Саша Лойе и черный маг (СИ)

– Хватит гундеть! – разозлился Токарев, вскакивая с кресла и нависая над женщиной. – Я не буду пред тобой весь вечер извиняться. Ты жива! Поужинала! И довольно об этом.

– Урод самолюбивый! – взорвалась ведьма.– Затыкайте рот своим халдеям! Я ведь не сказала, что спущу вам обиду. Я вам устрою…

Внезапно скрипнула дверь, и они обернулись. В дверях стояла Ирина. Лойе так удивилась девочке, что ее злобу словно ветром сдуло.

У Ирины были тонкие черты лица, в которых угадывалось сходство с отцом. Короткие темные волосы слегка вились, открывая тонкую гибкую шейку. Девочка была еще очень худа, с длинными руками и ногами. Саше она почему-то напомнила жеребенка. На Ирине болталась розовая пижама с феечкой Блум.

Девочка уверенной походкой пересекла комнату и подошла к отцу. Токарев обнял девочку и поцеловал в макушку. Мужчина смотрел на дочь, и глазах его отражалась любовь, теплота и родительская гордость. А женщина смотрела на них обоих – отца и дочь. Она вспомнила свою семью, и как всегда боль захлестнула ее с головой.

С годами образ мужа выветрился у Саши из памяти. Когда Герман был жив, она к нему не приглядывалась. И теперь жалела об этом. Очертания мускулистого тела, отблеск пота на загорелой коже, длинное узкое лицо. Надо было запомнить каждую мелочь. Родинки, шрамы, морщинки.

День за днем, год за годом Герман уходил все дальше. А потом он превратился в незнакомца на фотографии. Саша смотрела на его лицо на бумаге, но из памяти ничего не могла выудить. Воспоминаний не осталось. Она не помнила ни голоса его, ни запаха, ни того, как он двигался или смеялся. Как ни странно, Саше от этого было не легче, а больнее. Она считала, что придает его второй раз. Однажды, когда он из-за нее умер. И теперь, когда он ею забыт.

Но с дочерью такого не случилось. То была открытая, незаживающая рана. Ее можно не трогать, и тогда она вроде бы не саднит, но стоит о ней вспомнить и боль возвращается. Воспоминания накатывали на женщину внезапно, как приступ хронической болезни. Лойе могла лежать в горячей ванной, закрыть глаза, и вдруг дочь оказывалась с ней. Саша прижималась к мягким волосам на затылке ребенка, вдыхала ее аромат и блаженствовала. Удовольствие, порожденное материнским инстинктом, древнее самого человека, пронизывало женщину насквозь. Матка напрягалась, грудь ныла. Ее дитя…

– Ира, что ты не спишь? Ночь на дворе, а тебе завтра рано вставать, – голос мужчины вернул Сашу в реальность.

– Пап, я вообще спала. Но мне опять приснилась та, о ком мы не говорим. И вот я здесь, – девочка обернулась к Саше. – Привет! Меня зовут Ира. А вас?

– Саша, – ответила женщина глухо. Лойе трудно было говорить, горло свело спазмом. Хотелось плакать. Ее дочь умерла маленькой девочкой. В квартире на Косыгина хранилась коробка с игрушками и вещами Анны. Двенадцать лет назад Саша раздала все вещи мужа и дочери. Но с этой коробкой женщина не рассталась.

Лойе помнила все вещи до единой. Зеленое платье в белый горошек, красные кожаные босоножки на маленьких каблучках, белые носочки с оборками, синий плюшевый волк по имени Бантик, однорукий рыжий клоун в разноцветном комбинезоне… Смотреть на них было и больно, и приятно. Женщине казалось, что вещи до сих пор хранят запах дочери.

– Просто Саша? А отчество? – уточнила девочка вежливо.

– Саша без отчества, и можно на ты, – улыбнулась женщина. Ира улыбнулась в ответ. Она отошла от Токарева и плюхнулась на диван рядом с Сашей. От девочки пахло шампунем с ванильной отдушкой, фруктовой парфюмерной водой и чистой детской плотью.

– Очень приятно, – затараторила девочка. – Я так рада с вами, ну то есть с тобой, познакомиться. Я же знаю, что это ты меня вылечила.

– Откуда ты знаешь? – Лойе удивленно вскинула брови.

– Ну я папе уже говорила, – доверчиво сказала Ира. – Я помню тебя в палате в Гроссхадене. Правда тогда ты была очень худая и волосы короткие. Но тебе так даже больше идет, правда! Ты очень красивая..

– Спасибо, ты тоже красавица, – заверила Саша девочку.

– Ну сейчас я не очень выгляжу, – Ира грустно уставилась на свои острые коленки. – Я знаю, что ужасно худая. Я слышала, бабуля про меня сказала, что я жертва Бухенвальда. Я тогда не знала, что это. Ну я погуглила и нашла. И в общем, бабуля не сильно приврала.

– Ира, бабушка такое говорила? Почему я об этом слышу только сейчас? – Токарев казался возмущенным.

– Пап, я же на нее не обижаюсь. Ты же ее знаешь, бабуля всегда всех достает, – девочка брезгливо сморщила носик.

– Ира, где твое воспитание? – на лице Токарева появилось самое строгое выражение. – Бабушка не "достает", а проявляет бестактность. И вообще я с ней переговорю.

– Пап, не надо! Она на меня обидится! Скажет, что я ябеда, – Саша поняла, что вспыльчивость – семейная черта Токаревых.

– Ира, лучше чтобы тебя в собственном доме унижали? – Токарев задал риторический вопрос одиннадцатилетней дочери и, не услышав ответа, пошел за коньяком. Ира надулась и перебирала оборки на пижаме.

Саша наклонилась к девочке и тихонько прошептала:

– Не обращай на него внимания. Эти отцы – одиночки просто чума. Уж не знаю, что может быть хуже.

– Ну, матери-одиночки, наверное, – пробурчала девочка. – Но ты-то откуда знаешь, что папа мне мозги выносит? – Ирина с удивлением уставилась на женщину.

– У меня был точно такой отец, – махнула Лойе рукой в сторону Токарева. Мужчина налил в баре очередную порцию выпивки.

– У тебя тоже мама умерла? – доверчиво спросила Ирина.

– Да. Мне тогда было тринадцать… – Саша взяла со стола кусок торта и принялась задумчиво жевать, несмотря на то, что двадцать минут назад поклялась не есть с фашистского фарфора. – Будешь? – спросила она у девочки.

– Конечно. О, кокосовый, мой любимый, – Ирина налила себе чаю и положила на тарелку два огромных куска. – А мне – девять было… С тех пор как мама умерла, папа вечно всем не доволен. Нудит и нудит как старый дед, – прошептала Ира с набитым ртом.

– Да, мне порой от своего на стенку лезть хотелось. На десять минут опоздаю от подруги, так он меня неделю на улицу не пускал. Дисциплину все разводил, – женщина криво улыбнулась и принялась за малину. – Он тебя будет воспитывать до совершеннолетия и дальше. Но есть способ избавиться от его назойливой опеки, – также тихо ответила Саша.

– И что за способ? – Ира явно заинтересовалась.

– Надо выйти замуж. Тогда воспитывать тебя будет не отец, а муж, – сказала Лойе.

– А в чем разница? Только шило на мыло менять, – фыркнула Ирина.

– Не скажи. Надо найти такого мужа, чтобы это ты его воспитывала и дрессировала, – убежденно произнесла Саша.

– И где таких искать? – спросила Ира с улыбкой.

– Думаю, с таким папой тебе никого искать не придется. Женихи к тебе сами в очередь выстроятся, – заверила ее женщина.

Токарев подошел к ним и уселся на кресло. То ли он успел вылакать весь коньяк по дороге от бара до камина, то ли стеснялся пить при дочери. Но в его бокале жидкости было лишь на пару глотков.

– Ну, ладно тебе, Саша. Что очередь, никогда не поверю, – продолжила Ира громко. – Я все-таки не подарок. Говорю же, ужасно я худая. Но сейчас уже получше, чем было. А вообще мне все говорят, что я на маму похожа. А мама была очень красивой. Вот смотри.

Девочка достала из-за пазухи медальон со звездой Давида на крышке. Щелкнул замочек, и створки раскрылись. Внутри оказались две миниатюры. На одном портрете был изображен Токарев, на другом – красивая брюнетка, с резкими чувственными чертами и пронзительным черными глазами.

– Ты действительно похожа на маму, – сказала Лойе, и непроизвольно потянулась к разбитой скуле. Прикосновение вызвало резкую боль, и женщина поморщилась.

– Тебя не слабо отделали. Больно? – спросила девочка участливо.

– Не очень, – соврала Саша.

– И кто кого? – спросила Ира.

– Нас прервали на самом интересном месте. Так что пока ничья, – усмехнулась Саша.