Лавондисс

— Очень знакомо, — озорно прервал ее мистер Уильямс. Таллис посмотрела на него. — И сыновей звали Ричард, Джеффри и Иоанн Безземельный? Не говорим ли мы о Генрихе Втором и Элеоноре Аквитанской?[4]

— Нет! — громко объявила Таллис.

— О, моя ошибка. Продолжай.

Она глубоко вздохнула.

— Первого сына, — сказала она, многозначительно поглядев на своего слушателя, — звали Мордред...

— А. Хмм.

— На языке короля, очень старом, это имя означало «Мальчик, который будет Путешествовать». Второго сына звали Артур…

— Еще один старый друг.

— Что, — яростно сказала Таллис, — на том же самом забытом языке означает «Мальчик, который будет Побеждать». Третьего сына, младшего, звали Скатах...

— Ты упомянула нового мальчика.

— ...чье имя означает «Мальчик, который будет Отмечен». Эти три сына были искусны во всех делах...

— О, дорогая, — сказал мистер Уильямс. — Как скучно. А не было ли у них какой-нибудь дочки?

Таллис едва не закричала на нетерпеливого человека, сидевшего на дереве. Но потом смутилась и пожала плечами:

— Может быть. Я еще дойду до этого, позже. А сейчас не вмешивайся!

— Извини, — опять сказал он, успокаивающе подняв руки.

— Три сына были искусны в сражениях, охоте, играх и музыке. И, — сказала она, — они очень любили свою маленькую сестренку. Хотя у нее есть своя отдельная история. — Она резко посмотрела на него.

— Но по меньшей мере мы знаем, что сестра есть.

— Да!

— И братья любили ее.

— Да. Разными путями.

— Ага. И какими?

— Мистер Уильямс!

— Но это может быть важно...

— Мистер Уильямс! Я пытаюсь рассказать историю тебе!

— Извини, — сказал он в третий раз самым примирительным тоном.

Девочка, немного поворчав, опять погрузилась в свои мысли. Потом подняла руки, призывая к полному молчанию.

И тут ее лицо внезапно побелело; она вздрогнула и резко изменилась, как и день назад. Именно этого он ждал и наклонился вперед, с тревогой и любопытством. Одержимость девушки — или то, что он принял за одержимость — волновала его не меньше, чем раньше, но сейчас вмешиваться было бесполезно. Таллис покачивалась и выглядела такой больной и изнуренной, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Но стояла, глядя неизвестно куда прямо через человека, сидевшего перед ней. Ее длинные рыжие волосы развевались под неощутимым ветром. А воздух вокруг нее — и мистера Уильямса — слегка похолодел. Мистер Уильямс нашел только одно слово, чтобы описать это изменение: жуть. Чем бы она ни была одержима, ей это не вредило — как не повредило вчера — но полностью изменяло. Голос оставался тем же самым, но сама она становилась другой и говорила не своим обычным языком — впрочем достаточно изощренным для ее возраста, — а ощутимо архаическим.

Он услышал легкий шелест в кустах за собой и неловко изогнулся, пытаясь посмотреть себе за спину. И на мгновение ему показалось, что он видит фигуру в капюшоне с белым бесстрастным лицом. На солнце набежало облачко, стало слегка темнее, и фигура с лицом из дерева растаяла в воздухе.

Мистер Уильямс повернулся к Таллис, затаив дыхание и трясясь от возбуждения; он знал, что происходит нечто, не поддающееся рациональному объяснению.

И Таллис опять начала рассказывать историю...

Долина Снов

Король правил сорок лет, и его сыновья уже были мужчинами. Они сражались в одном-единственном бою, и добыли много чести. Они сражались в одной-единственной битве и очень отличились.

Настал великий праздник в честь Хлебного Колоса. Десять стольников принесли медовуху на стол короля. Двадцать стольников принесли четверть быка. А одна из дам королевы сделала белый как снег хлеб, пахнувший осенней землей.

— Кто будет владеть замком? — спросил старший сын, разгоряченный вином.

— Клянусь справедливым богом, ни один из вас, — ответил король.

— Почему?

— В замке будут жить только мое тело и тело моей королевы, — сказал повелитель.

— Мне не нравится эта мысль, — возразил Мордред.

— Я так решил, и все произойдет по-моему.

— Сломанное древко моего седьмого копья говорит, что у меня будет замок, — с вызовом сказал старший сын.

— У тебя будет замок, но не этот.

Разгорелся великий спор, и все три сына сели на ближайшей к огню стороне стола и ели руками в перчатках. Но король твердо стоял на своем. И он приказал, дабы после смерти похоронили его в самой нижней комнате. А все остальные комнаты и двор наполнили землей с поля Бавдуин, на котором произошла самая великая битва в истории человечества.

— Да превратится крепость в огромный поминальный холм в мою честь, — сказал он. —И пусть останется только один путь в самое сердце могилы, в которой будет лежать мое сердце. И его сможет найти только рыцарь с пятью колесницами, семью копьями, жестоким голосом и холодным сердцем. Всем остальным придется сражаться с призрачными воинами, павшими на Бавдуине.

И за все это время, кто подумал о королеве? Только Скатах, младший сын.

— Везде будет кровавая земля, — сказал он. — Где же будет лежать сердце матери нашей?

— Если мое речение не обесчестит меня, то там, где она упадет! — ответил повелитель.

— Жестокая мысль.

— Клянусь тысячей кипящих котлов и моей собственной рукой, так и будет.

Да, но сердце королевы было чернее тьмы. Черная ненависть, черный гнев, черная ярость — только не для ее младшего сына. Поцеловав Скатаха материнским поцелуем, она сказала ему:

— Когда придет время моей смерти, помести мое сердце в черный ящик, который сделала для меня мудрая женщина.

— Я с радость это сделаю, — ответил сын.

— И когда сердце окажется в ящике, спрячь его в замке, в той наполненной землей комнате, где его сможет насыщать осенний дождь, а зимний ветер сможет двигать его вместе с землей.

— Обещаю.

Она была красавицей с черным сердцем, матерью, наполненной гневом, и женой великого жестокого человека. И хотела последовать за этим человеком даже после смерти, даже в Блестящую Страну.

Во время появления почек на ветках, король устроил еще один великий пир, на котором раздал сыновьям замки. Мордред получил Дун[5] Гарнун, массивную крепость, построенную среди букового леса на востоке королевства. На каждой ее стене стояло сорок башенок. Тысячи людей жили в Дун Гарнун, и никто из них не произносил и слова жалобы. Лес кишел дикими вепрями, высокими как лошади, и жирными голубями, и на всех них мог охотиться только Мордред.

Артуру достался замок на юге страны, известный как Камбоглорн, гордо возносивший башни посреди дубового леса. Он стоял на вершине холма, и надо было целую неделю ехать по извилистой дороге, чтобы добраться до его огромных дубовых ворот. С высоких стен можно было увидеть только зеленый лес, дававший приют благородным оленям и диким свиньям; в хрустальных водах реки плавали жирные лососи. И все это было только для Артура.

А что со Скатахом, младшим сыном? В это время он сражался с армией другого короля в далеком черном лесу. И когда он вернулся домой, отец с трудом узнал его. По-прежнему красивый, Скатах был весь покрыт невидимыми глазу шрамами и глубоко страдал.

Узрел он, что старшие братья получили великолепные замки, и попросил замок себе. Король дал ему Дун Краддок, но там всегда дул пронизывающий ветер. Тогда король предложил ему Дорсильский замок, но в нем жили странные призраки. Последней король попробовал крепость Огмеор, но та стояла на самом краю обрыва. Младший сын отверг их все, и король пришел в ярость:

— Тогда ты не получишь ни одного замка из камня. Найди себе что-нибудь другое, если сможешь.

И с того дня Скатах всегда сидел на огненной стороне стола и ел руками в перчатках.

Разозлился Скатах и пошел к матери. Она напомнила ему, что он обещал помочь ей последовать за духом ее мужа в страну Быстрой Охоты, или за Широкую Равнину, или в Многоцветное Королевство — в любое место, куда бы король ни захотел убежать. Скатах не забыл и ответил ей сыновним поцелуем. Тогда королева послала его к мудрой женщине, и та продержала его у себя ровно тридцать дней — от одной луны до другой; войдя в транс, она искала в Девяти Молчаливых Долинах замок, который подошел бы ему.