Полунощная Чудь

— Присмотри за моей дочкой, — бросил Гарадас Талассе. Потом он взял у одного из своих людей охотничье копье, с себя ростом: на его конце находился широкий, зазубренный наконечник. Он пристально уставился на землю перед тем местом, на которое они вышли из каньона; отсюда почти незаметный спуск вел к равнине. Снегопад прекратился. Слева слегка светилось западное небо, другого света не было. Равнина простиралась на восток, покрытая нетронутым снежным одеялом; овраг, как широкий черный шов, уходил на север.

Внезапно Гарадас встрепенулся и быстро пошел, не отрывая взгляда от земли перед собой. Все поторопились за ним. Впереди снег был истоптан, на нем отчетливо выделялись следы лап, уходившие в темноту, на север. Слева выделялась желтая дорожка, снег на ней был сожжен, обнажив голую землю под собой; от нее сильно воняло нашатырем и тухлыми яйцами.

— Волчья стая: щенки Фенриса, — уверенно сказал Гарадас, щурясь на цепочку следов. — Они убежали на север, к Сломанным Вязам. Что-то напугало их.

Все поглядели вокруг. Ветер по-прежнему насвистывал мрачную мелодию, призывая к ним ледяных духов.

И тут, ко всеобщему удивлению, раздался голос Аланды. — Я что-то чувствую — присутствие зла. Оно близко — и оно прогнало волков.

Все повернулись и уставились на нее. Ее голубые глаза блеснули в свете фонаря, они метались туда и сюда, как если бы пытались что-то высмотреть в темноте.

— Что ты чувствуешь? — спросила Таласса.

— Ледяные Призраки — разве не из-за них эту долину назвали Равниной Призраков? Они пришли вместе со снегом и ветром, они вокруг нас. — Все опять прислушались, и на этот раз им показалось, что к погребальной песни ветра примешался другой звук, высокий и потусторонний свист. И еще им показалось, что что этот свист становится громче с каждым мгновением, как если бы все больше и больше духов льда оживают и начинают вертеться по земле.

— Где следующая лестница? — Таласса повернулась к Гарадасу.

— Миля или две впереди, — ответил староста, его глаза шарили по равнине перед ними, пытаясь отыскать источник потустороннего свиста. — Возможно нам стоит вернуться в Логово Харкена.

— Ты же сам сказал, что мы не можем вернуться, — возразила она. Потом Таласса повернулась к Уртреду. — Нам нужна твоя магия.

Тот мрачно кивнул. — Когда опасность появится, оставьте ее мне, — сказал он. — Огонь победит лед: никакая другая магия или оружие смертных не поможет против того, что придет. Когда вы войдете в каньон, я останусь какое-то время наверху, а потом пойду за вами.

Гарадас немедленно отдал приказы. Его люди вытащили из своих рюкзаков снегоступы. Они были сделаны из плоских округлых кусков дерева, обтянутых кожей, с кожаными застежками. Талассе, Джайалу, Аланде и Уртреду тоже дали по паре, показав, насколько это было возможно в слабом свете фонаря, как прикрепить их к сапогам. Южане, с некоторым трудом, сумели их надеть, несмотря на окоченевшие пальцы.

— Ближе друг к другу, — скомандовал Гарадас, крепко сжимая одной рукой руку дочери, а во второй держа копье. Он жестом показал Уртреду идти перед ними, и все пошли вперед, на север, уходя от пахнувшего злом места лежки волков.

Последние лучи света исчезали с неба. И по мере того, как они таяли, вой призраков становился все сильнее.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА. Барка, которая пожирала Время

Ахерон стоял у рулевого весла на корме барки. Единственным светом было рассеянное серебряное свечение реки. Его лицо было в тени; может быть его вообще не было, так как снаружи казалось, что внутри его капюшона находится только мгла, бесконечная темнота, в которую не мог проникнуть даже серебряный свет воды. Тем не менее, даже на фоне падающих обломков разрушающегося города за спиной и грома барабанящих по камню тысячи ног Некрона, они услышали холодный, как прикосновение смерти, голос, пришедший из темноты, которая была его лицом.

— Кто вызвал меня, — спросил он скрежещущим шепотом.

— Я, господин, — ответил Голон, глядя в землю, потому что он не осмелился взглянуть в пустоту лица Ахерона.

— Но ты же даже не Живой Мертвец? И можешь глядеть в лицо Ре? Те смертные, которые сумели вызвать меня, обязаны заплатить за это.

— Я знаю, — ответил Голон, его сердце превратилось в кусок льда. Ахерон имеет дело только с живыми человеческими душами. Как у него.

Ему показалось, что невидимый глаз паромщика нашел сосредоточие всей его личности; холод побежал из его ледяного сердца по венам, кровь превратилась в талую воду. По одному движению костяной кисти Ахерона маг понял, что паромщик Исса может забрать его душу в любой момент, для него это также легко, как сорвать цветок. — Ты должен расстаться с надеждой на вечную жизнь; твою душа пойдет к Иссу и будет жизнь вместе с ним до конца времени в Сером Дворце.

Голон попытался заговорить, но его язык примерз к деснам: слова не выходили изо рта.

Но теперь вперед вышел его хозяин; Фаран подошел к барке и заговорил, перекрикивая шум разрушения за своей спиной.

— Ахерон, гребец Лабиринта. Ты знаешь меня?

Демон слегка повернул голову и мгновенно опознал его. — Фаран Гатон Некрон. Верный слуга.

— Если я действительно такой, каким ты меня назвал, дай нам дорогу, — сказал Фаран, с вызовом глядя на создание тьмы.

Негромкий звук, что-то вроде смешка, донесся из пустоты под капюшоном. — Я уже говорил: всему есть цена — даже верному слуге. Обычная цена — душа. Однако Князь не нуждается в твоей, так как она уже у него есть: он забрал ее двести лет назад, в то мгновение, когда ты в первый раз выпил из Черной Чаши. Она давно живет во Дворце Повелителя Исса. Если ты можешь видеть его, то знаешь, что это чернильно-черное место в виде пирамиды, в которой живут сотни миллионов душ. Ряд за рядом, душа за душой, пирамида поднимается выше неба. Твоя там, схваченная как ночная бабочка и светящаяся в вечной мгле.

— Тогда что я могу дать? — спросил Фаран, пожимая плечами. На набережной было почти невозможно стоять, земля тряслась как в лихорадке. Все ухватились за стены и еще не упавшие колонны, только бы остаться на ногах. Тем не менее, они с удивлением заметили, что поверхность воды перед ними не шевелилась.

— Ты заплатишь жизнью того существа, которое тебе дороже всего. В течении года это существо умрет, а его душа перенесется в Серый Храм, где будет ждать Повелителя Исса до конца времени.

— Существо наиболее дорогое мне? — удивился Фаран. — И кто это?

Еще один еле слышный смешок из-под тени капюшона. — Не спрашивай то, что ты и так знаешь, Фаран. Да или нет?

— Да, я согласен, — ответил Фаран и его лицо скривилось, как если бы согласие было вырвано из его рта раскаленными до красна клещами.

— Это хорошо, что тебе больно, Фаран Гатон Некрон, — сказал Ахерон. — Исс не любит легкие сделки. Поднимайтесь, ты и твои люди, входите на барку. Теперь скажи мне, куда и в какое время вы хотите попасть?

— В какое время? — спросил Фаран.

— Да: эта река время, она похожа на бесконечный круг Исса, находящая конец в начале и начало в конце. Ты принес жертву; говори, ты хочешь пойти вперед или назад, куда хочешь.

Еще один оглушающий толчок за спиной, но Фаран все еще колебался, в его голове сражались тысячи мыслей. Самое главное искушение — приказать Ахерону перенести его в позавчера, когда Тралл все еще был его и все было возможно, когда он смог бы спокойно завладеть Талассой, остановить жреца в маске у ворот города, не пойти в могилу Маризиана… и сделать еще много чего другого: исправить тысячи ошибок и оплошностей того дня. Но все то, что случилось, случилось потому, что было написано в Книге Червя. Разве все, что бы он не сделал, не закончилось бы в конце концов точно такой же ловушкой, в которой он сейчас оказался?

Внезапно в нем пробудилось мужество; только будущее стоит брать в расчет: он пойдет на север по следам своего старого врага, барона, и наконец-то закончит старую как мир войну между двумя храмами; один последний бой, Иллгил умрет, свет Ре погаснет и на земле воцарится Исс. Тогда и только тогда Князь Темного Лабиринта услышит его мольбы и освободит того, кого он только что предложил ему.