Пристрелочник (СИ)

Живчик светло и одухотворённо улыбнулся. Недоумение его перешло в размышления и мечты. Давние, выстраданные, взлелеянные. Сладостные. О том, как он дядю… лошадиной длинной мордой в…

Рано ещё. Вернёмся к конкретике текущего момента.

— Дело-то нехитрое, княже. Вернулся, скинул полон. Тут сотни полторы голов. С полтыщи гривен — ты получишь. Утром говоришь насчёт Ваньки плешивого. Про этого… «конюха солнечного коня» с колом в заднице — купцы уже от твоих людей услышат. На себе проверять… охотников не сыщется. Погода портится, купцам в Муроме сидеть — не с руки. Через день-два-пять возьмёшь у них полон, и этот, и прежний, за четверть цены. Потом распродашь вверх по реке. Хоть в Рязань, хоть во Владимир. Кипчаки, гречники, новгородцы, рязанцы, владимирцы — возьмут помаленьку.

Выдернутый из сладкой пелены грёз о множестве крупных и мелких гадостей, которые возможны с моей помощью, уж коли я «отморозок безбашенный», на «Правду» плюющий…, Живчик тяжко возвращался к «прозе жизни»:

— Полон держать… Кормить надо. Холодает — дохнуть начнут. Вверх тащить — тяжело да медленно…

— Тебе виднее. Только вниз с рабами — хода больше нет. Никому. Так и скажи у себя.

Ишь как вскинулся. Я ему «укорот даю» — волю его «укорачиваю». Тамошние купцы ведь спросят:

— А ты что ж, княже? За беззаконие такое — Ваньке-ублюдку юшку не пустил?

И про меж себя скажут:

— Слабоват стал князь. Живчик-то наш против нищеброда безродного — скис да заюлил.

Живчику об этом и думать-рассуждать не надо, инстинкт правителя, рюриковича, накатанные с рождения реакции — срабатывают автоматом:

— Ишь ты. Зубки кажешь?! Свои порядки ставишь?! Выше обычая прыгнуть хочешь?! Наши отцы-деды — такого не заповедовали, в «Русской Правде» такого нету.

— У отцов-дедов — такого Ваньки плешивого не было. А тебе, вот, довелось. «Русская Правда» мне не указ. Здесь, по «Указу» — не Русь. А зубки у меня так, махонькие. Чего ими хвастать? Вот у собачки моей…

Мы были уже нашем берегу, чуть отошли по пляжу под стеной Дятловых гор от суеты и шума погрузочно-разгрузочно-сортировочно-упаковочных работ. Я свистнул. Сверху, с террасы метрах в пяти над нами рухнула на песок огромная туча пыли, песка и шерсти. Грохнулась оземь, как герой русских сказок, но не обернулась ясным соколом, принцем-царевичем или ещё чем-то бесполезным, а бурно отряхнулась, осыпая нас всяким мусором. И радостно развалилась на спине, приглашая почесать ему брюхо.

Курт играл в скрадывание глупых сапиенсов. Но на этом склоне ему неудобно, из-под такой туши летит вниз разная мелочь. Вот я его и засёк.

— Это… Это что?!!!

— Курт. Князь-волк. Мне его их стая на воспитание отдала. Сирота. Друг мой. Весёлый, верный, умный. А зубки! Ну-ка, покажи дяде зубки. Вот они какие… красивые, белые, крепкие… зубки-зубочки. Ну-ну, не хватай… У волка — зубы. У меня — мозги. Поганые, которые про то не знали, нынче по Волге плывут, своими мозгами — ворон кормят. Ты меч-то убери. Курт без команды человека не трогает.

Живчик, снова не глядя, запихивал свой дамаскизированный меч, мгновенно извлечённый при появлении князь-волка — в ножны.

— Сделай, княже, божескую милость — объясни там, в Муроме, насчёт рабов. А то… негоразды будут. Купцы-то… бегать-шалить начнут. Я — человек мирный, мне крови — не надобно.

Юрий нервно переводил глаза с меня на Курта и обратно.

Тон разговора, который у меня приближается к «беседе равных» — обиден для него. Но, возвращаясь из Янина, мы «по-походному, без чинов» — так общались. Сегодня — просто ещё шажок. Неприятный. Вокруг полно его людей. Позволить кое-какому воеводе, пусть бы и Всеволжскому, пусть бы и поставленному Боголюбским… Да завтра все так захотят!

А наехать на меня… А за что? Приказ задержать — выполнил. Да ещё и кучу ворогов побил. На славу победителя не претендую, с добычей разошлись без крика. Совет коммерческий важный дал — немалой прибылью обернуться может: заранее предупредил о новизне с невольниками.

А что ж не так? А то, что Ванька не гнётся, не кланяется. Что решает по-своему, без спроса. Не по обычаю, не по «Правде». Что у него есть силы и способы свои хотелки — исполнить. Да ещё и не так, как всякому нормальному князю само собой понимается! То он луками — детская же забава! — бой делает. То казнит — колом в заднице. То вот… князь-волк — чертовщина лесная! — перед ним на спинку валится, брюхо почесать просит. «… их стая на воспитание отдала…». Бред! Но вот же — фырчит…

Какую ещё хрень этот плешивый ублюдок из рукава вытащит?!

Муромские собрались, загрузились и двинулись вверх. А я пошёл радоваться успехам Николая: мой план — «репу сажать будем» из старинной сказки по мужика и медведя — реализован. «Вершки» — полон — забрали-таки, княжьи. Николай обменял почти всю нашу половину пленников, на скот и вещи из муромской доли. Не нужны мне, здесь и сейчас, местные мятежники. За некоторыми специфическими исключениями.

Народ радостно приплясывал вокруг коров. Молодёжь — молоко почти все пьют. При нашей рыбной диете… Надо послать землекопов — отхожие места пошире сделать. И чем теперь кормить трофейную скотину? Ни сена, ни соломы…

— Воевода, а чего с этими дощаниками делать? Наверх брёвна таскать — напряжно будет. Там и своих полно.

— Дощаники… Оттащить вверх по реке версты… на две. Разобрать и сложить на берегу.

— Дык… в половодье же унесёт!

— Не боись, не успеет. Мы из них фуникулёр делать будем.

Уевший, было, самого Воеводу, забывшего о неизбежном половодье, десятник грузчиков, нервно сглотнул, услыхав новое слово. И побежал к главному распорядителю работ — Терентию докладывать о новом задании.

Факеншит уелбантуренный! Я снова содрогаюсь от недоумения!

Разнообразные подъёмные машины и механизмы… ну, с Древнего Египта — точно. Города, и в Древности, и Средние века, постоянно строятся на высотах, над обрывами. Множество городов в Средиземноморье построены амфитеатрами над морскими бухтами. Сходно поставлена часть русских городов на высоченных обрывах над реками. Киев и Смоленск я уже вспоминал.

Во всех этих поселениях задача подъёма больших масс товарных грузов от равнины, моря, реки — наверх — в город — постоянна и очевидна. Без этого — невозможно жить. И она — решается. Дорого, трудоёмко, коряво. Строительством серпантинов. Длинных, узких. Ухудшающих безопасность во время войны, не обеспечивающих эффективности во время мира. Превращающихся в место ломания себе всего — голов, рук, ног — при каждом дожде. А уж в нашем климате, где ещё и гололёд, и снег…

Ладно — предки про фуникулёр не слышали. Но — попандопулы! Не видели? Не хотите ехать в Киев или Тбилиси? Так есть же ещё Владивосток, Тенериф, Бергамо, Берген… Ну посмотрите же!

Вот у меня над головой стометровая круча Дятловых гор. Про здешние овраги и их висячие устья — я уже… По каждому из них после дождя бежит ручей. Потом… здесь же суглинки — всё скользит! Как ты вытянешь груз? Будем «ждать у моря погоды»? Пока солнышко с ветерком — не высушат? Это — закрытые места, овраги. Ждать долго. А потом — зима. Ждать до весны? Или набить в землю дощечек, построить лесенку? Как сделано в волжском городке Плёс. И топ-топ… с двумя вёдрами… Воду так каждый день таскать — можно. А чуть что громоздкое?

Может, у меня личный заскок? Потому что я вырос в оврагах и хорошо понимаю, что это такое — карабкаться по мокрому склону с грузом?

В тот же вечер («пока помню») я продиктовал описание простейшей четырёхрельсовой транспортной системы. С двумя грузовыми безмоторными тележками, соединёнными канатом, перекинутом через шкив. Наиболее экономичная схема — энергия тратится только на перевозку разницы в весе груза тележек и на преодоление силы трения.

В качестве рельс использовали канавки, прорубленные в брёвнах по всей их длине. Для снижения трения — колёсная мазь повсеместно. Благо — у нас есть. Когда установились холода, в канавки залили воду — тележки двигались по льду.