Луна над Лионеей

– Наконец, – Утер отодвинул от себя папку. – Последний вопрос. Он внесен не мной. Он внесен графом Дитрихом, послом Великой расы детей ночи. Это вопрос о судьбе одного преступника. Одного вампира, который пытался убить моего сына. Граф Дитрих считает, что с этим преступником обошлись несправедливо.

– Ваше величество, позвольте мне самому объяснить, что именно я считаю, – сказал посол.

– Позволяю.

– Один из детей ночи, Марат, был признан преступником. Древний закон требует его смерти, потому что Марат поднял руку на принца из семьи Андерсонов. Но древний закон требует смерти и для другого преступника, того, кто без всякой причины лишил жизни графа Артура Валенте, уважаемого старейшину одной из наших фамилий. К тому же убийство Валенте было совершено раньше, и преступление Марата было лишь ответом на злодейство. Если мы беремся карать, так давайте карать всех – и Марата, и Дениса Андерсона.

– Это неприемлемо, – отчетливо произнес Фишер, по-прежнему глядя поверх голов.

– Тогда давайте оставим в покое и Марата, и Дениса Андерсона.

– И это тоже неприемлемо, – Фишер произносил свои реплики механической скороговоркой; может быть, драматургом он был и неплохим, но по актерским способностям рыцарь-администратор едва превосходил письменный стол. Или же он не считал нужным расходовать эти способности по пустякам. – Марат должен быть казнен. Мы не можем миловать преступников, которые покушаются на членов королевской семьи.

– Мистер Фишер, я все-таки хотел бы послушать мнение короля, а не ваше.

– Вы знаете мое мнение, граф, – король произнес это со вполне убедительным сочувствием с голосе. – Мне неприятно об этом говорить, но Марат должен быть казнен.

Дитрих ничего не сказал в ответ и некоторое время молча смотрел перед собой; его сосед, представитель водяных, юрист лет сорока с зачесанными назад светлыми волосами, истолковал это молчание по-своему.

– Так что, начинаем голосование? – спросил он, взглянув на часы.

– Да, – сказал король.

– Да, – сказал граф Дитрих. – Какой смысл тянуть время? Вы же знаете, что на этих заседаниях мы лишь оформляем решения, принятые заранее. Сегодня в повестке было двадцать восемь пунктов, и по каждому из них в течение многих недель велись консультации, переговоры, велись до тех пор, пока не был достигнут компромисс, который не стыдно вытащить на заседание Большого Совета и единогласно его одобрить. Чтобы весь мир видел – в Лионее все в порядке, как и в старые добрые времена. Так вот, господа, у меня для вас плохая новость. По этому вопросу мы с королем Утером не смогли достигнуть компромисса. Король Утер считает, что Марат заслуживает смерти. Моя раса считает, что он должен жить. По-моему, это называется конфликт интересов.

К этому моменту юристы за столом уже не выглядели так, будто спят с открытыми глазами. Эсгарот прижал ладонь к правому виску, а Насте захотелось спросить у кого-нибудь сведущего: «Это нормально? Так и должно быть?» Но из сведущих людей рядом с ней был лишь Фишер, заговорить с которым она вряд ли бы решилась и в более обыденной ситуации; что же касается Амбер, то ее лицо выражало если не испуг, то предчувствие чего-то, способного испуг вызвать.

– Минутку, – светловолосый представитель водяных посмотрел на графа Дитриха с легким недоумением, будто впервые в жизни услышал слово «конфликт». – Если у нас имеются разногласия, давайте проведем полноценное судебное заседание и выясним…

– Согласно Протоколу, никакого суда в таких случаях не требуется, – вмешался Фишер. – Покушение на принца было произведено в присутствии двух десятков свидетелей, а потом подтверждено письменными признаниями преступника. Вообще-то мы могли казнить его прямо на месте. Мы проявили гуманность, уважаемый посол, – произнося слово «гуманность», Фишер брезгливо скривил губы.

– Если под гуманностью вы имеете в виду двойные стандарты, то, несомненно, вы ее проявили, – немедленно отозвался Дитрих.

– Давайте голосовать, – с нажимом повторил Утер.

– Ваше величество, – светловолосый юрист заволновался. – Не стоит торопиться, ведь если на данный момент у нас нет полного согласия сторон, тогда в процессе голосования может получиться недоразумение, и… И что мы тогда будем делать?!

– Под недоразумением вы подразумеваете 87-ю статью Протокола, советник?

Светловолосый потупил взгляд, будто король упомянул что-то непристойное.

– В случае такого недоразумения мы будем просто следовать статье Протокола, – ответил сам себе король Утер.

– Кхм, – посол Подземных стражей чуть подался вперед и хмуро посмотрел на графа Дитриха. – Я бы не советовал вам, граф….

– Это не мое решение, – перебил гнома Дитрих. – Так решил мой народ. И обратите внимание, посол, это не касается денег, это не касается полезных ископаемых. Это касается жизни одного из детей ночи, и еще это касается нашей чести.

Гном недовольно заворочался, собираясь ответить на не слишком учтивые слова Дитриха, но собирался он слишком долго, и его опередили.

– Давайте голосовать! – в третий раз сказал Утер, почти выкрикнув эти слова. – Я, король Утер Андерсон, приговариваю к смерти преступника по имени Марат из народа детей ночи. Кто возразит моему решению?

Как мне потом объяснили, Утер перепутал очередность вопросов: сначала он должен был поинтересоваться, кто поддержит его в этом решении. Но Утер спросил именно о возражениях, он торопился узнать, действительно ли дети ночи готовы бросить вызов и тем самым подарить ему испытание, без которого Лионейские короли переставали быть героями, а становились усталыми и разочарованными сторожами приходящего в упадок музея под открытым небом. Он хотел узнать, не померещился ли ему тот ночной разговор с послом Дитрихом, не отступил ли народ детей ночи от своего такого неразумного, такого нерационального требования. Подобное упрямство ранее встречалось Утеру разве что на страницах книг о славном прошлом, и как бы нелепо это не звучало, но Утер был горд за детей ночи, сохранивших в себе понятие о гордости неразумных пропорций, о гордости, затмевающей здравый смысл и чувство самосохранения.

И услышав наконец четкое и ясное «Я возражу», произнесенное графом Дитрихом, король Утер к всеобщему изумлению облегченно улыбнулся.

– Я возражу, – сказал Дитрих.

– Есть предложение перенести голосование на завтра, – почти одновременно с ним сказал Фишер. – Сегодняшнее заседание затянулось…

– Мы уже проголосовали, мистер Фишер, – рассудительно заметил Эсгарот. – Я имею в виду, что граф Дитрих заявил свою негативную позицию. И это уже зафиксировано секретарями.

– Король спросил, кто возражает, но еще не спросил, кто поддерживает его решение, – торопливо заговорил светловолосый юрист. – Давайте перенесем эту вторую часть голосования на завтра… За ночь позиции сторон могут измениться.

– Ночью и вправду много чего случается, – сказал Дитрих. – Но могу заверить Большой Совет, что наша позиция останется неизменной. Уверяю вас, мы готовились к этому заседанию, мы обдумали наше решение.

– Рихард, – в разговор вступил седой мужчина с крючковатым носом, представитель расы двуликих; из его ушной раковины в недра пиджака тянулся проводок, свидетельствовавший, что, помимо телепатии, есть и другие способы связи между юристом и его клиентом. – Вы отдаете себе отчет, что своими действиями создаете никому не нужный кризис?

– Я не создаю кризис. Я хочу спасти жизнь своего соплеменника. Точнее, мой народ хочет спасти эту жизнь.

– Ваш народ также хочет жить в мире и спокойствии, Рихард, а для этого нужно объявить перерыв, отдохнуть, собраться снова и проголосовать еще раз.

– Мы уже проголосовали, – напомнил король Утер. – У нас есть непримиримое противоречие, и такие противоречия, как следует из статьи 87, разрешаются честным поединком. Мне был брошен вызов, и я его принял.

Впервые с начала заседания Фишер повернул голову, и хотя Настя в принципе не могла разглядеть выражения его глаз, ей показалось, что это обращенное в сторону Утера движение несло в себе удивление и даже упрек. Впрочем, на лицах большинства послов и советников было написано то же самое, своего рода немой вопрос, адресованный королю Утеру Андерсону: «Какой еще вызов? Что это за детские игры? Разве так должен вести себя Лионейский король?»