Надежда Сокола

Гордость, стыд и страх заставляли их молчать о причинах изгнания, и за долгие годы они еще больше замкнулись, еще больше отдалились от подруг и потомства, и постепенно у них оставалась только дружба товарищей и соколов.

Они не всегда жили так, но в один черный день у них появилась Древняя, женщина из Древней Тьмы, и поработила их так тяжело и жестоко, что память об этом по-прежнему горит в сердцах сокольничьих.

Джонкара могла навязывать свою волю только через женщин, но любая женщина сокольничьих становилась ее потенциальным орудием. Большинство женщин отказывалось подчиняться ее приказам и платило за это смертью, некоторые сломались, а немногие служили ей добровольно в обмен на часть власти, которой она с ними делилась. И каждая женщина, поддавшаяся Джонкаре, менялась, становилась жестокой и злобной, радовалась боли и унижениям окружающих. Через эти совращенные тени Джонкара приобрела полную власть над мужчинами, которые были связаны с этими женщинами.

В конце концов ее власть удалось отчасти сбросить, хотя досталось это дорогой ценой, а уцелевшие оставили свою край и бежали, потому что Джонкара не была убита, ее только заковали, и все знали, что она ждет, ждет женщины, которая прольет ради нее кровь и снова освободит ее. Освободит, чтобы она смогла ужасно отомстить потомкам тех, кто заковал ее.

И вот из-за угрозы нового рабства сокольничьи-мужчины предприняли единственный, как они думали, возможный шаг, чтобы избежать рабства у Джонкары, если она снова вырвется. Они отказались от всяких привязанностей, от заботы и страсти, от любых чувств к своим женщинам, полностью отгородившись от них, за исключением кратких периодов, необходимых для спаривания.

Тарлах всегда знал это, но только после того, как принял службу в Морской Крепости, стала ему известна и другая сторона дела: почему женщины его народа, не менее гордые и доблестные, чем мужчины, приняли наказание и так долго выносили его. Мужчины были рабами Джонкары, с ними обращались жестоко, но они оставались мужчинами. А женщины утрачивали бесконечно больше, они становились инструментами страшного зла. Они гораздо сильнее боялись возвращения рабства, и этот страх заставлял их — во всяком случае большинство — оставаться пассивными долгие века после бегства на север. И даже сейчас, когда необходимость вынудила искать иной, лучшей жизни и, наконец, преодолела груз древней истории, женщины не пытались соединиться с мужчинами; напротив, они хотели совершенно обособиться от мужчин, возможно, в последнем усилии спасти их и бежать от них.

Робкий стук вывел Тарлаха из задумчивости. Мужской голос сообщил, что еда готова.

Бреннан снова надел шлем и подошел к двери. С кивком благодарности принял нагруженный поднос и снова закрыл дверь.

— Прислали порции и для соколов и Брейвери, — одобрительно заметил он, ставя большую тарелку на стол. — Еда простая, но выглядит съедобной, и ее вполне достаточно.

Тарлах без интереса посмотрел на стол.

— Бери, что хочешь. Мне не хочется есть.

Лейтенант и слышать об этом не хотел. Он заставил командира поесть и выпить вина, чтобы тот смог наконец забыться.

Убедившись, что Тарлах лег, Бреннан отправился к себе. Он тоже отчаянно нуждался в отдыхе.

Комната Квена была немного больше и чуть богаче обставлена, чем те, что отвели сокольничим, но это одновременно жилая квартира и рабочий кабинет престарелого ученого, и Аден, целительница Лормта и сама настойчивая искательница знаний, думала, что найдет там и Квена, и Дуратана в ожидании отчета.

Серые глаза беспокойно устремились к ней;

— Как та бедная молодая женщина?

— Она без сознания и не испытывает неудобств. Пока ничего иного сказать нельзя, но раны у нее серьезные. С ней сейчас Пира, и кто-то будет находиться там постоянно, пока не минует кризис — к лучшему или худшему. — Аден покачала головой в смеси удивления и восхищения. — Ей трудно досталась поездка, но птичий воин правильно поступил, что привез ее сюда как можно быстрее. Удивляюсь тому, как эти воины понимают свою службу.

— Не удивляйся, — ответил ей Дуратан. — Я сражался рядом с сокольничими, когда служил пограничником. Действительно, они редко отдают свои мечи женщинам, но если клятва дана, они выполняют ее, выполняют полностью, даже если это им неприятно. Во время бегства от Карстена среди беженцев были женщины и девушки, и ни разу я не был свидетелем невежливого обращения или нарушения той ответственности, которую приняли на себя сокольничьи.

— И даже помимо клятвы, они всегда проявляют сочувствие. Если бы они нашли в пути раненую женщину, несомненно, сделали бы то же самое, хотя, может быть, и не ехали бы так быстро.

— Они, по крайней мере, дали ей шанс на жизнь, — сказала целительница. — Но нам придется иметь дело с ними или с их предводителем. Как же нам с ними обращаться?

— Так, как и раньше, оказывая гостеприимство, какое можем и какое они, примут, — удивленно ответил Квен, — А также позволив командиру изучать наши записи, как только он отдохнет.

— Квен! Учитель, ты хорошо понимаешь, что я имею в виду! В первую очередь он займется моим кладом. Пира принадлежит к его народу, а она изучает те же самые материалы.

— Ей придется поделиться с ним. Вряд ли они одновременно захотят одни и те же записи.

— Я говорю не об этом! — раздраженно воскликнула Аден. — На тебя совсем не похоже, Квен.

— На тебя тоже, — ответил он.

— И для Пиры необычен страх, который я в ней увидела, когда она узнала о приезде отряда! — Аден взяла себя в руки. — Она не хочет, чтобы ее утащили назад в деревню, прежде чем не познакомится со всеми сведениями о лечении. Она вообще не хочет возвращаться.

И не хочет быть убитой за свой побег, а это вполне возможно, судя по рассказам наших предыдущих гостей.

Она переводила взгляд с одного собеседника на другого.

— Достаточно плохо было, когда мы давали приют одному наемнику. Через несколько дней здесь их будет десять. Как мы можем помешать им открыть, что у нас одна из их женщин? Как помешаем убить ее? Мы не сможем остановить даже одного их воина, с этой его птицей!

— Это вопрос нашей безопасности и безопасности наших собраний. Раньше ни один сокольничий-мужчина не приходил к нам, было лишь несколько женщин.

Одной из них не понравилось прочитанное, и она даже попыталась разорвать рукопись. Манускрипт спасло только вмешательство Джерро, который там случайно оказался. Но если он встретится с одним из наемников, сможет помешать ему тоже или будет убит?

Дуратан позволил ей закончить, потом поднял руку.

— Нам нечего бояться, и твоей подруге Пире тоже.

Как я тебе говорил, я знаю этих людей. По нашим меркам, они жестки и холодны, но у них есть честь. Они не применят насилие ни к кому, кто под нашей защитой, после того, как мы их приняли. И можешь быть уверена, что их не выведет из себя прочитанное. Сокольничий не попытается уничтожить рукопись, которую читает. Для них немыслима такая потеря самообладания.

Аден вздохнула.

— Надеюсь, ты прав, друг мой. Я сама не смогла бы отказать командиру наемников после того, что он сделал, но мне страшно подумать о войне в Лормте, а ведь это его занятие и занятие его народа. По крайней мере, мужчин.

— Верно, но они же часто спасают жизнь, как случилось во время бегства из Карстена или при защите Эсткарпа и Верхнего Холлека. Они не служат Тьме и Тени, не подчиняются злу, не остаются на службе тех, кто проявил себя сторонником зла. Мы принимали здесь и гораздо худших людей, друзья мои, и они не причинили нам ущерба. Эти птичьи воины не обидят нас, а этот их предводитель уже внес свой вклад в наше хранилище знаний. И, возможно, внесет еще немало.

3

Оба сокольничьих проспали почти двадцать четыре часа, а последующие три дня Тарлах был занят, он размещал своих людей для недолгой стоянки и пополнял припасы для последнего этапа пути — к лагерю колонны, к которой принадлежал их отряд и которая подчинялась Варнелу, главнокомандующему народа сокольничьих. Хотя в его группе было всего девять человек — десять, включая его самого, — потребовалось много времени и энергии, потому что сокольничьи, строго придерживаясь обычая, предоставляли ему одному, своему командиру, вести все дела с жителями Лормта.