строго наказал мулат удивленному геллийцу и вновь повернулся к Мэйо. – За этой дверью – коридор к купелям. Приходи, когда будешь готов.

– Передай царевичу мой подарок и слова благодарности.

– Разумеется. Не беспокойся, я подберу те, что обязательно усладят его слух.

Мулат проскользнул между чуть приоткрытыми дубовыми створками и исчез в полутьме сводчатой галереи.

Постояв немного в задумчивости, сын Макрина резко приказал рабу:

– Начинай!

Раздев устроившегося на кушетке господина, Нереус взял с полки флакон, выполненный в форме бутона гранатового дерева, осторожно откупорил драгоценный сосуд и, капнув желтоватое масло на ладонь, стал аккуратно втирать его в темя хозяина. Геллиец никогда не исполнял обязанностей алипта[2] и боялся допустить какую-либо ошибку. Мэйо полулежал с бесстрастным лицом и плотно сомкнутыми губами, веселый прежде взгляд угас. Островитянин подумал, что с таким видом зачастую ожидают клеймения невольники и ему до горечи во рту было жаль поморца. Устав предписывал карать воина, улегшегося с другим мужчиной подобно кинэду, забиванием палками или, как говорили эбиссинцы, «сажанием на дерево». Такой позорной участи геллиец не пожелал бы даже врагу.