Тайпэн. Миротворец

- И все равно пожалеешь, — Таката забрала сосуд у Ли и сама выплеснула холодную кровь в трескучее пламя костра. — Но попытку всегда можно повторить. Когда–то ты отказался от путешествия с нами в земли мангусов, но в итоге мы тебя туда уже практически затащили.

- Развязав для этого степную войну? Коварный план, — рассмеялся Ли.

- Другого выбора ты нам не оставил, — ответила Ёми, невинно захлопав своими длинными ресницами, и устраиваясь в объятьях тайпэна с явным намерением не покидать их в ближайшее время.

- Я бы стал полноправным хозяином? — спросил Хань, наблюдая за розовой дымкой, поднимающейся в ночное небо.

- Размечтался, — хмыкнула Таката, устраиваясь с другого бока. — Скорее, ответственным папочкой.

- А как расписывали–то, как расписывали…

- Ничего, сорочью жадность мы в тебе еще воспитаем.

Глава 8

Стены древнейшего из городов великой степи были сложены из узких гранитных плит, плоских и широких, с неровными краями, источенными временем и ветром. Старый земляной раствор между камнями каждую весну зарастал буйной «ползучей» травой, гнездившийся в трещинах и выбоинах, от чего внешний вид крепости лишь еще больше соответствовал ее почтенному возрасту. На низких квадратных башнях вместо многоцветных флагов развивались «хвостатые» бунчуки, а истершиеся каменные зубцы были украшены пожелтевшими черепами.

Сразу за воротами Кемерюка начинался длинный, узкий и извилистый проход, огороженный высокими земляными валами. Со стен «мешка» и его массивных бастионов, «нараставших» в тех местах, где единственный путь резко изгибался под прямыми углами, угрюмо взирали на вошедших гостей воины из числа городской стражи. Помимо добротных длиннополых кольчуг, ламелярных перчаток до локтя и стальных шлемов, каждый стражник был вооружен копьем, саблей или кончаром, большим плетеным щитом и саадаком с луком и стрелами. В отличие от большинства нукеров, служивших тиданьским каганам, стража Кемерюка была не просто большим отрядом воинов–одиночек, а слаженной, хорошо организованной и весьма грозной армией, тщательно копировавшей традиции и достижения императорским войск вот уже несколько поколений. Это были солдаты, а не просто бойцы, и этого не стоило забывать. Невольно Ли сразу же вспомнил и о том, что в стенах этой древней столицы действовал совсем иной закон, нежели на бескрайних просторах за ними, и только слово совета тайша и разумная воля назначенного ими баскака имела силу и вес для каждого, несмотря на богатство, происхождение и славу.

Нельзя было сказать, что их встретили очень уж неприветливо, но и особой теплоты во взглядах тиданей тоже не наблюдалось. На въезде в город караул удовлетворился проверкой верительных бумаг и несколькими общими вопросами, но еще до того, как Хань и остальные подъехали к стражникам, тайпэн заметил вестового, отряженного за массивные приземистые ворота. Результатом этого предупредительного оповещения стала небольшая встречающая делегация на круглой площади, замыкавшей цепочку воротных укреплений. Сама площадь была окружена высокими каменными редутами, замшелыми от времени, но позволявшими прекрасно и главное безбоязненно расстреливать любого, кто сумеет вырваться из тесного «мешка», угодив прямиков на открытое пространство, лишенное малейших укрытий.

Десяток солдат играл лишь роль сопровождения, и определить, кто на самом деле возглавлял эту группу, не составило большого труда. Невысокий крепкий воин, для которого так и просилось определение «поджарый», в подбитых кавалерийских сапогах и начищенных стальных доспехах шагнул вперед.

- Тысячник Хорша, командующий гарнизона и третий советник баскака Юлтана Хардуза.

- Тайпэн Ли Хань, слуга Единого Правителя.

На геометрически правильном лице тысячника, имевшем аккуратную клиновидную бородку и длинные висячие усы, застыло напряженное выражение, но свой шлем он держал на сгибе левого локтя, а ножны с массивным кончаром были сдвинуты за спину, демонстрируя тем самым, что Хорша готов вести беседу открыто и в приветливой манере.

По левую сторону от офицера замер высохший сгорбленный старик, чья кожа за долгие годы потемнела до того оттенка, что приобретает красное дерево после тщательной обработки лаком. Его одеяние из шкур и волчьего меха было увешано костяными амулетами и серебряными погремушками, а в длинные седые космы, разбросанные по плечам, оказались вплетены пучки сушеных трав и черные ленты. На широком поясе шамана особенно выделялись старинный бубен с бронзовыми кольцами и целый набор блестящих инструментов, каждый из которых был подвешен на собственное отдельное крепление. Кроме привычного «походного» набора алхимика–травника среди «магических атрибутов» говорящего с духами Ли не без интереса подметил и кое–что из «арсенала» лекарей–хирургов, и несколько инструментов резчиков–ювелиров, и даже некоторые хитрые приспособления мастеров, работавших с тонкими механизмами.

По другую руку от Хорши стоял человек, бывший полной противоположностью старика–шамана. Очень молодой монах, едва ли старше самого Ханя, с живыми веселыми глазами, несомненно, принадлежал к какой–то из кочевых народностей, хотя брил голову и носил положенные красные одежды. Из всех троих только этот парень открыто улыбался и смотрел на гостей с интересом, но без страха.

- Тайпэн, — продолжил тысячник после привычного обмена приветствиями и пожеланиями удачи, — баскак Юлтан Хардуз будет рад лично приветствовать тебя в своем городе. Он давно ожидает посланников от нефритового Императора, и будет вдвойне доволен тем, что встретит именно вас. Но есть определенные трудности, связанные с вашим возможным пребыванием в Кемерюке, — последовал недвусмысленный жест рукой сначала в сторону шамана, затем в направлении монаха. — Баскак не может рисковать жизнями жителей города и членов совета, так просто допуская в сюда тех, о ком идет не только добрая слава.

- А если бы кто–то согласился на недавнее предложение, то сейчас хватило бы всего лишь одного его слова, — Таката, как всегда, была в своем репертуаре.

Поначалу Ли испугался, что ритуал, который собирались провести спутники Хорши, мог бы навредить къёкецуки, но тысячник, быстро уловив в словах гостя страх не за себя, а за спутников, предложил Ханю держать обнаженный клинок у его шеи на всем протяжении процесса, если это принесет ему успокоение. Тайпэн вежливо отказался, принимая на веру слова начальника гарнизона, чем заработал со стороны последнего уважительный поклон в традиционном имперском исполнении.

Сам ритуал занял гораздо меньше времени, чем тот, который когда–то проводили монастырские служки в Ланьчжоу. Молодой монах быстро нанес защитные иероглифы на веки и виски тайпэна, после чего повторил те же самые действие с Удеем, прочитал очищающую мантру и с удовлетворенным видом вернулся на прежнее место. Старый шаман, напротив, сосредоточил все свое внимание на къёкецуки. Заунывное воззвание к духам–хранителям с ритмичными ударами в бубен быстро преобразилось в окуривание священными травами и смесями, от которых Ёми почему–то вдруг разобрало на неудержимый смех. Насупившийся шаман лишь пробурчал что–то на языке незнакомом Ли Ханю и спешно покинул площадь.

- Теперь я говорю, добро пожаловать всем вам, — этими словами Хорша завершил необычную проверку.

Отпустив солдат, тысячник вызвался лично проводить гостей к дворцу баскака, при этом молодой монах, сопровождавший его, сразу же увязался следом. Как выяснилось, звали юного искателя истины Гаймыш, и он действительно был уроженцем здешних мест, хотя и прошел посвящение в одном из имперских монастырей, что изредка встречались в безлюдных землях вдоль Степного Шляха. Парень явно хотел завести разговор, но не решался начать, и Хань решил помочь ему, сделав первый шаг.

- Я заметил, что вы читали мантру–оберег на тиданьском, — обратился к Гаймышу тайпэн. — Это довольно необычно, вы сами переложили текст на степное наречие?