Извек

— От дела, от дела, — поспешно согласился Извек.

Аскет кивнул, довольный ответом. Лёгким движением подхватил плащ, закинул через плечо.

— Не откажи, мил человек, откушай со мной хлеба—соли, да поведай, что на белом свете деется?

А то сам не знаешь, подозрительно подумал Сотник, на дурака уж не больно похож, вернее уж больно не похож.

Будто услыхав эти мысли, незнакомец пожал плечами.

— Давно тут живу, отшельничествую помаленьку, вдали от мира, делов не знаю. Так что не откажи, будь ласков.

— Отчего ж не отобедать, — простецки ответил Извек, тоже прикидываясь лаптем. — Отобедать мы завсегда рады, а… где ты тут живёшь?

— А тут и живу, — небрежно бросил странный отшельник, и сухощавая длань плавно качнулась в сторону.

Сотник недоверчиво проследил за рукой и едва не выпал из седла. Он мог дать на отсечение хвост своего коня, что миг назад в мрачной каменной тверди не было никакого прохода. Однако, в створе невесть откуда взявшейся пещеры, весело поблёскивали факелы. Неровный свет выхватывал из темноты гладко отёсанные стены, а ровный пол, казалось был вытерт сотнями ног.

Незнакомец подхватил с камня искристый плащ и двинулся по проходу первым. Не желая выказывать недоверия, Извек ткнул каблуками в чёрные бока. Ворон то ли всхрапнул, то ли выдохнул из—под хвоста, дико сверкнул белком ошалелого глаза и нехотя зашагал следом.

Каменный рукав вывел в небольшой светлый зал. Копыта Ворона то гремели по плитам пола, то беззвучно ступали по богатым коврам. Стены украшала искусная резьба, изображавшая шествие диковинных зверей. Заморские драконы и грифоны перемежались с полканами [46] и многорукими людьми. За ними следовали лошади с рогом во лбу, крылатые псы и куча других тварей, о которых даже слышать не приходилось. Дольше всего взор задержали девы с рыбьими хвостами. Чувствуя как в сердце возвращается давешняя кручина, Сотник тяжело вздохнул и отвёл глаза.

В центре зала, посреди россыпи ярких подушек, возвышался каменный монолит, накрытый узорчатым ковром с коротким блестящим ворсом. На ковре сгрудились подносы снеди, вазы сладостей и кувшины вина. У дальней стены переливался цветами радуги небольшой фонтан, обрамлённый хрустальным берегом в локоть высотой. Сквозь прозрачные кристаллы то и дело просвечивали яркие плавники невиданных рыб. Посреди звенящей воды, три аметистовых змея, стоя на хвостах, сплетались в сверкающую колонну. Из пучеглазых голов к расписному потолку взлетали искристые струйки воды и, рассыпаясь мириадами жемчужных брызг, падали в круглое озерцо.

Незнакомец прошёл к подушкам, жестом пригласил спешиться. Извек огляделся, неохотно покинул седло, отрицательно двинул головой.

— Извиняй, дядько, пока не напою коня и не дам чего поесть, за стол не сяду.

— Ах, это… Тогда веди вон туда, — с улыбкой промолвил хозяин и указал взглядом на фонтан. — Вода чистейшая, и сколько хочешь.

Скрывая удивление, Извек повёл коня вглубь зала. Чуть не споткнулся, когда из воздуха, возле фонтана, выпрыгнула круглая бадья с горой отборного овса. Ворон, завидев угощение, зацокал чаще. Не дожидаясь, пока расседлают, с разгону врубился мордой в крупные продолговатые зёрна. Сотник еле оттащил, чтобы сдёрнуть уздечку. Седло уже сволакивал под шумное хрупанье крепких зубов. Пока собирал сбрую, пару раз глянул на диковинных рыб, беспокоясь, как бы коняга не сглотнул. Уложив в кучу седло, перемётную суму и колчаны, направился к столу. Поискал глазами лавку, однако, рассмотрев как устроился хозяин, выбрал подушку побольше и привычно уселся лицом ко входу. Конь мирно хрупал за спиной, вздыхая и постанывая от удовольствия. Сотник рассудительно решил не отставать и потянул к себе блюдо с чем—то страшно душистым и похожим на еду.

Пока гость уминал угощения, хозяин молчал. Только когда откупорили второй кувшин, незнакомец наполнил свой алмазный кубок и провёл пальцами по сверкающим граням.

— Так как в миру? — мягко напомнил он, отпил глоток и выжидающе посмотрел на гостя.

Сотник помолчал, кумекая что и как можно говорить. Однако, незнакомец действительно походил на человека, который просто любопытствует, потому как врядли сам скоро выберется на люди. Скорее всего у хозяина были веские причины не прекращать отшельничества. Судя по всему, ему и одному было вполне сносно.

— В миру — то? — переспросил Сотник. — В миру всё как всегда — ни правды, ни покоя, теперь ещё и богов перелопачивать взялись, новую веру на Русь волокут. По дороге, как водится, жгут всё подряд, чтобы посветлее было, а землю кровушкой заливают, по мокрому — де волочить легче.

— И кто же волочит?

— Знамо кто, Красно Солнышко наше: Владимир — князь, да чернецы заморские. Их сейчас к нам наползло, как тараканов на сладкую сурью, не меряно.

— А что за вера? — поинтересовался хозяин и отставив кубок, придвинул золотой кальян.

— Вера? Вера хитрая. В какого—то бродягу Иисуса Христоса, коего тамошние людишки, за его доброту, на перекладине распяли. Причем с одобрения его же отца. Окромя того рассказывают и про мать этого Христа. Дескать зачала его непорочно, от голубя белого, на окно её севшего. О как!

Сотник раскраснелся от вина, говорил в охотку. Незнакомец слушал внимательно, согласно покачивал головой.

— Однако, — продолжал Извек. — Такая оказия, помнится, и в наших краях случалась. Был у нас в дружине один бывалый вой, Ледогором звали. Силы нечеловеческой, одним ударом быка валил. И пока он на ратном поле кровь проливал, не свою, конечно, а басурманскую, жена его от скуки ребёнком обременилась. Тоже видать непорочно, от голубя какого — то. Так вот воротился Ледогор из похода, подивился на это чудо и неделю от удивления не просыхал. А потом выловил этого голубя, да изломал птахе весь клюв, только перья летели. Больше этот голубок ни к кому летать не будет.

Извек перевёл дух, не спеша приложился к чаше.

Хозяин улыбнулся рассказу, долил гостю вина.

— Как, говоришь, новому богу имя?

— Иисусом кличут, а по батюшке Христос, — ответил Сотник, почесал русую бороду и хмыкнул чужеземному имени. — Осталось к нам до кучи и Алоха приволочь, чтоб уж полный кишмиш в головах был.

Хозяин забулькал кальяном. В задумчивости прикрыл глаза, меж бровей пролегли глубокие морщины. Когда в воздухе растаяло третье сизоватое облачко, медленно кивнул.

— Да, припоминаю, был такой Иисус. Приходил к нашим волхвам учиться. Лет десять донимал, что да как, где правда, где кривда, что есть панацея, а что яд. Только поучили его волхвы, поучили, да прогнали палками. Бестолков уж слишком. Всё, что можно и не можно, перевирал. Ни рожна из наук так и не понял. Ты ему одно талдычишь, а он всё по — своему переиначивает. Там где и так ясно, он всё с ног на голову перевернёт, запутает, да ещё кучу объяснений навыдумывает. Там же где надо причины и следствия запомнить, всё мимо ушей пропускает, мол, кому надо пусть и так поверит. Умишко — то хиленький, да и телом слабоват.

Хозяин выдохнул клуб дыма и задумчиво добавил:

— А народишко его, в ту пору, молился Яхву. Был у Белобога такой ученик, тоже так себе, ни рыба, ни мясо. У них видать все такие: и хитрые, и пронырливые, да бестолковые.

Извек поперхнулся вином. На собеседника уставился, как на блаженного.

— Уважаемый, ты ничего не путаешь? Эт когда ж такое могло быть?

— Веков восемь тому. Может девять, разве точно упомнишь. Мне времён считать незачем, что в том проку. Это поначалу в диковинку было, а на пятнадцатой сотне надоедает.

— Постой, постой! — забормотал Сотник, тряся головой. — Вижу не врёшь, да и незачем. Знаю, есть на свете долгожители, но десять веков… о таком ни разу не слыхал.

— Да слыхал ты всё, — устало ответил незнакомец. — Про меня любая собака слыхала раз по сто. А то и больше, ежели с детства считать.

— Так как же тебя звать — величать?

— Кощеем меня кличут. А до того Кошмой звали, а ещё раньше… ну, то уже не помнят.