Жестокий принц

— Балекин мне нравится меньше, — говорю я, и Тарин закатывает глаза. Дома находим оставленную Мадоком записку — предупреждает, чтобы рано его не ждали. Заняться особенно нечем, и я отправляюсь на поиски Тарин. Еще несколько минут назад она поднялась к себе, но сейчас ее там уже нет. Платье брошено на кровать, шкаф открыт, одежда на вешалках в беспорядке. Все выглядит так, будто здесь искали что-то второпях.

Убежала на встречу с кавалером? Поворачиваюсь, осматриваю комнату взглядом шпионки — ищу намеки на какие-то тайны. Ничего подозрительного не находится, если не считать сохнущие на туалетном столике лепестки белой розы.

Я возвращаюсь к себе и ложусь на кровать. Перебираю воспоминания о прошлой ночи. Достаю из кармана нож — надо же в конце концов его почистить. Из кармана выкатывается золотой желудь. Беру его, поворачиваю, рассматриваю. На первый взгляд ничего особенного — обычная симпатичная безделушка. Потом, присмотревшись, замечаю тонкие поперечные линии, вроде бы указывающие на подвижные части. Пазл?

Как ни стараюсь, повернуть верхнюю половинку не могу. Сделать что-либо еще тоже. Я уже собираюсь оставить это безнадежное дело и бросить желудь на туалетный столик, но вижу вдруг крохотную дырочку, расположенную в самом низу и почти незаметную.

Вскакиваю с постели, копаюсь в столе, ищу булавку. Нахожу заколку с жемчужинкой на конце и пытаюсь просунуть острие в дырочку. Не сразу, но получается. Проталкиваю заколку, преодолевая некоторое сопротивление. Мои усилия вознаграждаются щелчком. Желудь открывается.

Из сверкающей серединки, где сидит крохотная золотая птичка, выезжают механические ступеньки. Клюв ее открывается и закрывается, издавая негромкие скрипучие звуки.

Друг мой дражайший, ты слышишь прощальные слова Аириопы. У меня три золотые птички. Три попытки доставить хотя бы одну в твои руки. Принимать противоядие уже поздно, а потому, если ты слышишь это, я оставляю тебе бремя моих секретов и последнее желание моего сердца. Защити его. Увези подальше от опасностей этого двора. Сбереги его и никогда, никогда не рассказывай правду о том, что случилось со мной.

В комнату входит Таттерфелл. В руках у нее поднос с чайными принадлежностями. Пытается подсмотреть, что я делаю, но я накрываю золотой желудь рукой.

Когда служанка удаляется, я откладываю безделушку, наливаю чай и держу ладони над чашкой — согреваюсь. Лириопа — мать Локка. В послании, адресованном неизвестному — дражайшему другу, — она просит его или ее увезти и укрыть от опасности Локка. В письме она говорит о прощальных словах, следовательно, понимала, что умирает. Возможно, письмо предназначалось отцу Локка в надежде, что пусть лучше сын до конца дней исследует с ним неведомые земли, чем попадет в водоворот интриг. Но поскольку Локк все еще здесь, то, похоже, ни один из золотых желудей до адресата не дошел. Может быть, они так и остались где-то в доме.

Наверно, будет правильно отдать послание Локку, и пусть он решает сам, что с ним делать. Но покоя не дает та записка в столе Балекина, в которой вина за смерть Лириопы возлагается на самого принца.

Снова и снова я верчу в уме слова послания, как вертела раньше сам желудь-тайник, и чувствую те же стыки.

Есть в этом письме что-то странное.

Записываю текст на листок бумаги, чтобы точно знать, чтобы запомнить его правильно, слово в слово. При первом чтении все выглядело так, будто смертельным ядом Балекина снабдила королева Орлаг. Но грибы-румяна встречаются редко и растут только в диких условиях, даже на этом острове. Я собирала их в Молочном лесу, возле мест обитания терновниковых пчел, которые строят свои ульи на деревьях, высоко над землей (читая недавно одну книгу, я узнала, что противоядие делают именно из их меда). И румяный гриб не опасен, если не выпьешь красный напиток.

А что, если записка королевы Орлаг не означает, что она нашла ядовитые грибы и собиралась отправить их Балекину? Что, если слова «найти румяный гриб» следует понимать буквально и королева говорит, что знает, откуда взялись грибы? Она предупреждает его о том, что он намерен делать с информацией, а не с самими грибами.

Отсюда следует, что Балекин не собирался убивать Дайна.

И тогда можно предположить, что Балекин, узнав, у кого грибы, выяснил, кто виновен в смерти матери Локка.

Ответ мог находиться где-то там, среди других бумаг, которые я второпях проглядела.

Придется возвратиться. Возвратиться в башню. И сделать это уже сегодня, пока до коронации еще осталось какое-то время. Ведь может так случиться, что Балекин и не собирается убивать Дайна, и Двор теней неверно все понимает. И даже если понимает все верно, то орудием убийства могут быть не грибы, а что-то иное.

Допиваю чай, достаю из глубин шкафа одежду служанки и привожу в порядок волосы, заплетая их в косы наподобие тех, что носят девушки в доме принца. Прячу на поясе нож и вытряхиваю в карман побольше соли из серебряной коробочки. Потом хватаю накидку, надеваю кожаные сапоги и выскакиваю за дверь. Ладони уже потеют.

Со времени первой вылазки в Холлоу-Холл я многое узнала и многому научилась и теперь лучше понимаю, чем рискую. Вот только нервов это не касается. Я видела, как он поступил с Карданом, и вовсе не уверена, что выдержу те испытания, которым, если поймает, подвергнет меня Балекин. Перевожу дух и убеждаю себя, что не попадусь.

Это, как постоянно говорит Таракан, и есть настоящая шпионская работа. Информация вторична. Главное — чтобы тебя не поймали.

В холле прохожу мимо Орианы, которая оглядывает меня с головы до ног. С трудом удерживаюсь оттого, чтобы не завернуться поплотнее в накидку. На Ориане платье цвета незрелой малины, волосы убраны назад. Кончики заостренных ушей прикрыты мерцающими хрустальными каффами. Жаль у меня таких нет, они прикрыли бы мои закругленные человеческие уши.

— Вчера ты очень поздно пришла домой, — раздраженно говорит она. — Пропустила обед, и отец тебя ждал — вы же должны были заниматься.

— Исправлюсь, — отвечаю я и тут же сожалею о сказанном, потому что могу опоздать и сегодня. — Завтра. Начну исправляться завтра.

— Лживое создание. — Ориана смотрит на меня так, словно одной лишь силой взгляда может вытащить из меня все мои секреты. — Опять что-то затеяла.

Как же я устала от ее подозрений.

— Вы всегда так думаете. Просто на этот раз оказались правы.

Оставив ее размышлять над тем, что бы это значило, сбегаю по ступенькам и выхожу на траву. Сегодня мне никто не мешает, никто не встает у меня на пути, никто не заставляет усомниться в задуманном. На этот раз я не беру жабу — нужно быть осторожной.

Идя через лес, замечаю кружащую над головой сову. Натягиваю на голову капюшон, закрываю лицо.

Добравшись до Холлоу-Холла, складываю накидку, прячу между дровами в поленнице и вхожу через кухню, где идет подготовка к ужину. Голубей обмазывают розовым желе, от запаха хрустящей кожицы текут слюнки, и жалобно сжимается желудок.

Открываю шкафчик, там выстроились двенадцать свечей, все цвета бычьей кожи и с золотым оттиском личного герба Балекина — три смеющихся черных дрозда. Беру девять штук и, стараясь двигаться, как заведенный автомат, прохожу мимо стражей.

Один из них смотрит на меня как-то странно. Что-то не так, но мое лицо ему уже знакомо, и сегодня я держусь увереннее, чем в прошлый раз.

И тут вижу спускающегося по лестнице Балекина.

Он бросает взгляд в моем направлении, и все, на что меня хватает, это держать голову прямо и не прибавлять шагу. Вношу свечи в первую попавшуюся комнату, которой оказывается библиотека.