Шаман

— Хватало. Они могли добывать себе пропитание из самих стихий. Им не надо было трудиться. Хотя они и ели земные плоды, но делали это не от нужды, а ради удовольствия. Охотились, собирали плоды и ягоды тоже только для веселья, но еще они любили драться!

— И самым главным бойцом у них был Маркоблин! — взволнованно выкрикнул какой-то мальчишка.

Манало кивнул.

— Маркоблин лучше всех владел мечом и копьем, он был сильнее всех, кроме разве что кузнеца-чародея Аграпакса — ну а Аграпакса драки, конечно же, не интересовали.

— Но Маркоблин мог заставить его драться! — настаивал мальчишка.

Манало покачал головой.

— Заставить Аграпакса было невозможно, ибо оружие делал он и ни один воин не решался портить с ним отношения. У тех же, с кем такое случалось, мечи во время схваток крошились на мелкие кусочки, и воины погибали. Но Маркоблин мог убивать других, и многие улины не решались отказать ему, если он что-то приказывал.

— Не решались? — нахмурился мальчишка. — А разве он не правил всеми по-настоящему?

— Никем из улинов нельзя править, — цедя слова, отвечал Манало. — Нельзя, каким бы ты ни был великим бойцом, потому что все улины умеют колдовать, а вот владеть колдовством и оружием одинаково было дано не всем. Маркоблин колдун был неважнецкий, поэтому он опасался тех, кто мог побороть его колдовством.

— Значит, он не был королем улинов? — уточнил один из мужчин.

— Нет, не был, но если кого и считать королем улинов, то только его. Но на самом деле он не мог повелевать теми, кто не хотел этого сам. Многие улины вообще не желали сражаться и сопротивлялись Маркоблину с помощью колдовства или объединялись против него в отряды.

— Но он собрал своих людей, — не унимался мужчина.

— Он собрал своих людей, — подтвердил мудрец. — И главным из тех, кого он собрал, был Улаган. Оружием он владел не так ловко, как Маркоблин, да тут и дивиться нечему — таких было большинство. Удивительно другое — как Улаган остался в живых.

По хижине пробежал нервный смех.

— Ну, так Улаган же был хоть куда.

— Хоть куда, это точно — умением злиться и мстительностью, — кивнул Манало.

— И отряд Маркоблина подрался с другим отрядом?

— Точно, — согласился Манало. — И многие погибли и с той, и с другой стороны, и победа не досталась никому, ибо там, где шайка Маркоблина брала оружием, их противники побеждали колдовством. В конце концов враги разошлись, оставив на поле боя горы трупов. Да, на этом все сражения и закончились.

— А Ломаллин был помощником Харнона, верно?

— Нет, он был одним из тех колдунов, которые отразили атаки шайки Маркоблина.

— Вот тогда-то и началась вражда между Улаганом и Ломаллином? — поинтересовалась женщина.

— Нет, на ту пору вражда уже существовала, да это и не важно. Улаган с самого начала враждовал почти со всеми улинами.

— А потом, значит, дрались между собой только те улины, которым драки нравились? — спросил еще один мальчишка.

— Да, но это нравилось многим. Казалось, что для мужчин-улинов нет высшего счастья, как только схватиться в поединке.

— И еще заняться любовью, — проворчала старуха, — но не жениться.

Манало пожал плечами.

— Улинские женщины не хотели замуж, им не нужны были охотники, которые добывали бы для них дичь, не нужны защитники: улинские женщины были такими же сильными, как их мужчины.

— Но не такими кровожадными, — напомнила Манало старуха.

— Но не такими кровожадными, верно, — признал Манало. — Хотя и они время от времени наслаждались потасовками. На самом деле те немногие из них, которые еще живы, — это те, которым драки нравились больше всего или, наоборот, меньше всего.

— И с мужчинами то же самое? — спросил старик.

Манало кивнул.

— Ломаллин умеет драться, и неплохо, но не получает от этого радости. Улаган обожает сражения и ненавидит проигрывать, и его радует боль его жертв.

Люди поежились, некоторые стали оборачиваться, словно хотели посмотреть, нет ли где-нибудь поблизости гневного божества.

— А разве улинским женщинам не нужна была защита от такого, как он? — спросила другая старушка.

Манало пожал плечами.

— Некоторым — да, некоторым — нет. Несомненно, любая улинская женщина могла продержаться достаточно долго для того, чтобы успеть позвать на помощь, а если поблизости не было мужчин, то несколько женщин вполне бы пересилили такого, как Улаган.

Народ в хижине изумленно и восторженно зашептался: все дивились силе улинских женщин.

— Так что улинские женщины никогда не совокуплялись с тем, кто был им не по нраву, — подвел черту под этой темой Манало. — Но сказать так — значит ничего не сказать, ибо мало кто был улинским женщинам не по нраву.

Народ снова зашептался: женщины неодобрительно, мужчины восхищенно.

— Но если они совокуплялись так часто, — удивилась молодая женщина, — почему же тогда улинов осталось так мало?

— Все дело в колдовстве, — отвечал ей Манало. — Улинские женщины могли зачать или не зачать детей по собственному желанию.

Тут уж с восхищением и завистью зашептались женщины: они о таком раньше и не слыхивали. Мардона нахмурилась:

— Вот никогда не слыхала такого про улинов!

— А о них вообще мало что известно, — согласился Манало. — Известно то, что знает Ломаллин, и то, что он может поведать тем, кто воистину готов отдать ему свои сердца.

— И ты один из таких?

— Да, и потому я иду туда, куда мне велит Ломаллин.

— Но раз дело в колдовстве, — встрял молодой мужчина, — наверное, и мужчины могли повелевать тем, быть ребенку или нет?

— Могли, потому-то детей рождалось очень мало — они появлялись только тогда, когда этого желали оба родителя, а мало у кого из улинов возникали родительские чувства. У тех же, кто такие чувства испытывал, они удовлетворялись очень быстро — в особенности же потому, что улинская пара очень скоро понимала: дети привязывают их или к дому, или к самим себе. Вдруг выяснялось, что они не могут больше бродить, где пожелают, предаваться любовным играм, когда захотят, проводить бесконечные часы в кругу друзей, бездельничая за болтовней и вином. Короче говоря, им приходилось думать сначала не о себе, а о детях, а такое мало кому из улинов было по сердцу.

— Значит, они были слишком самовлюбленные! — возмущенно воскликнула одна из матерей, потому что ее детишки уже беспокойно поглядывали и на нее, и на своего отца.

— Да, они были очень самовлюбленные, поэтому браки среди улинов происходили редко, хотя любовных историй было множество.

— Но все ненадолго, — фыркнула старуха.

— Да, не больше нескольких недель, а бывало, что всего и одну ночь. Хотя иногда — очень редко — связи длились по нескольку лет, так что все-таки некоторое количество маленьких улинов появлялось на свет, чтобы занять места умерших.

— Неужели драк и убийств было так много? — спросил один из мальчиков, широко распахнув глаза.

— О, этого хватало, можешь не сомневаться, — с горечью покачал головой Манало. — Улины убивали друг дружку во гневе, из-за мести, убивали ради того, чтобы выяснить, кто из них сильнее, кто удачливее. Они убивали друг друга в играх, которые вдруг переставали быть играми, — но дело не только в убийстве улинами друг друга. Некоторые из них погибали, охотясь на гигантских зверей в незапамятные времена, а некоторые просто уставали от жизни. Она так прискучивала им, казалась такой бесцельной, что они убивали сами себя.

— Что ж, значит, они были ничуть не лучше нас! — возмущенно вскричала еще одна старуха. — Это, конечно, если ты правду говоришь, только я про такое прежде не слыхивала, Учитель!

— Так узнай от меня, ибо так говорит Ломаллин, а он здесь с самого начала и все видел своими глазами.

— Но как же они тогда смеют называть себя богами? — возмутилась старуха.

— Они и не называют — богами их назвали люди, — возразил Манало и укоризненно поднял большой палец. — Не обманывайтесь! Улины — не боги! Бог один, Творец! Улины — старшая раса, раса более рослая и сильная, это верно. Улины умеют колдовать и вызывать несчастья, бедствия. Но они всего лишь существа, похожие на вас, только сильнее, намного сильнее, и все же они только создания, а не Творцы! Они не боги!