Нефритовый кубок

– Дай сюда, – недовольно буркнул Шетаси, отбирая кошель. – И запомни, сынок: все изъятое у нарушителей закона должно быть немедленно сдано в городскую казну.

С этими словами он запихал кошелек к себе в пояс.

Отчего-то Конану показалось, что содержимое городской казны сегодня не пополнится.

Следующую остановку Наставник и тенью следовавший за ним ученик совершили в таверне «Звездный мост». Молодому киммерийцу об этом местечке рассказывали приятели, причем рассказ непременно сопровождался восхищенными закатыванием глаз и многозначительным прицокиванием языка. Оказалось – заведение как заведение, только почище и кормят наверняка не в пример лучше «Хромой лошади». Почтеннейший Шетаси грузно привалился к стойке, небрежно поманил пальцем хозяина, выросшего перед ним, словно из досок пола, и завел с ним тихую беседу.

Заинтересовавшийся Конан навострил уши, однако речей старшего письмоводителя не расслышал. Долетали до него только отдельные реплики хозяина «Моста», чье лицо приобретало то бледный, то зеленоватый оттенок, а голос предательски срывался.

– …кто говорит?!

– …Митрой Всевидящим клянусь!

– …почтеннейший уль-Айяз, жить-то надо…

– …как есть якшается с туранцами, а пахучую дрянь прячет на заднем дворе, за балкой овечьего сарая…

– …да никогда в жизни!

С последними словами хозяин проворно нырнул за стойку, откуда появился уже с маленьким кожаным мешочком, стремительно перекочевавшим за широкий пояс почтеннейшего Шетаси, составив компанию кошельку Бирмита Крысы.

– Смотри у меня, – пригрозил на прощание уль-Айяз, однако от предложенного кувшина белого шемского не отказался, и даже проявил щедрость, разделив сей кувшин с младшим подопечным.

– Вот народишко пошел, – огорченно сетовал месьор Шетаси, направляясь в сторону улиц торгового квартала Сахиль. – Никакой честности в людях не осталось! Нет, чтобы расплатиться и жить спокойно, так всякий норовит увильнуть да припрятать, себе оставить побольше, а законной власти – поменьше!

«Законная власть, надо полагать – господин Шетаси собственной персоной», – рассудил Конан, но вслух говорить ничего не стал. Он уже запомнил простое и действенное местное правило: иногда стоит держать язык за зубами.

Вместо этого киммериец спросил:

– Теперь куда?

– В «Золотой павлин», – пропыхтел уль-Айяз, вытирая с лысины обильные капли пота и раздраженно поглядывая на ослепительный солнечный диск. – Тамошний владелец обзавелся дурными привычками. Во-первых, водит дружбу с перекупщиками желтого лотоса, чего я во вверенном мне квартале потерпеть никак не могу. Во-вторых, обирает девчонок, которые живут при таверне, и какую-то, по слухам, даже поколотил. Хорошо ли это – обижать бедных девушек?

Конан согласился, что весьма нехорошо. В «Павлине», таверне поблизости от площади Скачущих Коней, ему доводилось бывать, и он знал, что там подрабатывает танцовщицей Элата, одна из десятка подружек Ши Шелама. Правда, из-за некоторых обстоятельств Ши с ней недавно поссорился, и теперь вовсю ухлестывал за Юнрой, дочкой богатого торговца древностями Аземы Тавилау. Самому киммерийцу Юнра казалась чрезмерно рассудительной для женщины и страшненькой с лица. Непонятно, что в ней нашел Ши. Может, желает добраться до сундуков ее папаши? Зряшные надежды – кладовые семейства Тавилау отнюдь не стоят нараспашку в ожидании проходимцев навроде Ши.

Владелец «Павлина» при виде достопочтенного Шетаси и маячившего у него за плечом хмурого верзилы сразу поскучнел, юркнул в заднюю комнату и вынес оттуда ставший уже привычным туго набитый кошелек свиной кожи. Подношение уль-Айяз с негодованием отверг, и полюбопытствовал, каковы последние новости из Турана. Хозяин скривился, как от зубной боли.

Далее разговор велся полушепотом, завершившись вытянутым из тавернщика признанием в том, что встреча посредника и покупателей дурманного товара состоится через два дня, в таверне «На любой вкус», после заката. Шетаси одобрительно похлопал собеседника по плечу, наказал впредь не бить шлюх, приносящих заведению немалый доход, и не отнимать у них больше положенного.

Кошелек уль-Айяз все же запасливо прихватил.

– Вот и нашлось занятие для его милости Рекифеса, – с удовлетворением заявил уважаемый письмоводитель, покинув «Золотой павлин». – Всякие там засады, облавы и прочие шумные развлечения. Ему это чрезвычайно по душе. Только запомни, сынок – настоящие, большие дела творятся тихо. Чтоб никто, ни одна зараза болтливая не пронюхала. Усвоил?

На следующем постоялом дворе картина повторилась до мелочей, да вдобавок стражей закона бесплатно угостили недурным обедом. «За счет заведения», льстиво пропела хозяйка, заодно шепнувшая месьору Шетаси о подозрительных сборищах в доме по соседству и предположившая, что туда наведываются любители потискать малолеток… Рассказывая, она делала круглые глаза и всячески изображала готовность помогать доблестным человекоохранителям.

– Р-разберемся, – посулил уль-Айяз, и, когда хозяйка отошла, буркнул: – Вот они куда перебрались, после того как нынешней зимой разогнали притон на Бронзовой улице… Ну-ну, запомним.

Чем дальше, тем больше Конан убеждался, что Шетаси уль-Айязу известно о Шадизаре все или почти все. Кто кому сколько задолжал, кто чем промышляет и с какой девицей нынче живет, кому улыбнулось переменчивое счастье, а кто сидит на мели. Уль-Айязу не требовалось ни угрожать, ни применять силу – ему тут же рассказывали необходимое, и, как заметил киммериец, с явным злорадным удовольствием, пытаясь насолить собрату по ремеслу или удачливому конкуренту.

Единственная досадная заминка случилась под вечер, в таверне «Кувшин и кружка», чей владелец клятвенно обещал вернуть долг завтра. В крайнем случае, через два дня. Посетителей совсем нет, дряхлая бабушка, как назло, занемогла… Знаете, сколько нынче лекари дерут за свои снадобья и свое время?

Шетаси сочувственно кивал, поглаживал редеющие усы и в конце концов обернулся к маявшемуся от скуки подопечному.

– Сынок, пойди-ка сюда, – окликнул он Конана и указал на невольно попятившегося содержателя «Кувшина». – Видишь это неудачливое создание природы? Возьми его и выведи наружу. Можешь делать с ним, что угодно, только чтобы через четверть колокола двадцать талеров серебром лежали на этом столе. Приступай, да гляди, не посрами чести Сыскной Когорты.

Хозяин открыл рот, но возразить не успел – его сгребли за шиворот и непреклонно повлекли к выходу. Грохнула о косяк закрывшаяся дверь. Почтеннейший Шетаси с ухмылкой налил себе дорогого «Аромата Пуантена», обнаруженного в закутке под стойкой, и приступил к неторопливому смакованию. Немногочисленные гости таверны встревоженно переглянулись, кто-то предпочел украдкой выскользнуть на улицу.

Минуло не четверть колокола, а едва ли двести или триста ударов сердца. Уль-Айяз едва успел опустошить кружку, когда на пороге объявился молодой варвар, весьма довольный собой.

– Деньги спрятаны в бочонке на складе для вина, – бодро доложил он. – Принести?

– Само собой, – хмыкнул Шетаси и на всякий случай осведомился: – Как поживает наш досточтимый хозяин?

– В колодце плавает, – безмятежно ответил киммериец.

– По кускам? – слегка обеспокоился уль-Айяз.

– Почему по кускам? – удивился Конан. – Целиком. И даже живой. Во всяком случае, когда я его туда кидал, он вовсю вопил и брыкался.

Доставленный в общий зал бочонок стражи порядка немедля вскрыли. В нем обнаружилось около пятидесяти симпатичных кругляшек с изображением немедийского дракона и еще с два десятка тяжелых туранских империалов, масляно отсвечивающих золотом высокой пробы.

– Нам лишнего не надо, – бормотал себе под нос Шетаси, проворно раскладывая монеты на кучки. Отсчитав положенную мзду, он задумчиво глянул на Конана и подвинул к нему десяток монет, провозгласив:

– Делим по справедливости и сообразности, то есть пополам.

Хорошим знанием науки счисления варвар похвалиться не мог, однако заподозрил, что половина сегодняшней добычи уль-Айяза должна составлять гораздо больше, нежели жалкие десять талеров. Понимал это и месьор письмоводитель, с гортанным хохотком растолковавший: