Серая магия. Колдовской мир. Паутина колдовского мира

Они по-прежнему качались на волнах, но, подняв голову, Симон вдохнул свежий воздух. Он зашевелился, не обращая внимания на протесты соседей. Больше нет тумана — была первая его мысль. А потом наступил день. Небо, море вокруг, берег — все было чистым и ясным.

Но когда же взошло солнце? Симон был оглушен взрывом, но не ослеп. Они направлялись в море, оставляя позади источник жары и света.

Одна… две… три маленьких лодки насчитал он. Парусов не было, но очевидно, лодки имели какой-то двигатель. На корме их лодки сидел человек. По ширине его плеч, Симон узнал Кориса. Капитан держал руль. Они были ушли из ада, в который превратился Салкаркип, но куда же они направляются?

Туман исчез, а пламя на берегу давало им свет. Но волны не были порождением морской стихии. Должно быть, взрыв передался океану. Поднимался ветер, и люди в лодке стали понимать, что они еще не спаслись, а лишь получили небольшую передышку.

Часть 2. ВЕРЛЕЙН

Глава 1. Брачный договор на топоре

Море было тусклым и серым, цвета лезвия топора, которое, несмотря на правку, не блестит, или стального зеркала, покрытого влагой. И небо над ними — такого же цвета, так что трудно было различить, где кончается воздух и начинается вода.

Лойз съежилась на скамье под узким окном. Она боялась высоты, а эта башня, выдававшаяся из стены, нависала непосредственно над острыми, окруженными пеной, скалами береговой линии. Но ее постоянно влекло к этому месту, потому что, глядя в глубокую пустоту, лишь изредка нарушаемую ныряющей птицей, она видела свободу.

Прижимая узкие ладони с длинными пальцами к скамье и камню, она заставляла себя выглянуть, заставляла глядеть на то, чего она боялась, как ей много раз приходилось делать то, от чего отказывалось ее тело и мозг. Будучи дочерью Фалька, ей пришлось надеть броню из льда и железа, которую не мог пробить ни один удар. И вот уже больше половины своей короткой жизни она провела в этой внутренней цитадели.

В Верлейне было множество женщин, потому что Фальк отличался похотливостью. С раннего детства Лойз видела, как они приходят и уходят, смотрела на них холодным взглядом и сравнивала себя с ними. Ни на одной из них Фальк не женился и ни одна из них не принесла ему потомства — к величайшему неудовольствию Фалька и к некоторому временному выигрышу для Лойз. Потому что Верлейн принадлежал Фальку не по наследству, а из-за его единственного брака с матерью Лойз. И только пока жила Лойз, Фальк продолжал владеть Верлейном, и всеми его богатейшими возможностями для грабежа и мародерства на море и на берегу Если бы она умерла, в Карстене нашлось бы немало наследников ее матери, которые тут же предъявили бы свои права на владение Верлейном.

Но если бы хоть одна из тех женщин, что вольно или невольно ложились на огромную кровать в спальне Фалька, принесла бы ему сына, он смог бы спокойно претендовать на владение Верлейном не только в течение своей жизни, но и для новой мужской линии, согласно вновь изданным законам герцога. По старым обычаям, право наследования сохранялось по материнской линии, теперь же наследовали потомки отца и лишь в тех случаях, когда не было потомков мужского пола, действовал старый закон.

Лойз цеплялась за эту единственную возможность, дававшую ей временную безопасность. Если Фальк погибнет в одном из грабительских рейдов, если его убьет представитель какой-либо ограбленной семьи, она и ее Верлейн станут свободными! Вот тогда они и увидят, на что способна женщина! Они поймут, что она не вытирала все эти годы слезы в своем укрытии.

Она оттолкнулась от стены, прошла по комнате. В помещении было холодно и темно. Но она привыкла к холоду и полумраку. Они стали частью ее жизни.

За пологом, скрывающим кровать, она подошла к зеркалу. Это было не изящное женское зеркало, а щит, тщательно отполированный в течение нескольких часов, пока не стал давать слегка искаженное изображение. Для Лойз стало привычным стоять там, глядя на свое отражение, слушая, что оно говорит ей.

Она была небольшого роста, но это была единственная черта, единственная женская черта, которая объединяла ее с теми женщинами, которые удовлетворяли людей ее отца или его самого. Тело ее было стройно и прямо, как у мальчика, и лишь намек на округлость говорил о том, что это не юноша. Густые волосы локонами падали ей на плечи и спускались до талии. Цвет у них был светло-желтый и бледный, и ресницы того же цвета придавали лицу пустое, лишенное разума выражение. Кожа плотно облегала лицевые кости и была почти лишена румянца. Даже губы ее были бледными. Унылое дитя мрака, она все же сосредотачивала в себе огромную жизненную силу, она была крепка, как хрупкое лезвие, которое опытный боец предпочитает громоздкому, но непрочному оружию.

Неожиданно она свела руки, сжала их, а потом развела и опустила, но под свисающими рукавами руки были сжаты в кулаки и ногти почти впились в плоть. Лойз не шевельнулась, ничем не показала, что она слышит звон щеколды. Она знала, как далеко может зайти в своей обороне против Фалька, и никогда этих границ не переступала. Иногда она в отчаянии думала, что отец не подозревает о ее истинном настроении.

Дверь распахнулась. Повелитель Верлейна любую преграду воспринимал как вражескую крепость. Он вошел с видом человека, только что получившего ключи от сданного города.

Если Лойз была бесцветным созданием, то Фальк казался повелителем солнца и яркого света. На его большом теле уже появились следы грубой жизни, но лицо оставалось прекрасным: свою красно-золотистую голову он нес с высокомерием принца, благородные черты лишь слегка расплылись. Большинство верлейнцев восхищались своим повелителем. В хорошем настроении он бывал щедр и великодушен, а его пороки разделялись и принимались его подданными.

Лойз увидела в зеркале яркое отражение, отбрасывающее ее еще глубже во мрак, но не обернулась.

— Приветствую лорда Фалька, — голос ее был лишен выражения.

— Лорда Фалька? Разве так нужно говорить с отцом, девка? Растопи лед в своих жилах!

Рука его опустилась на ее плечо под локонами, он повернул ее, сжав с такой силой, что теперь целую неделю не сойдет синяк. Она знала, что он сделал это сознательно, но не подала вида.

— Я пришел с известием, которое любую девушку заставило бы прыгать от радости, а на твоем холодном рыбьем лице я не вижу и следа удовольствия, — пожаловался он. Но в глазах его не было веселья.

— Вы еще не сообщили этого известия, мой лорд.

Пальцы его еще сильнее сжали ее плечо, как-будто он хотел сломать ее кость.

— Конечно нет! Но эта новость заставит быстрее биться сердце любой девицы. Свадьба и постель, моя дёвочка!

Лойз, чувствуя такой страх, какого никогда не испытывала раньше, решила обмануть себя.

— Вы избрали леди Верлейна, мой лорд! Судьба посылает вам на такой случай красавицу.

Он не ослабил своей хватки, наоборот, встряхнул ее с видом шутки, но не причиняя боль.

— Может, в тебе и нет женских качеств, но ума хватает: ты меня не одурачишь, как других. В твоем возрасте ты уже зрелая женщина. Во всяком случае, пора доказать это. И советую тебе не пробовать свои шутки на будущем твоем повелителе. Он любит послушных в постели!

То, чего она боялась, произошло. На какое-то мгновение сила духа оставила ее.

— Брак нуждается в добровольном согласии…, — она остановилась, устыдившись мгновенной слабости.

Он хохотал, довольный тем, что вырвал у нее этот невольный протест. Руки его сжали ее шею с такой силой, что на мгновение у нее перехватило дыхание. Потом, как безжизненную куклу, он повернул ее лицом к зеркалу и держал так, избивая словами, которые, как он думал, причиняют большую боль, чем любые удары.

— Взгляни на это застывшее ничто, которое ты называешь лицом. Думаешь, мужчина может прижать к нему губы, не закрывая глаз и не желая быть в другом месте? И будь довольна, девка, что можешь прельстить чем-либо помимо этого лица и костлявого тела. Ты дашь согласие любому, кто захочет тебя. И будь благодарна отцу за то, что он подыскал для тебя такого мужа. Да, девка, лучше на коленях благодари любых богов за то, что отец заботится о тебе.