Игры богов

— У нас нет и не будет месяца! — рявкнул Маттео. — Я дам тебе день. Один день! Если ты окажешься бессилен — я сам найду исполнителя, и лучше тебе в этом случае не попадаться мне на глаза!

В плотно сжатом кулаке Главного Советника возник туманный клинок, который с каждой секундой приобретал плотность и блеск стали, в то же самое время оставаясь таким же призрачным. Маттео приподнял руку, и острие клинка уперлось Зариану в шею под самым подбородком. Воин громко сглотнул, но не отшатнулся, лишь скосил глаза на волшебный меч.

— Один день, — громко повторил Маттео, отстраняясь и одновременно убирая клинок из реальности. — Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Бери любых помощников. Если тебе удастся склонить Вазгера к измене — это окончательно подорвет доверие народа к прежнему правителю, и мне будет гораздо легче утвердиться на троне Мэсфальда. Когда предают лучшие воины, согласись, это не делает чести тому, кто когда-то жаловал им воинские знаки.

Зариан, коротко кивнув, отпер дверь и шагнул за порог.

— Один день! — крикнул ему вслед Маттео, нахмурившись. Воин не ответил, только вскинул руку, давая понять, что знает, как следует поступить.

Маттео покачал головой: всегда жаль, когда погибают хорошие воины, даже если они борются на стороне противника. Однако первый и единственный залог успеха в войне — убить все свои чувства, иначе можно сразу складывать оружие. Но Маттео не собирался останавливаться: победа была уже почти в его руках, и он не думал ее упускать, несмотря ни на что.

Со стоном приподняв голову, Вазгер попытался оглядеться, чтобы понять, куда он попал. Однако сколько ни вглядывался, так ничего и не увидел: то ли глаза отказывались служить, то ли здесь было настолько темно. В нос ударил резкий запах плесени, воздух будто пропитался влагой. Голова немилосердно кружилась, и Вазгер вынужден был вновь упасть на прогнившую насквозь соломенную подстилку. Подняв руку, Вазгер потянулся к голове и осторожно попытался ощупать себя. Волосы с левой стороны оказались жесткими и слипшимися, чуть повыше виска располагалась здоровенная шишка и покрытый толстой коркой запекшейся крови короткий порез. Все тело саднило так, будто на нем места живого не было.

Даже умереть нормально не дали… Вполголоса выругавшись, Вазгер попытался сесть: приподнялся, оперся на руку и неожиданно уткнулся лицом в солому. Как так получилось, он не понял, но на всякий случай решил пока полежать спокойно, разве что снова перевернувшись на спину.

— Извини, Райгар, но пока наша встреча откладывается, — пробормотал Вазгер и снова принялся ощупывать себя, оценивая состояние своего тела. Последнее, что ему запомнилось, — это мелькнувший перед глазами меч и мгновенно нахлынувшая пустота. Гнев и обида холодными когтями вцепились в сердце: ему не удалось воздать Зариану по заслугам и теперь, наверное, вряд ли удастся. Он в тюрьме Мэсфальда — Черном Замке. Раньше наемник никогда не бывал здесь, но в случившемся нет никаких сомнений. Отлежавшись, в одном из дальних углов камеры Вазгер обнаружил вмурованное в стену ржавое кольцо, а под ним несколько костей, составлявших некогда человеческую плоть. Судя по всему, он был отнюдь не первым обитателем этого каземата.

Разворошив солому, Вазгер улегся поудобнее и вытянул ноги. На наемнике были его штаны и куртка, которые он купил сразу после прихода в город, однако это и все, что ему оставили. И сапоги, и ремень, и меч — все исчезло. Потерю оружия наемник переживал острее всего. Постепенно он задремал.

Когда Вазгер открыл глаза в следующий раз, из головы исчезла тяжесть, хотя и осталось небольшое головокружение. Наемник чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Вазгер не знал, как долго проспал, но за это время ничего вокруг не изменилось.

— Что ж, Кальмириус, — пробормотал Вазгер, причмокнув губами. — Похоже, тебе придется найти вместо меня кого-то другого. Мне твой поганый камешек боком вышел…

Привалившись спиной к стене, наемник заметил, что темнота стала блекло-молочной, а затем слегка розоватой. Вазгер наконец-то различил стены и черные прутья решетки. Вскочив на ноги, наемник, превозмогая внезапно накатившее головокружение от слишком резкого движения, подбежал к решетке и попытался вглядеться в глубину коридора. Кто-то приближался, неся с собой масляную лампу: в этом Вазгер ошибиться не мог — дым факела пахнул совсем иначе. Вскоре на стенах заиграли длинные тени, а вдалеке показались две темные фигуры. Лампу нес шедший чуть позади, поэтому и тени появились раньше людей. Когда же идущие по коридору приблизились еще немного, Вазгер смог разглядеть развевающийся плащ и поблескивающую в свете лампы кирасу. Наемник чуть не задохнулся от нахлынувшего гнева. Лица разглядеть Вазгер пока не мог, но не сомневался, что идущий впереди — Зариан.

Визитеры подошли молча. Второй мужчина, облаченный в обычные одежды тюремщика, поставил посреди коридора принесенный с собой складной стул, а лампу повесил на противоположной стене на специально предназначенный для этого крюк. Благодаря этому Вазгер оказался освещен хорошо, в то время как лицо

Зариана осталось скрытым в тени.

Предатель неторопливо присел, осторожно откинувшись на хрупкую на вид спинку стула, и, чуть склонив голову набок, взглянул наконец на Вазгера. Тот в свою очередь ожег Зариана взглядом, в котором явственно читалось ничуть не прикрытое презрение. Какое-то время в застенке царила тишина. Наемник решил, что ни за что не заговорит первым. Зариан и тюремщик также молчали, и если предатель разглядывал своего пленника изучающею, то пришедший с ним остался чуть в стороне и безучастно прохаживался из стороны в сторону.

Зариан нарушил затянувшееся молчание первым.

— Похоже, ты не очень-то рад меня видеть, — растягивая слова, произнес он и, понимая, что Вазгер отвечать не собирается, чуть погодя продолжил: — Признаюсь, я далеко не сразу вспомнил тебя, даже несмотря на твое упоминание о форте. Это случилось слишком давно, а я недолго помню о таких мелочах.

В словах Зариана была ничем не прикрытая издевка, которой Вазгер не мог не заметить.

— Мерзавец! — бросил наемник сквозь зубы, вновь окатив Зариана ненавидящим взглядом.

— Что ж, — продолжил предатель, — у тебя, как мне кажется, есть право называть меня так: моими стараниями ты дважды чуть не отправился прямиком в лучший мир…

— Один раз, — холодно прервал словоизлияния Зариана Вазгер. — В кабаке ты даже не осмелился выйти против меня один на один, как подобает настоящему воину.

— Я не думаю, что это что-то решило бы, — спокойно парировал Зариан. — С моим ли участием, без меня ли, но ты обязательно оказался бы или здесь, или под землей, на глубине в пару локтей, в теплом деревянном ящике, а возможно, и без него.

— Как тебе удалось вернуться в Мэсфальд? Почему ты вообще вернулся, если воевал против нас?

Зариан прищелкнул языком, терпеливо выслушав вопросы Вазгера, и, подумав немного, заговорил:

— Не скрою, то, что ты в тот раз выжил, спутало мне все карты, но у меня не было времени проверять, смертелен ли оказался удар. Если бы ты погиб, вернуться в Мэсфальд было бы куда проще, и сделал бы я это гораздо раньше — мне не пришлось бы выжидать несколько лет, пока ты торчал в этом городе. Я, конечно, мог бы обосноваться и где-то еще — разве мало в Империи городов? Но, не стану скрывать, Мэсфальд мне нравился и нравится до сих пор, несмотря на то, что такие подонки, как вы, изгнали отсюда Вечных и Великого Змея Варкаррана, которому здешний трон принадлежит по праву.

— Что ж ты тогда вернулся? — уже ехидно поинтересовался Вазгер. — В Империи пока еще есть города, которыми безраздельно правят драконы: почему же ты не подался туда — ведь тебе именно этого хотелось? Или я ошибаюсь?

Зариан, нахмурившись, покачал головой:

— Неужели ты до сих пор ничего не понял? Во-первых, как я уже говорил, я люблю Мэсфальд и судьба его мне далеко не безразлична. Ну а во-вторых, мне попросту некуда бежать. Смертные, выступающие против власти Великих Змеев, плодятся как тараканы. Рано или поздно они захватят Империю от края до края, и Вечных с их правителями не останется в поднебесном мире. Я решил попытаться привыкнуть к новой жизни, хотя, признаюсь честно, до сих пор не могу простить вам того, что вы сотворили с миром. Война против Вечных была самой большой ошибкой, которую совершили люди, и расплачиваться за нее вы будете всю оставшуюся жизнь, помяни мое слово.