Перед бурей (СИ)

— Уже пожаловались? — Лина подошла, притворно хмуря брови. — Знаешь, что он тут вытворял, твой маленький чертёнок?

— Араган Александр Дораж, — строго сказал Алек сыну. — Ты должен вести себя в соответствии с этим именем…

Ребёнок помотал головой, он не желал вести себя. Лина упёрла руки в боки, укоризненно смотрела на обоих.

— Как в таких случаях говорится? Яблоко от яблони…

— Почему? — обиженно спросил Алек. — Почему, когда он ведёт себя хорошо, он твой кроха-ангелочек, а когда отколет что-нибудь из ряда вон — мой маленький чертёнок?

Лина не задумалась даже на мгновение.

— Потому что в ребёнке поровну материнской и отцовской крови, и он унаследовал мои лучшие качества, а твои, соответственно…

Алек вздохнул, неубедительно изображая раскаяние.

— Больше не буду, — пробормотал.

— Будешь! — фыркнула жена. — Куда ты денешься… Мы же не собираемся ограничиться только одним ребёнком?..

Алек помотал головой точно так же, как его сын.

Ребёнок, плоть от плоти моей… Столько времени прошло, а он всё ещё не привык. Наверное, к этому вовсе нельзя привыкнуть. Узнавать в ребёнке себя, видеть черты матери, заново открывать мир вместе с ним и привычно бояться за это хрупкое беспомощное существо. Отцовство полнило его каким-то осторожным счастьем.

— Вкусите счастие сегодня, — пробормотал Алек строчку одного химна. — Но сначала надо восстановить поленницу и забор, изничтоженные нашим ангельским чертёнком…

— Поленницу мы уже сложили, — сказала Лина, имея в виду себя и присматривающих за "детским садом". — А забор хозяин собирался восстановить сам. Он как-то забавно выразился — мол, удовольствие от созерцания кэрри заставляет забыть о причинённых убытках…

— …Потому что у самого четверо мал мала меньше, — добродушно загудел за плечом чей-то бас. Алек оглянулся и едва не ткнулся носом в грудь здоровенного детины.

— Дядька Шон! — обрадовался.

— Ну, здравствуй, племянничек, — сказал детина, усмехаясь. — Твой, значит, воробышек крылышками махнул и плетень повалил…

Алек принялся извиняться, детина только засмеялся — словно гулкое эхо заметалось в пещере. Протянул руку, и рука Алека утонула в ладони чуть ли не по локоть.

— Откуда вы здесь, какими путями? В гости приехали?

— Не совсем, — хохотнул дядька Шон. — А путями — твоими!

— То есть?

Дядька воздвиг свою огромную ладонь на топор, заткнутый за пояс:

— Дошла до меня весть, что ждут здесь деревянных дел мастеров. Как раз для делания путевых и путёвых повозок быстроколёсных… Вот я и приехал в гости к сыновьям да к внукам! Да, мои сыновья, — Шон качнул головой.

Последнего можно было не говорить, мужчина по левую руку от детины выглядел как копия отца, уменьшенная и немного подструганная с боков. Лет на пять старше Алека, деревенский древодел и какой-то там родич приёмной матери, а значит, и его. Как раз он здесь и живёт. Парень справа, немногим младше Алека, смотрелся тростинкой рядом с братом и отцом, но схожесть лиц не оставляла сомнений.

— А знаменитого Александра-воя представлять никому не надо, он и так всем известен!

Алек почувствовал, что краснеет. Старший сын поздоровался, младший смотрел на всем известного Александра с восторженной опаской, кое-как пролепетал приветствие. Отвечая, Алек попытался вообразить, каким будет его сын в этом возрасте. Роки был похож на отца… так говорили окружающие. Алек же не мог оценить степень этой похожести. Он лишь робко восхищался маленьким чудом, кровью крови, плотью плоти. Конечно, у юного Арагана не будет седины, шрамов и старых глаз. Он будет смотреть прямо и ясно, улыбаться весело и открыто, ему и в голову не придёт прятать ауру, скрывая свою истинную мощь.

И не унаследует тёмный дар отца…

Алек в соответствии с обычаем ещё раз извинился за сына перед старшим.

— Собственно, мы как раз направлялись к нияз Алии, — Шон ухмылялся. — Если ты пойдёшь со мной и объяснишь ей, почему я опоздал, мы будем в расчёте. А то я её боюся…

И насмешливо покосился на сыновей. Те поёжились, вот уж они-то явно боялись горячую на язык и быструю на руку нияз. Они не были войями, но каждый волич должен хотя бы иметь представление, где у меча рукоять и как почувствовать чужой взгляд, и поселковая молодёжь раз в несколько дней собиралась на Поляне, где назначенные учителя гоняли до седьмого пота. Алии отчего-то чаще других доставался сей незавидный жребий, и её имя было притчей во языцех среди всех неуков. Что и говорить, раз уж нездешний дядька Шон уже наслышан… или сыновья ему жаловались?..

Алек выразил готовность пойти с детиной к нияз и защитить от её гнева. Присмотрелся к Живе, выискивая свою начальницу, махнул рукой Лине, поцеловал сына и зашагал к травному дому.

Если смотреть сверху, травный дом больше всего напоминал крест или иеро "икс", знак тайного мастерства. Два длинных сруба, как бы пересекающиеся серединой, к ним примыкают навесы, под которыми сохнут травы, стоят столы и крутятся странные механизмы.

Четыре двери дома выходили на четыре стороны света. Алек вошёл с восточной и пошёл через сквозной коридор, по пути заглядывая в комнаты.

Пахло деревом, чистой тканью и лечебными травами. Больной был всего один — в последней лечебной палате в дальнем углу лежал мужчина, уставив в потолок буйную бороду.

Услышав шаги, больной приподнял голову, стрельнул насторожёнными тёмными глазами. Алек услышал, как Шон за его спиной шумно втянул воздух, обернулся: что?.. Здоровяк покачал головой, старательно отворачивался от больного, кривился.

Они миновали палату и вышли из западной двери.

Там к травному дому примыкал навес для сушки лечебных трав и прочих снадобий. Под навесом в ароматном сумраке прятались от жары люди.

— Кати.

— Алек, — целительница рассеянно кивнула, не отрываясь от работы — она перебирала травы. Коротко остриженные по обычаю цеха тёмные волосы обрамляют строгое лицо. На шее жёлтый платок, светлая немного мешковатая одежда скрывает стройную фигуру. Впрочем, уже не слишком стройную…

— Макс.

Высокий крепкий парень, сероглазый, пепельноволосый, отсалютовал когтистой железной лапой, заменяющей ему кисть правой руки, левая живая рука продолжала перекатывать по наклонному столу чёрные ягоды. Рядом лежали листы плохой жёлтой бумаги, расчерченные и меченые кляксами чернил и пятнами ягодного сока.

Верзила и его дети смотрели с почтением на живых героев. Когда-то, друзья по несчастью, эти двое воспретили себе любовь. Потребовалось немало времени, странствий и испытаний, чтобы Макшем и Катарина соединили свои судьбы. Последнее жестокое испытание настигло их в один из последних дней Летней войны. Макс потерял руку, спасая Катрин. Молодые люди перед ликом смерти поняли настоящую цену своим былым обидам, глупостям и неправдам. Макшем не желал сначала принять любовь Катарины, считая себя калекой, но девушка и не спрашивала его.

За счастье была уплачена жестокая цена. Достойная песен история — и песни были сложены.

— Видал берича? — Макс дёрнул подбородком в сторону.

— Так это берич был? — удивился Алек. — То-то лицо незнакомое… Он чего здесь?..

— Ты не поверишь, — пробормотала Кати. — Сломал ногу.

— И что? Неужели их целители не могут разобраться с простым переломом?

— Перелом как раз не простой… — пробормотала Кати. — Думаю, лечи его в родном посёлке, он так и остался бы хромым…

И замолчала. Макшем усмехнулся Алеку:

— Ну, ушла в травный дом… — так он называл её манеру выпадать из разговора, задумываясь о лечебных делах. Кати встряхнулась:

— Но его к тому же угораздило сломать ногу не где-нибудь, а около Двух Камней, — выразительно глянула на Алека. Тот смутился.

— Да знаю я, что погорячился тогда, — буркнул. — И что с того?..

— А то, что спутники его решили, что он как-то осквернил Два Камня, — наставительно сказал Макс. — Почему-то беричи считают, что это наше святилище. Ну, и решили, что лечить его нельзя. И вообще нужно принести в жертву.