Слуги паука 2. Пленники паука

На этот раз все было иначе. Конан искал Маргаба, а перед лицом его стояло милое личико Лисенка, превращенное в сплошной синяк, и киммериец с наслаждением перебирал в уме способы, которыми собирался умертвить мерзавца, жалея только о том, что сделать это можно лишь один раз.

Но случилось все гораздо быстрее, чем он мечтал, и намного проще, чем рассчитывал Маргаб.

Конан вспомнил осветившееся радостью лицо убийцы, когда тот увидел вошедшего Конана, и сменивший ее ужас, когда он прочел в глазах киммерийца свой смертный приговор.

Смерть трусливого негодяя не принесла молодому варвару той радости, которую он надеялся испытать. Его противник не успел взяться за оружие, и они сошлись в рукопашную, но борьбы не получилось.

Маргабу удался его знаменитый удушающий захват, из которого еще не удавалось вырваться никому. Возможно, не удалось бы и киммерийцу, если бы мощная шея туранца, на которой сидела бритая наголо бородатая голова, не переломилась раньше, отвратительно хрустнув напоследок.

Конан не испытал ни удовольствия, ни тем более гopдости. Слишком несоизмеримыми оказались боль, что причинил киммерийцу этот выродок, и принесенная им в уплату долга вира.

Лишь позднее он понял, что все гораздо проще. Нельзя испытать радость, раздавив паразита, даже если тот способен лишить тебя жизни ядовитым укусом, а Маргаб никак не мог считаться достойным противником, хотя и был неимоверно силен, по-звериному жесток и смертельно опасен.

Теперь это уже не имело значения.

Солнце клонилось к закату, когда охранявшие вход в усадьбу воины услышали топот копыт и скрип колес в конце улицы, Конан, хоть и расположился на отдых в глубине двора, в тени деревьев, и не мог слышать их, сразу понял по тому, как засуетились стражники у ворот, что что-то случилось.

Оцепенение мигом слетело с него, он мгновенно оказался рядом и, отперев ворота, выглянул наружу.

Медленно, со скрипом к нему приближались четыре подводы в сопровождении десятка зуагиров в пестрых джуббэ, бритые головы которых венчали не первой свежести сарыки. Впереди шел немолодой уже мужчина, и его стоптанные чарыки ясно указывали на то, что дорог ими исхожено немало. У ворот человек остановился и неожиданно весело посмотрел в глаза киммерийцу.

— Привет тебе, светлейший, от господина нашего, почтенного Тулгун Сада.

Он склонился перед Конаном, но тут же выпрямился и посмотрел на киммерийца смеющимися глазами.

— Господин мой, да продлит Эрлик его дни, долго смеялся, рассказывая, что замыслил ты, и можешь не сомневаться, выбор, сделанный мною, прольет на сердце твое потоки блаженства. Ты сможешь убедиться в этом, как только увидишь все своими глазами.— Он сделал паузу и вновь посмотрел на Конана, словно вот-вот не выдержит и рассмеется.— Где разгружаться-то?

Как ни тяжело было на душе киммерийца, но и его невольно заразила веселость позднего гостя. Он улыбнулся и махнул рукой.

— В правом дальнем углу за домом.

Улыбчивый старик что-то крикнул гортанно своим людям, подводы вновь заскрипели давно несмазанными колесами, и процессия проследовала через ворота.

В считанные минуты на указанном Конаном месте выросла пара загонов с кормушками и поилками. Рядом с загоном аккуратной кипой легло несколько мешков корма, огромная булькающая, отдающая тиной бочка и десять бочонков красного пуантенского, а вслед за тем, с шумом и криками, начали вылезать и будущие обитатели загородок.

Белогрудые гуси налево, пестрые широкогрудые козлы направо.

— Сколько с тобой людей? — Конан обратился к моложавому старику.

— Вместе со мной пятнадцать будет.

Конан отсчитал пятнадцать монет:

— Выпей за мою удачу, а если купишь себе новые башмаки,— он посмотрел на стоптанные чарыки старика,— я тоже не обижусь.

— О, господин!

Старик склонился в поклоне, но Конан бросил небрежно:

— Не надо!

Старик разогнулся и, обернувшись, вновь выкрикнул гортанную фразу, после чего опять посмотрел на Конана:

— Прежде чем уйти, я должен сказать тебе еще кое-что очень важное. И те и другие,— он по очереди указал на обладателей перьев и копыт,— твари своенравные и лучше просто так на дороге им не попадаться. Они слушаются лишь своих вожаков. Зовут их Рогчар и Клинго. Между собой они ладят, но всех прочих тварей, как четвероногих так и двуногих, на дух не переносят. Так что постарайся подружиться с вожаками, иначе тебе придется туго.

С этими словами он повернулся и, не оборачиваясь, пошел к выходу, нагоняя своих.

Ворота за ними закрылись, и воцарилась прежняя тишина. Привлеченный шумом, из дома вышел Брун, чтобы посмотреть, в чем дело, а заодно и проверить посты. Киммериец как раз стоял между загонами, глядя то вправо, то влево, когда сотник подошел к нему сзади. От крайнего изумления Брун замер, ошарашенно глядя то на гусей, то на козлов, то на Конана.

Тот довольно ухмыльнулся:

— Вот, решил скотиной обзавестись.

В это время к углу загона, рядом с которым остановился северянин, подошел один из козлов и требовательно посмотрел на варвара. И тотчас в другом загоне, расположенном рядом, к примыкавшему углу вперевалку подобрался огромный гусь с белой грудью и черными крыльями.

«Ага,— подумал киммериец,— похоже, это и есть Рогчар и Клинго». Он вспомнил совет зуагира поскорее поладить с вожаками и, перегнувшись через перегородку, наклонился к Клинго

Похоже, главарь гусиной банды понял человека как-то не так, потому что мгновенно попытался ущипнуть Конана за нос, но северянин не зря был варваром. Молниеносно отпрянув, он схватил своего противника за длинную шею. Не слишком сильно, но достаточно для того, чтобы показать серьезность своих намерений.

Захрипев, обладатель черных крыльев звонко щелкнул клювом и скосил на Конана черную бусинку глаза. Внутреннее чутье шепнуло забияке, что в этой драке ему не победить, а богатый опыт подсказал, что превосходящего тебя силой врага нужно превратить в друга, и выгода окажется неоспоримой.

Конан наклонился к нему:

— Еще раз покажешь мне свой нрав, задавлю.

Брун пьяно хмыкнул:

— Что он может понимать? — Сотник пожал плечами.— Для жаркого он, пожалуй, сгодится, а больше…

Конан разжал кулак, и Клинго встряхнулся всем телом, поправляя примятые перья, а затем, ткнул Конана клювом в протянутую ладонь. На этот раз вполне дружелюбно.

Киммериец ехидно глянул на сотника:

— А ты говоришь — тупая тварь.

Он зачерпнул пригоршню головастиков из большой бочки и протянул ее гусю. Тот не заставил себя уговаривать, а когда угощение кончилось, потрепал Конана клювом за большой палец, то ли требуя продолжения, то ли благодаря.

Брун покачал головой и вернулся в дом. Ему хотелось остаться с молодым северянином, поболтать с ним, но он опасался гнева Тефилуса, к тому же именно сегодня его отчего-то клонило в сон сильнее обычного.

Конан посмотрел ему вслед. Удостоверившись, что сотник ушел, он повернулся ко второму загону и тут же встретился взглядом с огромным пестрым козлищем.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Конан невольно поразился мощи животного. Приземистый, необычайно широкогрудый, он больше походил на небольшого, обросшего шерстью бычка. Он посмотрел на молодого варвара тяжелым взглядом и коротко пробасил: «Бы!»

Это было нечто среднее между козлиным блеянием и бычьим мычанием. Это был Рогчар.

— Ну что, будем знакомиться?

Он открыл дверцу загона и выпустил животное. Как это ни странно, но Рогчар оказался настроен гораздо миролюбивее Клинго. Даже не попытавшись оспаривать главенство человека, он миролюбиво ткнулся мокрым носом в ладонь Конана, но вдруг замер и начал шумно принюхиваться, понемногу передвигаясь поближе к бочонкам с пуантенским. Однако к желанному запаху потихоньку примешивался аромат тины и лягушатины. Тогда он громко фыркал, изгоняя его из ноздрей, пока не понял, что искомый запах исходит из десятка относительно небольших емкостей, а гадость из одной огромной.