Хирургическое вмешательство (СИ)

Та аккуратно поставила на стол полную чашку.

- Алиса Викторовна, - сказала, словно не могла упустить шанса еще раз повторить имя-заклятие перед его носительницей. – Вам спасибо от всего сердца! Ох… - она внезапно потупилась, - подарочка-то я не при…

- Идите, Надя.

- Спасибо, Алиса Викторовна! Храни вас Господь!

Она, торопясь, скрылась за дверью; оба кармахирурга, доктор и аспирант, некоторое время молчали, не глядя друг на друга. Наконец, Ворона тяжело вздохнула и сказала:

- И так всегда.

- Как?

Ворона беспомощно моргнула и подняла брови жалобным домиком.

- Увижу кого-нибудь такого и ввяжусь в историю. Но я не могла ее оставить, Даниль! – точно оправдываясь, воскликнула она внезапно, - ты же сам видел, какой там был ужас!

Сергиевский открыл рот, желая как-нибудь ободрить растерянную Алису Викторовну, но та уже пришла в себя и говорила, как всегда, очень быстро – слова не вставишь.

- Эрик Юрьевич бы сказал, что у нас тут не НииЧаВо, счастьем человеческим никто не занимается – и все, вопрос исчерпан, а я вот…

- А у нас вы занимаетесь, - вставил Даниль, расплывшись в улыбке: щебечущая Ворона его умиляла.

Воронецкая грустно засмеялась.

- Меня разжалобить легко, - сказала она, - вот и все, а толку-то? Одна такая вот пришла, я перепугалась, тебя схватила, срочную операцию… а их десятки тысяч! И новые все время заболевают! И перерождаются с этим!.. И непонятно, что делать, даже кто делать должен – непонятно. Вот проблема-то из проблем – кто должен, если никто не должен…

Она была тетка суматошная и часто из-за чего-нибудь впадала в ужас, а тогда начинала говорить вдвое быстрее, чем обычно, суетиться и паниковать. Даниль ловил себя на желании сгрести ее в охапку, прижать к себе и побаюкать – чтобы перестала тараторить, хлопать глазищами, успокоилась. Ворона годилась ему в матери; он бы рад был считать свои к ней чувства сыновними, но Алиса казалась такой маленькой, хрупкой, нежной и бестолковой… да и выглядела, откровенно говоря, даже не на тридцать. Странная женщина. Пересоздавая тело, легче легкого исправить его недостатки – хотя бы искривленный позвоночник, хотя бы неодинаково вычерченные брови! – но она ограничивалась молодостью, не желая становиться красавицей.

- Беда! - сделала вывод Ворона и, наконец, замолкла. Положила ногу на ногу, начала задумчиво сощипывать со своих черных брючек приставший к ним где-то белый пух. Даниль смотрел на нее, как завороженный. Лаковое тулово сапожка, острый металлический каблук, блестящие пряжки… двадцать лет разницы в возрасте. «Почему Ворона не Анька? – печально подумал он, - почему Анька не Ворона? Влюбиться по-человечески не в кого…» Вместе с тем некой, сохранявшей трезвость частью сознания он понимал, что чувства эти – не более чем светлое наваждение Вороны, безобидное, как аромат духов. От иллюзии легко избавиться, достаточно простого желания, а стоит выйти за дверь, она исчезнет сама, не оставив ни разочарования, ни тоски. Но избавляться не хотелось: человек любит нечасто, и настоящее чувство болезненно, а в Алисином наваждении не было боли. Такая вот диетическая любовь…

И вспомнился портрет, подаренный Аннаэр: непомерно огромный карандашный рисунок с непохожей на себя Вороной, танцующей среди трав и ветвей. Гениальный Лаунхоффер гениален во всем, вот только он не из тех людей, какие поддаются наваждениям…

- Эрика бы надо спросить, - вздохнула Ворона, и Даниль сморгнул. – Он-то наверняка знает, что можно сделать, а если не знает, то выяснит.

Помолчала, поглядывая по сторонам, а потом жалобно сказала:

- Но он такой противный мужик!

И потупилась. Даниль всегда знал, что Ворона прекрасна, но тут просто растаял.

- Опять морду кирпичом сделает… - проворчала Алиса. – «Что вы пристаете с ерундой какой-то, я мировые проблемы решаю, думаю, как дальше жить, не мешайте мне работать». Работает он! Пять лет назад, когда разрыв этот случился… вас-то, студентов, не стали трогать, а такой шум был! В отделе мониторинга тревога, все Минтэнерго на ушах стоит, МЧС подняли, чуть ли не армию подняли – большой привет, под Тверью тридцать тысяч человек в онучах, как из прошлого вылезли, лес рубят и ни на одном языке не понимают… Андрей Анатольевич туда-сюда мечется, Лильяна тоже, даже Гена, он тогда только приехал… Прибегаю я к Эрику, а он сидит и эльфов рисует!

Воронецкая возмущенно зафыркала и замотала головой.

- Ничего его не касается, - сказала обиженно.

И вгрызлась в торт.

Взгляд Даниля рассеянно бродил по потолку. Наваждение Вороны, кроме сладкого переживания нежности, имело и другую сторону – рядом с нею удивительно быстро и ясно думалось, приходили толковые идеи, неожиданно отыскивались решения старых проблем. Сергиевского почти мучило предощущение инсайта. Вот-вот мелькнет мысль, явится отправная точка, и станет понятно, что происходит, что делать дальше – но нет, нет, мозг работает вхолостую, зря пропадает искра…

- Алиса Викторовна, - сказал он почти бездумно, - а кто выписывает пропуски в отдел мониторинга?

- Никто не выписывает. Там та же система, что на входе. Если тебе надо по делу – войдешь, если просто так… а зачем тебе? Ты что-то придумал?

- Да нет, - Даниль уставился на игрушечную бабочку, приклеенную к оконному стеклу. – Мне просто так. На данные посмотреть. Вдруг что в голову придет?

- А-а, - кивнула Ворона, - да, так бывает… А давай, я тебя проведу?

Аспирант уставился на нее в некоторой растерянности. Предложение было заманчивое, но он действительно не знал, что забыл в отделе мониторинга, принимать помощь Алисы Викторовны ради одной забавы казалось неловко.

- А… промямлил он. – А вы… как пройдете…

Она рассмеялась:

- А я просто так пройду, - и заговорщицки подмигнула.

Отдел мониторинга не имел отношения к педагогическому процессу и, строго говоря, вообще не был частью института. Спутники, передававшие сюда данные о состоянии тонкого плана, принадлежали министерству тонкой энергетики; Даниль не знал, какую степень секретности присвоили этой информации, но общедоступной она не была точно. Отдел находился в подвале правого флигеля, напротив берлоги Ящера, и, шагая по первому этажу, аспирант увидел окна лабораторий. Институту тонкого тела даже в черные девяностые не приходилось сдавать помещения, да и предприятие было слишком серьезное, чтобы ютиться на арендованных площадях. Причина, по которой Минтэнерго вынесло сюда отдел мониторинга, была проста, хоть и небанальна: специалисты, способные всесторонне проанализировать данные сканирования и сделать из них выводы, имелись только в МГИТТ.

В качестве арендной платы министерство разрешало использовать дорогостоящую аппаратуру в научных целях.

- Ну, Эрик, - улыбаясь, пробормотала Ворона себе под нос, - если ты заменил стража, тебе не жить…

Тяжелая металлическая дверь напоминала лифтовую; лифт за ней и обнаружился, но как Алиса его вызвала, Сергиевский не понял. Шел лифт не более пяти секунд, а открывшийся взору ярко освещенный коридор, отделанный деревянными панелями, показался почти уютным. Аспирант не бывал здесь прежде и с любопытством озирался.

Когда под потолком захлопали крылья, на ум сразу пришел ястреб Лаунхоффера: других птиц в институте Даниль не встречал. Вспомнился плосколицый жрец, просивший Охотника; функцию выданного взамен пернатого Сергиевский так и не смог распознать. Сейчас его куда больше интересовало то, что должно было интересовать уже второй год – Северорусская аномалия, и игры Ящера не представлялись такими уж занимательными. Инфернальный полтергейст Лаунхоффера – не более чем театр кукол, и кому есть дело до кукол, когда речь заходит о людях.

Явился же им навстречу вовсе не ястреб.

- Ого, - сказал Даниль. – Ворона!

- Ворона тут я, - строго сообщила Алиса Викторовна, отчего Сергиевский сначала прыснул, а потом смутился мало не до румянца. – А это ворон!

Большая черная птица уселась ей на плечо; плечо у Вороны было узенькое, сиделось на нем неудобно, но у крылатого на этот счет имелись какие-то свои соображения, и искать более подходящий насест он явно не собирался. Алиса ласково приложила ладонь к антрацитовому крылу.