Кольцо Стрельца

– Теломеры – это лентовидные придатки на концах хромосом. Каждый раз, когда клетка делится – а это происходит в нормальном человеческом теле примерно около 70 раз перед тем, как откинуть копыта, – теломер чуть-чуть уменьшается. У клеток молодого организма теломеры длинные. У старых, изношенных клеток – покороче. Медицинские работы с генами, которые влияют на теломерные протеины, – это один из главнейших способов, применяемых дистатической терапией для омоложения и исцеления клеток. На эту тему написаны горы научной литературы.

Беа добавила:

– Теломеры Шерстяного оказались соответствующей длины для человеческого мужчины примерно его лет. Вполне возможно, что эффект экзонов-мутантов незначителен.

Я нахмурился.

– Тогда зачем бы Кенигсберг возиться и вводить их в группу идентификации полуклонов? Неужели комплекта интронов было бы недостаточно, чтобы отличить фальшивых людей от настоящих?

– Интронов было бы достаточно, – кивнула Беа. – Эмили вынудили ввести экзон – по очень странной причине, о которой я вам сейчас расскажу.

– Какова функция этой мутантской штуки? – спросил Карл.

– Практически никакая, – сказала Беа, – по крайней мере, если судить по Шерстяному. В биообразце, который я наскоро изучила, теломерные протеины выглядят совершенно обычно.

– А как-нибудь поподробнее это изучить нельзя? – поинтересовался я.

– Кому-то придется заняться этим долговременным исследованием, – ответила она, – чтобы определить, повлиял ли как-нибудь добавочный экзон на процесс старения специфических функций тела в целом. Может быть, этот экзон – протоген, и остается бездейственным при обычных обстоятельствах, но подключается при воздействии какого-то внешнего фактора. В таком случае исследователь не раскроет эффекта мутации, пока не даст ей толчок к действию. Возможно, халукские ученые уже обнаружили этот хитрый экзон и исследовали его. Однако, исходя из заторможенного развития их молекулярной биологии, я бы усомнилась.

– Я тоже, – кивнул я.

Вся эта информация казалась куда более генетической, чем я способен был сейчас воспринять – хотя и подозревал, что это важно.

Беа сделала долгий глоток чая и вздохнула.

– Перейдем к следующему интересному – и очень странному – открытию, которое я сделала сегодня. Помните труп халука, который был отправлен в Токийский университет «Оплотом»? Это случилось несколько лет назад, как раз перед самым похищением Евы, сестры Адика.

Мы с Карлом закивали. Я объяснил Чарли:

– Это было грацильное тело. Выглядело как нормальный алломорф, но таковым не являлось. У него человеческие ДНК мешались с халукскими. За долгий период вражды наши ученые почти не имели возможностей изучать халукский геном. Так что, когда «Оплот» захватил пиратское судно квасттов, на борту которого был покончивший с собой халук, тело было продано Токийскому университету за кругленькую сумму. Этот труп неожиданно стал первым доказательством, что халукский алломорфизм преодолевался с помощью запретной генной терапии.

– Также вы, возможно, помните, что токийский труп был возвращен халукам в залог нового торгового договора, – продолжала Беа. – Якобы для религиозного погребения. Данные, добытые японскими исследователями, конфисковал и опечатал СМД из политических соображений, которые остались неясными для научного сообщества… Может, вы не знаете, что официально халукский геном остается нацеленным на преодоление предалломорфного синдрома. Новые человеческие исследования в халукской биологии сейчас могут проводиться только с разрешения СМД. А разрешений не было получено ни одного.

Я цинично усмехнулся.

– Точно. Халуки – и наше проклятое правительство вместе с ними – не желают обнародовать факт, что для преодоления алломорфизма были нелегально использованы человеческие гены. Вот почему токийские исследования никогда не публиковались. Мой отец добился хоть какой-то информации, выкручивая руки академикам, а полный отчет был аннулирован.

– Тем не менее, – торжественно сказала Беа, – мне удалось раздобыть его копию пару лет назад, как сделали и многие другие специалисты моего профиля. Сегодня, закончив с исследованиями Шерстяного, я сравнила результаты с геномом токийского халука. Я сделала это по техническим причинам, чтобы посмотреть, что из избыточных человеческих ДНК токийского трупа могло сохраниться в полуклоне. Конечно же, токийский халук не содержит в себе интронного набора, характерного для полуклонов… но в теле обнаружился тот самый теломерный мутант-экзон.

– Что это значит, черт возьми? – пораженно воскликнул я. Что-то я совсем запутался. От всей этой науки меня начинало мутить – а может, я просто переел шоколадного торта.

Беа ответила:

– Я думаю, можно предположить, что каждый не алломорфный халук содержит в себе эту маленькую экзонную мутацию. Прежние исследования халукской генетики утверждают, что в алломорфном халукском теле ее совершенно точно нет. В человеческих ДНК такой мутации тоже не обнаружено. Невольно приходишь к заключению, что этот экзон – искусственного происхождения. Его создала Эмили Кенигсберг.

Густые брови Карла поползли на лоб.

– Она добавила что-то совершенно новое как к процедуре преодоления синдрома, так и к инженерии полуклонирования?

– Похоже на то, – сообщила Беа. – Но в ее исследовательских материалах это никак не задокументировано. Конечно же, я не могла прочесть все секретные файлы «Галафармы». Но все, что касалось преодоления алломорфного синдрома, я изучила очень подробно. Там не было ни одного указания на добавление мутанта-экзона. Кенигсберг, должно быть, скрыла его, проведя в рамках генной процедуры повторного упорядочения, и оставила это в секрете как от халукских властей, так и от специалистов из «Галафармы». Позже, когда была установлена процедура полуклонирования, ее заставили ввести мутантный экзон в число идентификаторов. Его могли определить, понимаете ли, когда «Гала» проверяла ДНК своих работников на предмет, не халукские ли они шпионы.

Не слишком-то старательно они провели эту работенку…

– Так что Волшебный Экзон Эмили отличает неалломорфных халуков, равно как и полуклонов, – заключил я, – а зачем – мы понятия не имеем. Мутации разве не все вредоносны?

– Вовсе не обязательно, – хмыкнула Беа. – Принимая во внимание идеалистический темперамент Кенигсберг, мне кажется, этот экзон вряд ли может быть опасен. Она ни за что не стала бы вредить своим халукским друзьям. Мутация, скорее всего нейтральная – или даже благотворная.

– Для кого благотворная? – пробормотал я. – Для людей – или для халуков?

Последовало молчание.

Я, в конце концов не выдержал:

– Меня от таких новостей просто в дрожь бросает. Что эта чертова баба могла измыслить, чтобы продлить халукам срок жизни, или повысить их способность к регенерации, или еще что-нибудь?

– Ну, это вряд ли, – мягко сказала Беа. – Но я все-таки проконсультируюсь – очень осторожно – со своими коллегами из судебного отдела. Может, кто-то из них согласится провести несколько экспериментов с клеточной структурой, используя био-образцы с тела Шерстяного. Им не обязательно знать, что объект – халукский полуклон, чтобы исследовать эффекты мутации.

– Сделай же это, – попросил я. – Но Бога ради, соблюдай секретность.

– Не думаю, что моих коллег стоит опасаться. – Беа сделала паузу. – Однако мне тут пришла здравая мысль. Кое о чем нужно позаботиться прежде всего. Ты не думал, что в штате Ефрема Сонтага могут оказаться полуклоны? Его связь с тобой и скептическое отношение к Халукскому Синдикату – общеизвестные факты.

– Сам Сонтаг, весь его штат и семья будут проверены, – ответил я. – Он уже согласился. Мы соберем биообразцы без ведома тестируемых, и ты проведешь исследование. – Я виновато взглянул на Карла и Чарли. – И нас ты тоже должна проверить, Беа.

– О, я уже это сделала, Адик, – улыбнулась она в свою чашку с мятным чаем. – Я взяла с собой в лабораторию ваши биообразцы и сравнила их с базой данных. Вы трое – совершенно настоящие. Но боюсь, что вот мне вам придется поверить на слово – по крайней мере на первое время.