Русич. Бей первым (СИ)

— Значит так, идём на торг, купим съестного.

Я уже не сомневался, принял решение, Михайловых бросать не буду, да и подло это выглядит. Да, придётся их забрать с собой в Москву. Продаём дом, естественно сначала закрыв долг, потом собираем тот скарб что есть, нанимаем или покупаем повозки, и едем в Москву. Во, по пути трофеи заберу. Обидно конечно, что планы мои не сбылись, по сути Михайловы тот якорь и та моя слабина, которой я так боялся, однако ничего, выстоим. А вещи и лошадей надо забрать и сюда перевезти, овса для кормления прикупить. Нормально, всё сделаем и отбудем, время ещё есть. Твёрдое и окончательное решении забрать всех Михайловых с собой я принял, когда забежавшая во двор женщина, с утомлённым от того груза что был взвален на её плечи, но симпатичным лицом, бросилась ко мне, и обняла. Правда я ничего к ней не почувствовал, не было у меня к ней никаких родственных чувств, но ради Тита решил, заберу, пусть со мной поживут. Пришлось теперь и её успокаивать, видимо до той дошли слухи, что молниеносно распространились по городу, о моём возвращении. Тут и Любава прибежала. Тоже такая знаете фигуристая девка, в мать пошла. А я успокаивал уже их всех. Кстати, ворота закрыли, но зевкам не мешало это забраться на забор и оттуда наблюдать за счастливым воссоединением семьи. Не люблю я такое наглое любопытство, эх, и лук со стрелами на постоялом дворе остался. Печалька.

Что интересно, и Ольга Петровна, и Любава, о том что я беспамятный, да ещё перестал быть блаженным после удара по голове, уже знали, со слухов, правда те обросли за это время изрядными и лишними подробностями, но не суть. Те задавали вопросы, пытливо вглядывались в глаза, ожидая увидеть там те же признаки слабоумия что были раньше, но не находили. Пришлось отвлечь их:

— Ольга Петровна, я вас не помню, но понимаю, что нужно вас называть мамой, если вы позволите я так и буду делать. У меня есть деньги долг закрыть. Я больше скажу, я недавно дом себе в Москве купил, большой, почти в центре, все поместимся, слуг нанял. Так что собирайтесь, долги раздаём, и уезжаем. Вы сейчас думайте над моим предложением, а я пока прогуляюсь до постоялого двора, вещи и лошадей заберу. Вот тут пол куны серебра в монетах, хватит прикупить припасов и съестного пока мы тут проживать будем, а я пока до постоялого двора прогуляюсь.

Ну и чтобы те снова не забросали вопросами, хотел было уйти, да не дали. Ну вот что я опять сказал, что те снова в слезы ударились? Пришлось успокаивать. Потом Любава и Настя, подхватив корзинки, убежали на торг, мама завозилась с горшками, а я прихватив Даниила, тот сам меня отпускать не хотел, направился было к воротам. Но встал, судя по многоголосому гомону, просто так мне выйти не дадут, любопытство соседей и остальных зевак дошло до кипения. Ввернувшись в дом, я сообщил об этом Ольге Петровне, спросив, как можно покинуть дом незаметно. Та смеясь объяснила. В этот раз Даниила пришлось оставить дома, забор высокий был, пообещал, что покатаю его на лошади, чтобы не ревел. До постоялого двора я действительно быстро добрался. Заглянул конюшню, приказав седлать лошадей, мол, уезжаю, а когда поднялся в номер, то понял, меня обворовали. Денег нет. Кто-то ушлый поработал, понимающий.

Не стоит думать, что я такой лох, оставил в комнате деньги в вещах. Я спрятал их, под балкой у потолка, куда не так и просто залезть, и найти. Нащупать можно только. Небольшой кошель в вещах оставил, он тоже пропал, но это для отвлечения, найдут, посчитают что это все мои деньги, и дальше искать не будут. А тут поискали и тайник на балке обнаружили. Блин, а ведь хотел же оставить деньги в тайнике на подъезде к городу, как в Москве это делал, опыт проверенный имелся, так нет, был уверен что обойдётся, и вот обошлось. В общем, денег на выкуп долга нет, и отъезд семьи, если конечно те захотят покинуть Коломну, откладывался на неопределённый срок. Пока в Москву не сгоняю и не вернусь с деньгами. Там в десять раз больше схоронено чем украли.

Стоял я недолго среди вещей, они лежали на местах, как будто их никто не трогал, быстро собрал и спустился вниз, сообщив хозяину что покидаю его двор, ничем не выдавая своих чувств. Но когда попросил вернуть деньги уплаченные за два дня, то в глаза взглянул ему. Что-то в них мелькнуло, я не знаю, участвовал ли тот в краже, но что-то знал точно, а это уже та ниточка что может привести меня к вору. А что, я своё вернуть собирался, и если будет возможность, так ещё и с процентами. Надо будет только верёвки и кляпы заготовить заранее. Выйдя во двор, я внимательно поглядывал по сторонам, запоминая что где находиться, по лестнице старался шагать так, чтобы понять какие скрипят, а какие надёжные. Вот так загрузив поклажу на лошадей, вскочил в седло Ворона, и спокойно тронув поводья, покинул двор, направившись в сторону дома Михайловых, мысленно составляя маршрут, чтобы ночью не заблудится, когда буду возвращаться к постоялому двору. Ох как же мне хочется задать некоторые вопросы его хозяину, и я серьёзно надеялся получить нужные ответы.

Чем ближе к слободе мастеров и кузнецов, тем больше людей я встречал, многие стояли группами и что-то обсуждали, но когда я появлялся, они замолкали и с интересом изучали меня со стороны. Понятно какая новость сейчас самая главная в городе. Подъехав к открытым воротам, немало народу и во дворе было, видимо в доме Михайловых сейчас день открытых дверей, и подведя лошадей к конюшне, тут она была на три лошади, завёл коней в стойла. Муромец еле поместился. Все зеваки и гости что были во дворе с интересом за всем наблюдали, даже некоторые пытались задавать вопросы, но я лишь косил на них взглядом, и те отходили. Бесили, и те видимо чувствовали, не умерят любопытство, прибью. В общем, принеся в вёдрах воды коням, оставил им, чтобы попить могли, и прошёл в дом. Тот тоже был полон. Настя с Любавой были тут же, но больше было незнакомых женщин, что помогали готовить.

— Что тут происходит? — прямо спросил я. — Там незнакомые мне люди заносят во двор столы и лавки.

— Поминки у нас сынок, — вздохнула мама. — Все несут что могут. Надежда ведь была что живы наши, может захолопили кого, в полон к ордынцам угодил, да сможет вернутся, а тут не осталось надежды. Мы посчитали, все наши в овраге том лежали, все. Тут родственники всех усопших, у нас поминки проводить будем, раз уж от нашей семьи весть горькая пришла.

— Понял, дело правильное. Чем я могу помочь?

— Хворост у нас для печи, быстро прогорает, плохо на нём готовить, дров бы.

— Сделаем, — легко согласился я.

Работы было немало, однако организаторские способности у меня были на высоте, я мало что делал сам. Отправлял добровольных помощников за тем или иным, или давая задания и по работе во дворе. Так что к вечеру столы стояли, и обед был готов, пусть был поздний вечер, но помянули всех. Батюшка из ближайшей церковки отмолил их. В общем, денёк у меня скажем так выдался изрядно суматошным, однако на мой взгляд, всё прошло как надо. Меня тоже попросили рассказать, что со мной было, вот я и рассказал, как очнулся, как выбрался из-под тел и полз к дороге, как дважды зимовал на постоялом дворе, занимаясь тренировками и охотясь. Где общая могила павших от рук татей описал подробно, мало ли кто заглянет туда. Остальное без подробностей, ни к чему это просто. Среди родственников погибших были и местные дружинники, вот один, в заметном подпитии, и спросил:

— А сабельки-то носишь по праву? Или они у тебя деревянные? Помнится, ты с деревянным мечом ходил и всем говорил, что русский дружинник.

— То в прошлом было, а имею ли я право держать оружие или нет, то московские дружинники в Кремле проверяли, Егор Лукич Лапин, обеирукий воин, он сказал, что достоин.

Крыть на эти мои слова тому было нечем, причём судя по гулу изумления, кто-то из дружинников этого старого воина знал, потому как последовал вполне очевидный вопрос:

— А разве Егор Лукич ещё в дружине?

— Нет, уже года два как живёт у сына. Он старых знакомых навещал, вот и провёл со мной бой.