Владычица Хан-Гилена

— Дети? — спросила Элиан, заинтересовавшись помимо воли. — Сколько их у тебя?

— Две девочки — близнецы. И пятеро парней. Всего семь. Всего лишь семь, — как бы подчеркнул он, причем без всякой иронии. — Но при этом у меня только одна жена, и почему-то мне никогда даже и смотреть не хотелось ни на кого другого. Она такая смелая. По ее словам, сейчас она опять ждет близнецов, так что детей будет девять, и это счастливая цифра. У нее очень сильная воля, у моей возлюбленной Лиди. — И у меня тоже, — проскрежетала Элиан. — Да ну? Жаль, что эта воля не знает, чего она желает.

Элиан до боли сжала зубы и промолчала. Вадин запрокинул голову: — Я ведь тебе не нравлюсь, правда? — Ты считаешь, я должна отвечать на такой вопрос? Он пожал плечами. Ее завораживал вид всех этих его колец, ожерелий и серег. Три серьги в одном ухе: бронзовая, золотая и еще огромный карбункул, в сумерках похожий на раскаленный уголь.

— Позволь мне поразмышлять. Сначала у тебя был Мирейн. Потом он оставил тебя и присоединился ко мне, а у меня даже не хватило тонкости, чтобы оценить эту честь. Он сделал меня своей частью настолько, что теперь мы неразделимы. И вот являешься ты и обнаруживаешь нас такими, какие мы есть, причем Мирейн ведет себя так, словно между вами ничего не изменилось. Но тебя бесит не только это, а еще и то, что я даже не даю себе труда ревновать. — Это неправда.

— Я предпочитаю доверять своим умственным способностям. — Это прозвучало резко, но не гневно. — Ты не презираешь разукрашенного варвара, а я плачу тебе даже большим. Но тебе надо, чтобы я ненавидел тебя и сражался с Мирейном за его любовь, которая достаточно велика, чтобы хватило на всех нас. Увы, я не могу. Я утратил это человеческое качество, когда копье пробило насквозь мое тело. Это было чудо. Мирейн позвал меня назад, и я увидел его во всем величии, увидел, что он собой представляет и кем он всегда будет оставаться. Он мой, навсегда и безвозвратно. Но он также принадлежит Янону, северянам, южанам; он принадлежит твоему отцу, и Халу, и тебе. Нельзя хотеть получить его целиком. Даже Аварьян не может желать этого. — Кто ты такой? — в смятении вскричала Элиан. — Чудо, — ответил Вадин с горечью в голосе. — Монстр. Ходячий мертвец, — Нет! — Она вцепилась в его руку. Ладонь была грубой и мозолистой, но ее тыльная сторона оказалась на удивление гладкой, теплой, сильной — очень живой. — Я не это имела ввиду. Просто… ты удивил меня. Я могла бы возненавидеть тебя, маленького подлеца, влезающего в чужие дела, да к тому же одетого в штаны.

Это растопило лед. На лице Вадина, скрытом тенью, проступила улыбка.

— Но, — сказал он, — я никогда не считал тебя мальчишкой.

У Элиан отвисла челюсть от удивления. — Ты…

— О да, мне следовало бы обидеться на чванливого, самодовольного юнца, который думал, что может подсидеть меня. Но ты всего лишь хотела занять свое прежнее место. Ты этого добилась, и было удивительно приятно наблюдать, как ты водишь за нос целую армию. Они все слепы, как камни. Даже в килте ты ходишь как пантера. И у тебя есть груди. Не такие уж большие, и, честно говоря, тебе никогда не сравняться с моей женой, но груди у тебя есть. Тебе никто не советовал перетягивать их?

Свободная рука Элиан взлетела к груди, затем упала. Ее щеки зарумянилась.

— Одно время я пыталась так делать. Это оказалось страшно неудобно. — Она сверкнула на него глазами в опустившейся тьме. — Да ты нахал!

— И это все? — В его голосе сквозил смех. — Я бы сказал, что чуть не переступил границы дозволенного. Я бы так сказал, если бы не был столь возмутительно близок к тому, чтобы стать твоим родственником. Тебе кто-нибудь раньше говорил, что ты красива?

— Нет! — огрызнулась Элиан. — Да. Я не знаю. Она все еще держала его руку. Пальцы Вадина сомкнулись на ее руках, и он привлек ее к себе. Он был тенью и отблеском, и она ощущала тепло его разума так же хорошо, как тепло его тела.

— Слушай меня, Элиан. Мне надо ехать. С этим ничего не поделаешь. Бог Мирейна ведет его к югу, а кто-то должен укреплять север за его спиной. Я знаю, что, куда бы нас ни занесло, мы все равно будем частью одного целого, и знаю, что Мирейн не будет одинок, пока рядом с ним остается Хал. Но ему нужно больше. Он этого не понимает, а если бы и понимал, то не признался бы. Он слишком горд, этот парень, а иногда он еще и слеп, как обыкновенный дурак.

Элиан застыла в его объятии, вдыхая его запах и ощущая явную странность близости. Но его разум не был ей чужим, и это волновало ее больше всего. Одно слово, один проблеск воли — и они окажутся связаны друг с другом, брат и сестра, кровные родственники, по его определению. Родственники по единой силе.

— Заботься о нем, — сказал чужой голос на чужом языке. — Присматривай за ним. Не давай ему быть сумасшедшим больше, чем надо. И если я тебе понадоблюсь, пошли ко мне свою силу. Я приду. Потому что, — сказал он одновременно торжественно и шутливо, — я тоже держу свое слово.

Ее глаза сузились, кулаки сжались. — После всего, что ты сказал и сделал, ты просишь меня занять твое место возле него?

— Я прошу тебя выбрать то, что ты должна выбрать, но не разбивая его сердца. Думаю, ты достаточно любишь его, чтобы не сделать этого. Даже если и отдашь свое тело асанианцу.

Она не могла говорить. Он поднялся, быстро обнял ее и отпустил. Он возвышался как башня на фоне звездного неба. — Что… — прошептала она, потом повысила голос. — Что мне сказать Мирейну?

— Если ты умна, — ответил он, — скажи ему все. Или ничего. — Он наклонился и запечатлел поцелуй на ее руке. — Да пребудет с тобой удача, владычица Хан-Гилена. Мы еще встретимся.

Глава 14

Вадин уехал. Уехал — и отлично, хотелось думать Элиан. Он чертовски много знал, и все понимал, и отказывался — так непреклонно отказывался — презирать ее за это. Мирейн без него оставался прежним Мирейном. Однако Элиан ловила себя на том, что ищет Вадина. Что ей не хватает его постоянного, приводящего в отчаяние присутствия, его ехидного ума, его умения сказать то, что больше никто не осмеливался сказать. Как бы ни возмущало ее его общество, без него было еще хуже. И это не имело отношения к тому, что Вадин нравился ей. Просто он был ей нужен.

Элиан не провожала его. Не смогла бы. Она долго лежала ночью без сна, глядя на спящего Мирейна, словно он мог внезапно проснуться и закричать: «Выбери меня!»

И если бы он сделал это, она бы сбежала. Раньше, когда она ничего не знала, все было так просто: Мирейн казался довольным тем, что заменяет ей брата, а она была довольна тем, что стала его вассалом. А теперь она должна лгать или сказать ему, что ей все известно, и потерять брата, взамен получив обременительного влюбленного.

«Слишком привычный», — сказал Вадин. Да, Мирейн был слишком привычным. Она с таким же успехом могла бы вожделеть к Халенану. Мирейн знал ее с тех пор, как она родилась. Он был частью ее, плотью и кровью.

«Зиад-Илариос», — прошептала она в темноту и содрогнулась: он был чужим, красивым и возбуждал желание. У Мирейна она видела все, что только можно видеть. У Илариоса — лишь лицо, руки и мельком стройные ноги. Что находилось посередине, она могла только представлять: красота, созданная из слоновой кости с напылением из золота.

Что касается «черного дерева», то он явно спал, упорствуя в своем молчании, а проснувшись, вел себя так, словно она значила для него не больше, чем сестра и служанка. Элиан была душевно рада этому — и ненавидела его за это. Она держала язык за зубами и прятала глаза, решив оставить его в его собственном мире. В благословенно короткий срок она нашла в нем уголок и для себя; она ценила его и приучила себя думать об этом спокойно.

Когда Мирейн начал продвижение на юг, радость Элиан была столь же неподдельной, как и его собственная. Солнце светило во всем великолепии осени, листья деревьев были золотыми, словно Солнце на его стяге. И он ехал под этим золотом легко, как мальчик, а все его нудные свитки были упакованы в повозках писарей, тащившихся в самом конце обоза. Его люди пели походную песню северян, которая показалась забавной и южанам. Бешеный время от времени пританцовывал в такт, и Мирейн смеялся, радуясь тому, что он король и едет под солнцем, сопровождаемый лучшими людьми новой империи.