Страхи Стихии в Чертовой Чаще (ЛП)

«Как всё это провернуть? — шептала она, ставя ведро перед мордой очередной лошади. — Сумрак! Меня со всех сторон окружили! Убить Богограда? Скорее всего, так поступила бы бабушка… — Стихия задумалась. — Нет, я не стану такой! Я — не она». Богоград был, конечно, подлой тварью, но она знала, что никаких законов он не нарушал и явного зла никому не причинил. Даже в тех краях существовали свои правила и свои пределы. И тут она, наверное, мало чем отличалась от бастионцев. И она найдет другой путь. Всё, что было у этого подонка — жалкая судебная бумажка. Ему требовалась предъявить её, и теперь у неё в запасе был день, может два, чтобы вернуть деньги. Всё в установленном порядке. Бастионы заявляли о своей цивилизованности, и их законы давали ей шанс.

Стихия вышла из конюшни. В окне зала она увидела Анну Уильям, которая подносила “торговцам” Честертона выпивку. Стихия отвела взгляд.

Позади неё дрожала на ветру Чаща.

Стихия сперва только прислушалась, а затем повернулась к ней лицом. Жителей Бастиона узнать было просто — они отводили от Чащи взгляд, никогда не смотрели вглубь. Эти величественные деревья покрывали почти каждую пядь земли на этом континенте, эти листья затеняли землю. Тишина и покой. Животные бродили по Чаще, но, по сообщениям бастионских исследователей, хищников среди них не было. Их давным-давно забрали Страхи, влекомые каплями крови.

Казалось, что если вглядываться в Чащу, она отступала. Пропадала зловещая тьма, тишина сменялась шорохами грызунов, копошащихся в опавшей листве. Первопроходцы знали, что взор нужно направлять прямо в Чащу. Ещё они знали, что исследователи ошибались. Хищник там жил. И им была сама Чаща.

Отвернувшись, Стихия направилась к двери кухни. Сохранить гостиницу — вот что было сейчас главным, и поэтому она со всей решимостью была настроена получить свою добычу, Честертона. Она чувствовала, что если не расплатится с Богоградом, её жизнь уже никогда не будет прежней. Он сгноит её в пристанище, ведь идти ей некуда. Бастионского гражданства нет, а у местных забот и без неё хватает. Она будет служить Богограду, и тот выжмет её до последней капли, каждый раз требуя всё больший процент от наград.

Она распахнула дверь кухни. На лавке перед столом сидела Себруки. На коленях она держала арбалет.

— Господи! — ахнула Стихия. Дверь за ней захлопнулась. — Детка, что ты…

Себруки подняла на нее взгляд. Прежние безжизненные и бесчувственные глаза. Глаза, словно тени.

— У нас гости, тётя Стихия, — произнесла Себруки холодно и монотонно. Рядом на лавке лежала ручка для зарядки арбалета. Девочке удалось самостоятельно зарядить эту штуковину и взвести курок.

— Я смазала остриё плакун-травой. Правильно? Яд их наверняка убьёт.

— Детка… — Стихия сделала шаг вперёд.

Ничто не дрогнуло во взгляде Себруки. Она развернула на коленях арбалет, сжимая в ладошке курок, и направила прямо на Стихию.

— Так дела не делаются, Себруки, — со всей строгостью сказала Стихия. — Даже если тебе удастся дотащить эту штуку до зала, ты не попадёшь в него… но даже если так, нас тут всех за него убьют!

— Я не против, — спокойно ответила Себруки, — если успею спустить курок и убить его.

— Тебе на нас плевать?! — крикнула Стихия. — Я дала тебе дом, дала семью. И этим ты мне платишь? Крадешь оружие и угрожаешь мне?

Себруки на мгновение зажмурила глаза.

— Да что с тобой такое! Прольешь кровь в нашем укрытии? Чтоб Страхи бились о защиту? Если они прорвутся, они перебьют здесь всех! Всех, кому я обещала безопасность. Как ты смеешь!

Себруки начала приходить в себя. Оцепенение покинуло её, и она выронила арбалет. Щелчок, выстрел. Стрела прошла в нескольких сантиметрах от лица Стихии и разбила окно.

Сумрак! Задело или нет? Есть ли кровь? Стихия поднесла к щеке дрожащую руку. Крови, слава Богу, не было. Спустя мгновение Себруки, захлебываясь от рыданий, уже стояла в объятиях Стихии. Та встала на колени, крепко прижимая девочку к себе.

— Всё хорошо, родная. Не плачь.

— Я всё слышала, — всхлипывала та. — Мама не плакала. Она знала, что я рядом. Тётя Стихия, она была сильная! Поэтому я тоже смогла быть сильной, даже когда кровь закапала на мои волосы. Я слышала. Я слышала всё!

Стихия закрыла глаза и не отпускала девочку. Во всём мире ей одной было дело до того страшного пожара в доме поселенцев. Отец Себруки иногда останавливался в пристанище. Он был хорошим человеком… насколько можно оставаться хорошим после того, как зло захватит твой Дом…

В тот день Стихия обнаружила больше десяти трупов на ещё дымившемся пепелище. Банда Честертона перерезала всю семью, не пощадив и детей. Спаслась только самая маленькая, Себруки. Её спрятали в спальне, в тайнике под половицами.

Сверху на неё капала кровь собственной матери, но она лежала молча. И даже когда Стихия волей случая нашла её, та не проронила ни слова. Честертон был осторожен и, чтобы обезопаситься от Страхов перед резней, посыпал по периметру комнаты серебро. Стихия решила собрать часть этой пыли, осевшей между половицами, как вдруг заметила, как снизу за ней следят чьи-то глаза.

В этом году Честертон сжёг тринадцать домов, убив человек пятьдесят. Из всех выжила только Себруки.

Девочка захлебывалась в рыданиях.

— Зачем… зачем?

— Этому нет причин. Мне жаль.

Что ещё она могла сказать? Какую-то банальную чушь? Или что Боженька их покарает? Это ведь Чаща, тут утешения не спасают.

Стихия крепко обнимала девочку, пока плачь не начал стихать. В дверь вошла Анна Уильям с подносом пустых кружек и застыла возле кухонного стола. Её взгляд метнулся на валявшийся арбалет, потом на разбитое окно.

— Ты убьешь его? — шептала Себруки. — Так же справедливо?

— Справедливость умерла Дома, — ответила Стихия. — Но я обещаю тебе, что убью.

Тихо ступая, Анна Уильям подняла арбалет. Было видно, что он сломан. Стихия вздохнула. Нельзя было оставлять его там, где Себруки могла найти.

— Ступай к нашим гостям, Анна. Я отведу Себруки наверх.

Дочь кивнула, ещё раз бросив взгляд на разбитое окно.

— Крови не было — ответила на этот взгляд Стихия. — Всё в порядке. Но если выдастся минутка, поищи стрелу, вдруг она где-то рядом. Наконечник-то из серебра…

Не лучшие времена сорить деньгами. Анна Уильям вернула арбалет в кладовку, а Стихия заботливо усадила Себруки на стул. Та крепко обвила ее руками, отказываясь отпускать, и Стихия, уступив желанию девочки, ещё немного постояла рядом. Анна, успокоившись, толкнула дверь и вышла в зал с подносом выпивки.

Спустя какое-то время Себруки отпустила Стихию, и та смогла приготовить снадобье. Затем она отнесла ребенка на чердак наверху, где они все втроем и спали. Что касается Доба, то он спал на конюшне, а гости размещались в довольно уютных комнатах на втором этаже.

— Ты хочешь, чтобы я уснула, — Себруки покрасневшими глазами покосилась на кружку.

— Утром всё вокруг покажется веселее, — ответила Стихия. — А ещё, нельзя, чтобы ты ночью ушмыгнула за мной.

Девочка неохотно взяла в руки кружку и залпом выпила снадобье.

— Прости. За арбалет.

— Мы придумаем, как тебе отработать его починку.

Кажется, это успокоило Себруки. Она была поселенцем, рожденным в Чаще.

— Раньше ты мне пела на ночь, — тихонько сказала Себруки и легла в кровать, закрыв глаза. — Когда впервые меня сюда привела. После того… после того…

Она сглотнула слюну.

— Не думала, что ты тогда слышала.

Тогда Стихия была почти уверена, что девочка глухая.

— Слышала.

Стихия села на стул перед её кроваткой. Ей не хотелось сейчас петь, поэтому она принялась напевать с закрытым ртом. Эту колыбельную она пела новорожденной Анне, в самые тяжелые времена. Вскоре слова сами стали вырываться из её уст:

«Тише, родная… Ночь настаёт… Но ты не бойся, солнце взойдёт. Спи, дорогая, слёзки утри… Тьма наступает, но солнце внутри…»

Она держала Себруки за руку, пока та не уснула. Окно у кроватки выходило во двор, и Стихия видела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро переодетых бандитов спустились вниз по крыльцу и влезли в сёдла. На дорогу они выехали друг за другом и вскоре скрылись в Чаще.