Ряд случайных чисел [СИ]

— Хорошо, райнэ, я согласна. Но о делах, тогда, завтра, не возражаете? — оба вампира заулыбались, закивали, явно довольные исходом дела — только какого именно? Ай, пройдохи! Мальчика пожалели, да? Ага, уже верю, а как же!

— До завтра, райя Виллья! Да хранит вас святая мать ле Скайн! — они откланялись. Чучело сопело, комкая в лапках плащ. Ежится. Мерзнет, что ли? Ну, да, он же живой, а сейчас конец лета, нежарко. Надо срочно купить угля, а пока протопить дровами.

— Пойдем наверх, — Лья пошла к лестнице. Чучело скользило вслед с неожиданной грацией и почти бесшумно. А, ну да, дроу же тоже эльфы, просто внешне измененные. Блин, с эльфом связываться довольно опасно. Но так еще интересней!

В комнате Лья уселась в кресло, дроу застрял посередине, не озираясь, а, похоже, принюхиваясь. Подросток, почти мальчишка, угловатый, хлипкий. Правда, субтильность эта весьма обманчива, большинство эльфов выглядят хрупкими. Вот только, один такой хрупкий может с легкостью навалять троим здоровым бугаям-людям, и даже не вспотеет. Что ж он в очках-то этих, так и будет?

— Ты совсем не переносишь света?

— Да не, переношу, только от солнца глазам больно. Я, вот, сделал это, — он показал на очки, — только плохо получилось, не видно почти ничего. Так, пятна, где какие, — Лья встала, задернула шторы. В землях ле Скайн у подножия гор вечер наступал быстро, как только солнце заходило за горный хребет. Собственно заката отсюда не было видно никогда, только небо долго светилось над горами переливами розового и золотого.

— А так? — Лья зажгла свечку. — Попробуй.

Дроу снял очки, поморгал: — Нормально, — повернулся к Лье… и замер. Даже, кажется, дышать перестал.

— Что такое? — насторожилась Лья. Кто их знает, этих дроу — сейчас как бросится! — Что с тобой?

— Вы… — зачарованным шепотом, — Вы ведь женщина, да?

— Ну, я надеюсь! — фыркнула Лья. — А что… — он уже стоял на коленях, сжимая руки перед грудью умоляющим жестом.

— Пожалуйста, позвольте мне вам служить! Я сильный, и еду готовить умею, и шить, и…

— Детка, что с тобой, встань немедленно! — Лья была ошарашена такой реакцией. — Сядь сюда и успокойся! В чем дело? Ты что, женщин никогда не видел?

— Нет, — вздохнул дроу, садясь в кресло и не сводя глаз с Вилльи.

— У вас нет женщин? — окончательно обалдела Лья.

— Не-е, женщины-то есть, только они живут отдельно, и к ним просто так нельзя. А мне даже знать про них было не положено, я еще… — он споткнулся, насупился.

— Маленький, — договорила Лья с улыбкой. Дроу возмущенно дернулся. — Знаю-знаю, ты уже большой. Но не для женщин. Да ты не расстраивайся, это пройдет! Ты дальше рассказывай!

— Так а че? Я прочитал просто, что женщины. И любовь! — лицо его вдруг неуловимо изменилось, будто осветившись изнутри, на нем появилось как бы восторженное ожидание невыразимого счастья. — Я прочитал — она где-то есть, где-то здесь! А там нету, — он погас, как будто его выключили. — И я ушел. Я не хочу жить там, где я никому не нужен, и не буду нужен никогда!

— Ой, горюшко! — Лья не знала уже, смеяться или плакать. — Ты думаешь, здесь намного лучше?

— Лучше! — с огромной убежденностью сказал дроу. — Вы ведь не будете меня пороть за то, что я на вас смотрю? — Лья, таким предположением изрядно изумленная, энергично помотала головой. — Вот видите! Это уже гораздо больше, чем у меня могло быть там! Я не знаю, как у меня получится здесь жить, но я лучше здесь умру, чем там жить буду! — А глаза у него не красные, поняла Лья. Это отблескивает зрачок, такой огромный, что темно-зеленой радужки почти не видно. Какой забавный мальчишка! Дроу в поисках любви попал к суккубу — кому сказать — обхохочется! Лья покачивала головой в такт своим мыслям, дроу, видимо, принял это за отказ и резво сполз с кресла на пол, опять становясь на колени.

— Райя, я все-все делать буду…

— Да успокойся ты, никто тебя не гонит! — опомнилась Лья. — Хочешь — оставайся, только не жалуйся потом! Гонять буду в хвост и в гриву. А что до любви, ты меня извини, но ее ведь как-то выражать надо — стихи, объяснения. Тебе не кажется, что ты к этому немного не готов? Может, для начала, все-таки поучишься?

— Да-а! — опять этот свет изнутри. Кажется, скучно ей не будет!

— Как тебя зовут-то, горюшко?

— Кэйн Берэн дэ Мирион на-фэйери Донн Дроу — поглощенный открывающимися перспективами, Берэн на автомате назвал свое полное имя, как на утренней перекличке в школе.

— Ч… што? — поперхнулась Лья. — На-фэйери?

— А? Да я вну-ук! — махнуло рукой радужное чучело, сияя улыбкой.

— Тебя же искать будут, внук!

— Да не-е-е! Кому я там нужен-то? — но этот факт его теперь больше совершенно не расстраивал.

Мечты стремительно сбывались, просто на глазах! Каждое утро он сидел за столом с райей Вилльей, мог сколько угодно на нее смотреть, и даже разговаривать, и его никто за это даже не ругал. После завтрака — урок боя на мечах с Мастером Корнэлем, светловолосым, но удивительно похожим на райю Виллью чертами лица. До обеда дроу был свободен и, чаще всего, забивался в библиотеку, а она у Льи была богатая. Он читал все подряд, но многого не понимал, особенно в эльфийских романах. Потом обед, совмещенный с уроком правил поведения за столом. Лья наняла повара — немолодого молчаливого мужика — после первого ознакомления с тем, как Берэн «умеет готовить». Это не значило, что Берэна выставили с кухни. Мужик, Мастер Батин, заходил за Берэном, и молча мотал головой на дверь. Значит, надо было идти чистить овощи, или ставить тесто, или еще что-нибудь — все, что скажет Мастер. Берэну он не очень нравился — уж слишком немногословным он был, и никогда не объяснял, почему что-то нужно делать так, а не иначе. Чаще всего, на вопрос Берэна следовало лаконичное «потому что». Он пожаловался райе Виллье, и тут же получил задание — найти в поваренных книгах ответы на свои вопросы. Упс. Лучше всего были вечера. Райя учила его игре на клавире и гитаре, настольным играм, много рассказывала о Мире, о тех местах, где успела побывать, расспрашивала Берэна о жизни в горе. Он мог теперь выходить из дома — Лья заказала ему хорошие темные очки, они выдерживали даже яркий свет. Он узнал, что такое птицы, даже видел радугу — правда, недолго и ценой слезящихся глаз, очки пришлось для этого снять — и она произвела на него огромное впечатление. Хуже всего ему приходилось зимой. Мерз он нещадно. Кроме того, Лья холода не чувствовала, как и все вампиры, а он пытался соответствовать. Только после нескольких простуд и бронхитов Лье удалось убедить его в том, что в мороз лучше тепло одеваться. И снег — отраженный от него свет в солнечный день пробивал-таки даже самые темные стекла очков, глаза слезились и болели. Приступов агорафобии днем с ним не случалось, только в ясные звездные ночи, но и они постепенно слабели, он привыкал. В лес, куда Лья водила его на охоту, он влюбился сразу, с первого раза, и не хотел уходить. А на берегу моря он просидел целый день, заворожено глядя вдаль. К идее искупаться отнесся с ужасом, как к святотатству: разве можно осквернить это величие таким прозаическим действом? Лья уже давно договорилась насчет поставки рыбы, ей было откровенно скучно, но она терпеливо ждала, пока ее подопечный пытался разместить в своей душе все это огромное количество соленой воды. Она знала, что это необходимо: если в душе нет леса и моря, она неполноценна. А горы — горы у него уже есть, даже больше, чем нужно, спасибо, хватит.

Лья чувствовала себя то ли матерью, то ли скульптором. Она ваяла личность. Она тоже была счастлива — нашлось интересное занятие на неопределенный срок! Да и возвращаться домой после очередного размещения партии контрабанды стало приятно — ее там ждали. Ждали не ради каких-то дел, а просто для того, чтобы увидеть, услышать, чем-то поделиться — этот мальчик каждый день делал для себя открытия. Это было ново, непривычно, но очень грело душу. Время шло. Тощий узкоплечий подросток постепенно превращался в экзотического красавца. Он сильно вытянулся, как будто тело только и ждало того, чтобы исчез гнетущий свод пещеры над головой. Раздались плечи, появились рельефные мускулы под атласной черной кожей, отросли белые жесткие волосы, в минуты опасности встававшие гребнем от затылка ко лбу. В первый раз, увидев это, Лья была озадачена. — Это, чтобы вовремя почувствовать резкое понижение свода, — объяснил Берэн. — но так носят только охотники и те, кто живет на периферии, в плохо обжитых местах. А в Донне стригут, тем более детям. У нас своды выглаженные, с резьбой, с финтифлюшками.