Восставшая из пепла

Затем я повернулась и вышла из пещеры, спустилась по склону и нашла стреноженных лошадей, щиплющих мокрую от дождя траву. Ливень поубавился. Я вытерла нож о мох и вложила его в ножны. Забравшись в седло, я легчайшим давлением коленей направила коня вверх, к горам.

Неподалеку от гребня я вдруг обернулась и посмотрела на темную пасть пещеры; из нее, казалось, извергался водопад, не белый, а красный. Алая птица во мне била теперь крылами и рвалась на волю. Она вырвалась из моего рта в длинных кровавых потоках звука, и конь подо мной, перепугавшись, понес вверх, вверх, все выше и выше, пока не показалось, что мы покинули землю и полетели в ярко красное небо.

КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧЕРЕЗ КОЛЬЦО

Глава 1

Один за другим красные цветы падали из моих рук в темную шахту гробницы. На дне ее лежал мертвец.

— Плачь, — говорили окружающие меня голоса. — Если ты заплачешь он будет жив. Но я не могла заплакать, хотя горло и глаза мои опалило от непролитых слез. Он уже преображался — было слишком поздно. Он превратился в зеленый твердый материал, в человеческую фигуру из нефрита.

— Карраказ, — сказала я во тьму. — Я здесь, Карраказ.

Но Карраказ не приходил. Древний демон зла и ненависти спал где-то глубоко во мне, наглотавшись крови Шуллат, деревень, купцов у брода, Эссандара и других на Сиркуниксе, но больше всего раздувшийся от крови Асутоо.

— Мы с тобой одно целое, ты и я, — так он сказал мне в Ки-уле.

— Со Карраказ энорр, — прошептала я. — Я Карраказ.

Я не знала, как именно попала туда, на то высокое гулкое место. Я вспомнила в ужасе бежавшего подо мной степного коня, но потом… Вероятно, я упала с него или он сбросил меня. Я находилась очень близко к небу; я скорее чувствовала это, чем знала, ибо лежала в черной дыре в скале. Я говорю в дыре — полагаю, это была пещера, и тьма была настолько густой, что замыкала плотнее любого камня. Никакого света. И все же под веками у меня свет: бледный, зеленый и красный. Не знаю, сколько я пробыла в той пещере, наверно целых пятнадцать дней. Было очень холодно, и я по-настоящему ни разу толком не приходила в сознание. Сны, галлюцинации и мрачная реальность перемешались между собой и растворялись друг в друге. Не могу по-настоящему сказать, что я чувствовала. Могу лишь вспомнить ту возникающую вновь и вновь фантазию, что, если я только смогу заплакать, Дарак вернется ко мне целым и невредимым, и каждый раз жгучие слезы почему-то не брызгали из глаз, а он превращался в Нефрит.

Голоса, новые голоса. Не голоса у меня в голове, а чуждые голоса извне. Глухой голос, призывающий и нетерпеливый; более высокий и мягкий голос, пронзительный, держащийся чуть позади, но ненамного. Потом другие звуки, безошибочные и отчетливые в темноте. А потом недолгая тишина. Внезапно девушка испуганно зашептала:

— Гар, Гар! Смотрю!

Гар что-то крякнул.

— Нет, животное. Вон там.

Между ними возникла небольшая перебранка, а затем Гар подвелся на ноги, рослый, лохматый, явно давно не мывшийся мужчина. Его черная тень, чернее, чем окружающая меня тьма, упала мне на глаза.

— Сиббос! — пробормотал он имя какого-то божества, употребляемое одновременно в качестве клятвы и ругательства. — Это парень, нет, женщина — женщина в маске.

Девушка, подобрав юбки, взобралась к нему.

— Она мертва.

— Нет, вовсе не мертва, сука ты слепокурая. Я сниму эту маску.

Его большая ручища потянулась к моему шайрину, и в тот же миг моя собственная взметнулась и отбила его. Он выругался и отпрыгнул назад, пораженный, а девица завизжала.

— Жива, спору нет, — пробормотал он. — Кто же ты тогда?

— Никто, — отвечала я.

— Просто, — заметил мужчина. И повернулся к выходу. Девушка схватила его за руку.

— Ты не можешь так вот оставить ее здесь.

— Почему бы и нет?

Они спорили, пока мужчина, насвистывая, спускался к выходу из пещеры, а девушка висела у него на руке. А затем внезапно он снова выругался, прошел широким шагом обратно и подмял меня. Он перекинул меня через плечо, и то ли по злобе, то ли по неловкости треснул меня головой о какой-то выступ. Боль пронзила мне висок, словно укус гадюки, и меня швырнуло обратно во тьму.

Я думала, что нахожусь в стане, в ущелье. Тот же дым и сумрачный свет, а вокруг меня то, что походило на скопище шатров. Жарилось мясо, бегали собаки, как будто пинки все еще удивляли их. Над головой что-то постоянно скрипело — желтая дуга на темном фоне.

— Не принести ли ей немного мяса? — спросил голос.

— В таком состоянии она но сможет есть мясо; только похлебку или кашку. — Это говорил старческий голос, и вскоре говорившая старуха склонилась надо мной. Ее было легко определить именно как старуху: лицо ее избороздили морщины, покрывшиеся в свою очередь собственным слоем морщин, как песок после отлива моря. Кожа у нее пожелтела, но зубы оставались изумительно белыми и острыми, походившими на зубы мелкого свирепого зверька. Глаза у нее тоже были очень яркими, и когда она двигалась, то напоминала змею, гибкую и сильную. Она склонилась надо мной, но я закрыла глаза.

— А как насчет маски? — спрашивала девушка. — Разве ее не следует снять?

— Это шайрин, — ответила старуха. — Она степнячка. Они считают, что если будут гололикими при ком-либо кроме собственных мужей, то умрут. Девица презрительно рассмеялась.

— Смейся, смейся. Тебе никогда не вдалбливали с детства такой веры.

Ты видела когда-нибудь проклятого человека? Нет, явно не видела. Ну, целительница налагает на него проклятие и говорит: «Через десять дней ты падешь замертво». И человек уходит, настраиваясь на это, и на десятый день он просто делает, что она говорит. Все дело в том, во что ты веришь, девочка. И если она думает, что умрет, если окажется без маски, то нам лучше оставить ее как есть.

Я посмотрела на нее сквозь щелки глаз, на эту хитрюгу, которая так много знала. По легкому бессознательному нажиму, с которым она произнесла слово «целительница», я догадалась, что она сама принадлежит к этому сословию. И теперь, когда она встала и отошла, я разглядела, где нахожусь. Эго было ее жилище — не шатер, а фургон. Пологи были распахнуты, а снаружи, под сводчатым потолком черной пещеры горели бивачные костры, жарилось мясо и бегали пинаемые всеми собаки. Здесь же надо мной раскачивался светильник, а по парусиновым стенкам и деревянным распоркам висели и шуршали бусы, и высохшие шкуры, и черепа да кости мелких животных. Я лежала среди ковров. Девица горбилась у жаровни, где в железном котелке бурлило какое-то варево — но не еда. Старуха заняла свое место на деревянном сидении; у нее на коленях свернулась черная длинноухая кошка.

— Вижу, ты очнулась, — проговорила она. Кошка шевельнулась, подергивая бархатными кончиками своих увенчанных кисточками ушей. — Есть хочешь?

— Как ты и сказала, — ответила я, — похлебку или кашку. В степных племенах никто не ест мяса.

— Верно, — согласилась старуха, не обратив внимания на то обстоятельство, что я прислушивалась намного дольше, чем она думала — или, наверное, она и так это знала. Она сделала знак девице, и та, бросив обжигающий взгляд в мою сторону, выпрыгнула из фургона, заставив его закачаться.

— Как я сюда попала? — спросила я, не столько желая выяснить, сколько пытаясь отвлечь внимание старухи, которое казалось слишком острым: яркие глаза пронзали как ножи, совершенно беспристрастные и в то же время совершенно беспощадные.

— Гар пошел поразвлечься с какой-то девицей в верхние пещеры. Они нашли тебя и принесли сюда. Откуда ты попала туда, это уж твои дела; я об этом не знаю.

— Я — воин из степей, — солгала я. — Мой мужчина погиб в уличной драке в Анкуруме. Думаю, я ускакала в предгорья, но потеря ошеломила меня, и я мало что помню. Полагаю, конь сбросил меня.

Ее старое лицо оставалось безучастным. Она погладила кошку.