Куда глядят глаза василиска

С трудом одолев тяжелый воротный брус, она, налегая всем телом, оттянула назад одну из створок… и в замешательстве замерла на месте, забыв про дождь.

За воротами не было вереницы пустых возов, воловьи пары не мычали нетерпеливо, слыша манящий запах родного стойла, и братья на семь голосов не торопили ее.

Там был чужой человек, застигнутый ночью и непогодой. Всадник. Бока коня глянцево блестели от сбегающих по ним струй дождя, мокрые волосы человека облепляли его лоб и худые щеки, и, кажется, он давно уж не морщился от текущей за ворот воды. У Анни, не знающей зла, тем не менее при виде незнакомца в памяти шевельнулись страшные сказки, и если не ужас, то нерешительность оцепенили ее. Ну надо же, именно тогда, когда мужчин нет дома! Он мог оказаться кем угодно, этот одинокий путник.

— Твоему мужчине стоило бы самому открывать ворота в такую ночь, хозяйка, — бросил путник, смерив ее беглым взглядом. Куда больше его голодного внимания привлек очаг за ее спиной. — Мало ли кто шляется такими ночами…

— Никого нет, — прошептала она, безотчетно загораживая собой ворота, двор, дом.

Он посмотрел на нее чуть дольше, и голос его, когда он заговорил вновь, был мягче.

— Послушай, хозяйка, — сказал он, — я не хочу тебя пугать. Дождь застал меня в дороге, и когда я увидел здесь дом, я почти не поверил себе. Я устал и промок до нитки. Я прошу только приюта на эту ночь. Я не причиню тебе никакого зла, но если ты боишься и не веришь мне — а я не могу тебя за это осудить — то можешь не пускать меня в дом. Мне бы только поставить коня под крышу, а сам я и в сенном сарае переночевать могу.

— Зачем же в сарае? — голос ее был по-прежнему чуточку сиплым, то ли от дождя, то ли от растерянности, и она посторонилась, давая ему дорогу.

Она ждала, пока он расседлывал коня под навесом и протирал его клоком сухого сена. Ей понравилось, как он заботится о животном, и как отзывается на заботу уставший конь. Ей нравились люди, которые не только требовали от животных службы, но и были готовы дать что-то взамен.

Потом он пошел следом за ней к дому, по дорожке, скрытой лужами дождевой воды. Оказавшись в горнице, он стянул с себя мокрый плащ и кожаную куртку, набрякшую влагой. Анни торопливо пристроила все это у жаркого бока печи, а путник рухнул на табурет у камина, ссутулив плечи и уронив голову на грудь. Поза глубокой релаксации. Он и в самом деле чудовищно устал.

Он протянул руки к самому огню, так, что алые языки его почти лизали тонкие смуглые пальцы. Он блаженно щурился от тепла, поражая ее, тихую, незаметную свидетельницу, невиданным, нездешним хищным разрезом зеленых глаз и счастливым выражением измученного лица. Сам полупритухший уже огонь рванулся из подернутых пеплом углей к протянутым к нему рукам, словно меж ними двумя существовало тайное родство. Ее охватила странная жуть — без страха, как будто свершилось нечто давно ожидаемое.

Он был не такой, как все. Она таких раньше не видывала. Он говорил с ней мягко, но чувствовалось, что привык приказывать, и за его широкими плечами тянулся невидимый шлейф зловещих приключений. Настоящий рыцарь. Настоящий герой.

И еще он был красив. Так красив, что как только свет отнял у тьмы его лицо, у Анни перехватило дух. Она попыталась разобраться, из каких основных частей соткана эта красота: из грации ли скупых движений, из королевской ли осанки, из строгой ли определенности худого лица, отражавшего тени сильных страстей, или же главным здесь был связавший все это воедино пламенный дух… Неважно, что именно. И все-таки на этом челе была какая-то хмарь… какая-то тень, заставившая ее заподозрить на нем проклятие. Лет тридцать, на первый взгляд. Хотя, если приглядеться, можно дать меньше: усталость и думы не молодят.

Машинально накрывая на стол, она продолжала думать о нем, и о том, как бы поудобнее порасспросить о его сказке. Помимо восхищения он пробудил в ней и жгучее любопытство.

— Право же, — сказал он за ее спиной, — в этом нет необходимости. Ты и так дала мне кров на ночь. Своих ждала?

— Ты — гость, — возразила Анни. — Я должна тебя накормить. Что же касается моих… — Она отбросила волосы за спину и улыбнулась. — Я о них позаботилась, а они обо мне — нет. Так что если кто останется голоден — не моя вина. И не твоя.

Он засмеялся и, позволив себя уговорить, сел к столу. Анни села напротив и, подперев щеку рукой, смотрела на него, пока он ел. Какие манеры! Перед нею был не просто рыцарь, уставший с дороги, замерзший, отчаявшийся в достижении какой-то цели и голодный, как дикий зверь. Это был настоящий принц, как будто та ее единственная сказка, устав ждать, пока сама Анни стронется с места, сама пришла на ее порог, и теперь девушка думала, что оно и не могло произойти иначе.

— У вас большое хозяйство, — заметил гость, покончив с едой.

— Чем вы тут живете?

— Мы — бортники, — ответила Анни. — Наш мед на тримальхиарской ярмарке ценится не ниже эльфийского, а Добрый Народ, ты сам знаешь, понимает толк в медах. Ну, у нас есть еще кое-какая скотина, я сыры ставлю. Еще огород, но это больше для себя. Мы не пашем под пшеницу: она требует больших порубок, а Лесной Царь нам этого не позволит.

— Мы — это кто? Сколько в семье мужиков?

— Семеро, — гордо сказала девушка. Гость кивнул, будто бы припоминая такую сказку про сестру и семерых братьев.

В свою очередь Анни выжидательно посмотрела на него.

— А ты? — спросила она. — Нет, ты не подумай, я твоих тайн не выведываю. Просто, у нас бывает так мало новых людей…

Он кивнул, глядя на нее, уютную, мягкую, обведенную по контуру золотым светом своего очага, с таким чистым и доверчивым взглядом.

— Я ищу город, — сказал он. — Тайный город, где скрыт смысл моей жизни. Слыхал, что даже эльфы в массе своей ничего о нем не знают. Он где-то здесь, поблизости, я чувствую. Научился чувствовать за многие месяцы, пока ношусь по свету, как безумец. Но он скрыт под такой толщей колдовских наваждений, сбивающих со следа и отводящих взгляд… Иной раз кажется, что вот теперь-то ниточка распуталась, а через минуту упираешься лбом в самый жалкий трухлявый пень.

Она задумалась, ее глаза затуманили думы о дальних путях и чужих, стороною проходящих сказках. Она мечтала лишь о принце, что однажды войдет в ее дом, а люди, оказывается, ищут смысл жизни.

— И в чем же смысл твоей жизни, рыцарь?

— Я должен выследить и убить одну тварь, — честно сказал тот.

Брови Анни недоуменно поднялись.

— Выследить, убить… А потом?

Он пожал плечами.

— Я не знаю. Правда, не знаю. Несколько раз я почти держал его в руках, но или случай, или предательство всегда вставали на дороге. И приключение мое оказалось длиннее и куда тяжелее, чем представлялось вначале. Ах, хозяйка, сколько болот я исползал на брюхе, сколько раз дрался не на жизнь, а на смерть, вымокал и мерз. И вот теперь, — он обвел глазами горницу, и ее взгляд послушно описал тот же круг, — здесь, в тепле. Больше всего на свете я люблю тепло.

Она при той круговой оглядке увидела жаркую печь, где стояла еда, сонного кота, заботливо вышитые рушники и занавески, прялку в углу и ткацкий стан с неоконченной работой. А его занесло сюда из сказки, где мечи, сокровища и драконы. Где главною доблестью почитается отвага, а не терпение. И еще она поймала себя на том, что напряженно вслушивается, не возвращаются ли по темени и непогоде ее родные. Вслушивается и боится услышать стук в ворота и знакомые, торопящие ее голоса. Потому что эта встреча была, как пламя свечи, что прикрывают ладонью в ветренный день. И если она не убережет это пламя, это мгновение, если оно потухнет сейчас, то это будет, как если бы она сама открыла двери и позволила своей сказке уйти в бушующую ночь.

Ее рука, лежащая на столе, дрогнула и двинулась к его руке. Оба заметили этот жест, и Анни робко отдернула руку… но овладела собой, и хотя опустила глаза под заинтересованным взглядом на данный момент одинокого мужчины, но обе руки — его и ее — остались лежать рядом на вышитой крестом льняной скатерти. Пока он не пошевелился и не накрыл своею ладонью ее маленькую руку, так что она почувствовала мозоли от меча и поводьев. Горница вокруг завертелась, как колесо прялки, и дыхание Анни пресеклось.