Безумный бог

Кайрик поднес вонючую массу ко рту, откусил и на этот раз проглотил.

– Гниль! – провозгласил он снова на тысячу голосов, каждый из которых был вполне довольным. – Прогнило целиком.

Взяв себя в руки. Единственный подошел ко мне, отойдя от лошади и собаки, чем очень их порадовал. Он поднес к моему лицу свое отвратительное сердце:

– Хочешь кусочек?

Неудивительно, что я потерял дар речи. Количество смертных, которых когда-либо приглашали разделить трапезу с обожаемым богом, можно пересчитать по пальцам, но кому из них предлагалась такая честь? Я долго смотрел на хлюпающую массу и думал, сколько благ может принести мне один проглоченный кусочек сердца Вездесущего: неослабевающую силу или жизнь без недугов – возможно, даже бессмертие!

Его сердце было так близко, что я смог разглядеть, что оно пронизано длинными белыми нитями, которые извивались сами по себе. Это были души всех погубленных Кайриком богов за то время, пока он становился Единственным, но тогда я еще этого не знал, и, признаюсь, от этого зрелища меня чуть не вывернуло. Тем не менее, я закрыл глаза и открыл рот и постарался не обращать внимания на зловоние, когда наклонил голову, чтобы вкусить божественной манны.

Но разве когда-нибудь я отличался стойкостью? Стоило моим губам дотронуться до дрожащей массы, как голова закружилась, в глазах стало темно, в ушах зазвенело от тишины, и я перестал слышать стук собственного сердца, лежащего на ладони бога.

Когда я вновь открыл глаза, оказалось, что я лежу у стены, а передо мной сидит Единственный, по-прежнему держа оба сердца в руках и попеременно взвешивая их.

Он посмотрел на хлюпающую массу на левой ладони.

– Думаю, что нет, – Кайрик потряс головой и поднял на меня взгляд. – Малик, о чем меня предупреждает Огм? Со мной что-то не так?

Мне часто задавали подобные вопросы многочисленные влиятельные друзья, когда я еще жил в Калимшане. Я знал, что в таких случаях никто не ждет от тебя честного ответа, поэтому теперь я осмелился мягко опустить руку на плечо Единственного, стараясь не задеть сердце.

– Ничего, – сказал я. Мне хотелось на этом остановиться, но правда рвалась наружу и вот я уже перепугано зашевелил губами, прежде чем понял, что говорю: – Ничего, что нельзя было бы справить, Всемогущий. Твое сердце прогнило, ибо ты предал своих слуг и свой долг. Именно это Огм и старается тебе внушить.

Пальцы Кайрика сжались вокруг моего сердца. Я понял, что он намеревается раздавить его, что неминуемо привело бы к моей смерти, когда Тир снимет защиту, и все же я не мог остановиться.

– Ты заперся в Разбитой Твердыне…

– Замке Верховного Трона!

– …ты занимаешься самообманом, искренне веря, что играешь другими богами как марионетками. А когда они отказываются слушаться твоих команд, ты заявляешь, будто они завидуют твоей силе, но даже мы, смертные, знаем, что они смеются за твоей…

– Смеются!

Кайрик взревел так, что я прилип к стене. Тогда я понял, что даже защита Тира может оказаться бесполезной перед гневом Великого. Я склонил голову.

– Прости меня, Всемогущий, – заговорил я тихим тоненьким голоском перепуганного ребенка. – Не знаю, что на меня нашло.

– Мистрин заговор на правду, – прошипел он. Затем один за другим все его голоса начали хохотать, слившись в циклон дикого гогота. – Она спасла меня!

– Как это?

Единственный бросил сердца на загаженную подстилку и схватил меня за плечи:

– Магия Мистры предназначалась богу, а ты всего лишь смертный! – Я впервые услышал о ее колдовстве, заставляющем говорить правду, впрочем, мой непослушный язык подтверждал правоту Кайрика. – Даже здесь, в Фаэруне, ты не можешь солгать!

Я застонал. Не очень-то хорошее известие для купца, что он лишился способности лгать.

– Ты был просто обязан сказать мне правду! – гоготал Кайрик. – А теперь эта самая правда меня спасет!

Я потупился, ведь это был почти в точности мой собственный план.

Через несколько секунд Единственный справился с охватившим его весельем и поднял с пола мое сердце. Очищая его от грязи, он спросил:

– Итак, что мне теперь делать?

– Это ты меня спрашиваешь. Всемогущий?

Кайрик кивнул:

– Да, и дай мне честный ответ.

На него вновь накатило веселье, что дало мне возможность подумать, а когда он перестал смеяться, у меня был готов хороший ответ.

– Отец как-то сказал: «Верблюд боится погонщика не потому, что тот хочет вызвать в нем страх, а потому, что он знает того, кто сидит у него на спине».

Единственный посмотрел на меня, но на его костлявом лице нельзя было разглядеть смятения. Наконец он спросил:

– Малик, что ты городишь, черт возьми?

– Верблюд не боится хлыста погонщика. Удар хлыста ничего не может сделать животному с такой толстой шкурой. Скорее верблюд боится погонщика потому, что он видел, как тот ест верблюда.

Единственный продолжал смотреть на меня немигающим взглядом. Наконец я счел нужным пояснить:

– Видишь ли. Всемогущий, ты и есть погонщик…

– Знаю, Малик. Я ведь бог… или ты забыл? По-твоему, я должен сделать нечто такое, что напомнило бы всем, кто ниже меня, насколько я могу быть опасен.

– Вот именно.

– Я придумал, как это сделать. – В глазах Кайрика промелькнула красная вспышка. – Адон!

– Мистрин патриарх? – Мне было знакомо имя Адона, я встречал его в дневнике Ринды. Этот самый Адон во многом помог Ринде и Гвидиону вскоре после разрушения Зентильской Твердыни, он даже устроил их на целый месяц в маленькой деревушке Тегее, где они отдохнули. – Но наверняка Мистра поставила множество оберегов против…

– Это моя забота. Ты же отправишься обратно. – Тут Единственный запнулся. Заклинание Огма все еще действовало, поэтому он успел позабыть, где именно был спрятан «Кайринишад». – Отправишься обратно туда, где убил Ринду, и раздобудешь «Кайринишад».

Я собирался произнести «слушаюсь и повинуюсь», но тут подействовало заклинание Мистры, о котором я позабыл; вместо этого мой язык произнес правду:

– Тебе следует знать, что я не собираюсь возвращаться в Кэндлкип. Я отправлюсь в Зентильскую Твердыню.

– Что? В Зентильскую Твердыню? – От рева Единственного пес принялся рыть подкоп под стеной, – Для чего?

Я ничего не ответил, понимая, что если заговорю, то не скажу ничего, кроме правды.

– Так что?

Я по-прежнему отмалчивался.

Кайрик долго смотрел на меня. Мне стало не по себе, я отвел взгляд и принялся рассматривать собственное сердце, бьющееся у него на ладони. При этом я гадал, получу ли я когда-нибудь его обратно. Единственный проследил за моим взглядом и тоже уставился на мое сердце, спустя секунду он щелкнул костяными челюстями.

– Понятно, ты не можешь ответить. – Он снова посмотрел мне в глаза, хотя я по-прежнему старательно разглядывал собственное сердце. – Так что же мне делать, Малик, – довериться тебе?

– Все, что я ни делаю, только ради твоего блага, – сказал я, но заклинание Мистры заставило меня добавить: – И это единственный способ самому спастись.

Кайрик поднес ко рту мое сердце. Я поморщился и отвел взгляд, решив, что он еще раз откусит кусок, но он всего лишь дотронулся до сердца своим длинным языком и хмыкнул от отвращения.

– Наверное, все-таки нужно тебе довериться. Твое сердце свидетельствует, что ты говоришь правду. – Последнее слово он произнес как бранное. – Это объясняет твой провал в Кэндлкипе. Возможно, у Ринды вообще не было «Кайринишада»! Как там говорят твои торгаши? «Вор в первую очередь крадет запертый сундук»?

Я кивнул, ибо это действительно была любимая пословица моего отца. Она означает, что умный человек не станет прятать золото в очевидном месте.

– Вот именно! Она возила с собой приманку! – Кайрик подпрыгнул и чуть не наступил в вязкую массу собственного сердца, так и лежавшую в грязи. – А «Кайринишад» она спрятала в Зентильской Твердыне – правильно?

Я стиснул зубы и, к своему огромному облегчению, понял, что не испытываю никакой потребности отвечать. Колдовство Блудницы принуждало меня быть честным, только когда я говорил, но вовсе не заставляло меня произносить слова против воли. По крайней мере, хоть это она предоставила мне решать самому.