Черные боги, красные сны

Вдруг какая-то сила настойчиво заставила ее прервать изучение окрестностей. Джирел почему-то захотелось обернуться. Она посмотрела назад и застыла в изумлении... Рука ее невольно потянулась к поясу, где раньше всегда висел кинжал. Кто-то шел между деревьями и направлялся прямо в ее сторону.

Похоже, это была женщина. Ее белый силуэт, словно язва проказы, выделялся на черном фоне деревьев, причем ни одна тень не падала на нее. Словно существо из другого мира, она медленно шла вперед, переливаясь ослепительной белизной и окружающей черноте. Ее худое, как сама смерть, тело было облачено в белое одеяние, похожее на саван. Черные локоны спускались ей на плечи, словно змеи.

Но более всего поразило Джирел лицо этой женщины. При виде ее Джирел содрогнулась от ужаса и холодок пробежал по ее спине. Это было лицо самой Смерти, туго обтянутое кожей ослепительной белизны. И все же была в нем какая-то красота. Это лицо имело такие великолепные пропорции, что, даже обнаженное смертью, оно оставалось красивым.

В лице ее не было красок — белые губы, глаза скрыты тенями. Существо подходило все ближе, и ее белые длинные одежды неспешно колыхались, а длинные черные локоны, словно клубки змей, извивались на ее узких белых плечах. И чем ближе подходила эта женщина, тем более нереальным казался контраст с черным воздухом. И тусклая, поглощающая всякий цвет атмосфера Ромна не могла приглушить ее сияющую белизну, почти ослепительную в своей незамутненной чистоте.

Когда она подошла ближе, Джирел всмотрелась в ее лицо, ожидая встретить пристальный взгляд ее глаз. Но даже если глаза там и были, Джирел их не увидела. Непроницаемая тьма заполнила глазницы, и лицо это казалось лишенным взгляда — не слепым, но именно невидящим, словно эта женщина мыслями была где-то далеко и думала о чем-то своем и потому все, что окружало ее, не представляло для нее ни малейшего интереса.

Она остановилась в нескольких шагах от не спускавшей с нее глаз Джирел и застыла без движения, не произнося ни слова. У Джирел было такое чувство, будто из глубины покрытых тенью глазниц, как паутиной, закрытых тьмой, ее внимательно изучают, начиная от рыжеволосой головы до ног, скрытых под бархатным подолом. Наконец бескровные губы этого странного существа дрогнули, и раздался голос, холодный и глухой, словно он шел из подземелья, а до Джирел доносилось лишь эхо из глубин невидимого склепа, хотя вокруг таинственной женщины воздух был прозрачен и пуст. Так же как и ее белизна, нетронутая тенью, казалась лишь иллюзорным отражением существа из другого мира, так и голос ее, казалось, был лишь доносившимся из других миров эхом.

— Так вот ты какая, избранница Пава,— медленно и глухо рокотал голос.— А волосы-то и правда как огонь, ну и ну! Настоящее пламя, прямо жжется! Что ты делаешь здесь, невеста, и почему ты не в объятиях своего жениха?

— Я ищу оружие, которое поможет мне убить его! — с жаром ответила Джирел.— Я не из тех женщин, которых можно взять против воли, а Пав мне не по душе.

Вновь она почувствовала, как женщина изучает ее. В ее ледяном голосе слышались скептические нотки, отчетливо различимые, несмотря на то что голос звучал глухо, как эхо, доносившееся из неведомых замогильных глубин.

— Да ты с ума сошла! Ты хоть знаешь, что он такое? Неужели ты в самом деле хочешь схватиться с ним?

— Я уничтожу или его, или себя,— гневно ответила Джирел,— Я знаю лишь одно: я никогда не подчинюсь ему, кем бы он ни был.

— И вот ты явилась сюда. Зачем? Как ты узнала дорогу? И как ты посмела?

Голос затих, и лишь призрачный шепот эха доносился, словно из склепов и гробниц, откуда-то из невидимых глубин: «...ты посмела... ты посмела... ты посмела...»

— Посмела что? — беспокойно переспросила Джирел.— Я не знаю... я просто посмотрела на горы, и вдруг все вокруг растаяло и я оказалась здесь.

На этот раз она была уверена, что долгий и внимательный взгляд ощупал ее с головы до ног, впился в глаза, словно пытаясь прочесть самые тайные ее мысли, хотя черные глазницы не выражали абсолютно ничего. Когда голос таинственной женщины зазвучал снова, гулкий, словно отражаемый стенами глубокого подземелья, в нем одновременно прозвучали нотки облегчения и в то же время недоверия, она словно забавлялась, глядя на Джирел.

— Так что же это, незнание или хитрость, а, женщина? Неужели ты даже не понимаешь, в чем тайна страны Ромн? Не понимаешь, почему ты, едва взглянув на горы, сразу здесь оказалась? Уж конечно, ты и представить себе не можешь Ромн таким, какой он есть на самом деле. Он ведь вовсе не такой, каким кажется. Подумать только, пришла сюда одна и без оружия, прямо к моей горе — в мою рощу, посмела явиться прямо передо мной! И ты говоришь, будто явилась сюда в поисках средства уничтожения?

Холодный голос перерос в ледяной смех, который мягким эхом, постепенно затухая, прыгал от стены к стене в невидимом подземелье. И, не дожидаясь, когда эхо затихнет совсем, женщина весело продолжила:

— Как же тебе легко удалось найти дорогу сюда! Видишь, вот она, твоя смерть, она прямо перед тобой — она у меня в руках! Надеюсь, ты понимаешь, что я убью тебя без сожаления!

Сердце Джирел затрепетало. Да, она искала смерть, но могла ли она предполагать, что примет смерть от подобного чудовища! Джирел лихорадочно искала ответ, но ее природное любопытство оказалось сильнее, чем охвативший было ее животный ужас.

— Но почему? — спросила Джирел твердым голосом, секунду поколебавшись.

И вновь пустые глазницы изучающе и недоверчиво уставились на нее. Джирел бросило в дрожь, и почему-то она не посмела отвести глаза от этого белого, словно тронутого проказой лица, похожего на голый череп, хотя ничего, кроме отвращения, вид его не вызывал. Затем бескровные губы шевельнулись, и холодный, глухой голос, словно эхо, зазвучал в ушах девушки.

— Трудно поверить, что ты и в самом деле находишься в полном неведении. Уж Пав-то должен был бы хорошо знать женскую природу — даже таких, как я,— и предполагать, что может случиться, когда встречаются две соперницы. Нет, не видать Паву больше своей избранницы, и белая ведьма вернет себе корону Ромна. Готова ли ты умереть, Джирел Джори?

Ее слова глухо повисли в темном воздухе, вновь и вновь отдаваясь эхом о невидимые своды подземелья. Руки этого странного существа-трупа медленно поднялись, белые одежды затрепетали, как огромные бледные крылья, и волосы зашевелились, словно живые змеи. Джирел показалось, будто сквозь тени, как паутина облепившие глазницы черепа, стал пробиваться свет. У нее дыхание перехватило, когда она каким-то шестым чувством поняла, что не в силах смотреть на это странное мерцание в пустых глазницах и, чтобы избежать его, ей придется сделать шаг назад и броситься со скалы в пропасть.

— Погоди! — закричала она, задыхаясь от ужаса.

Бледные руки-крылья замерли, и свечение, мерцающее в черных глазницах, на мгновение потухло.

— Зачем тебе убивать меня? — Джирел отчаянно ухватилась за последний шанс.— Я бы с радостью сама ушла отсюда, если бы знала дорогу.

— Нет,— откликнулся холодный голос, как эхо, доносящееся издалека.— Нет, ты умрешь, иначе моей независимости придет конец.

— Так что все-таки ты не хочешь потерять из-за меня — независимость или любовь Пава? — выпалила Джирел, боясь, что какое-нибудь волшебство заставит ее замолчать прежде, чем она закончит говорить.

Волшебница-труп усмехнулась, и до Джирел снова донеслось холодное короткое презрительное эхо.

— Для меня любви не существует,— ответила она.

— Тогда,— ответила Джирел, и, несмотря на терзавший ее ужас, слабая надежда затеплилась в ее душе,— тогда дай мне шанс. Позволь мне убить Пава, как я и намеревалась, и, когда эта страна останется без повелителя, ты станешь править ею сама.

Джирел, терзаясь неизвестностью, наблюдала, как застывшая перед ней с приподнятыми руками жуткая фигура медлит, раздумывая, и свет прерывисто мерцает в глубине ее затемненных глазниц. И вот руки ее медленно опустились, а глаза вновь превратились в затуманенные провалы. Слепой, безликий череп повернулся к Джирел. Каким-то непонятным образом Джирел чувствовала, что за этой невыразительной маской покрытого белой кожей черепа кипит мысль, разрабатывается коварный план, таящий для нее смертельную угрозу. Она чувствовала, как в воздухе растет напряженность, как приближается опасность — и опасность не менее явная, чем просто угроза смерти. Но когда белая колдунья заговорила, в ее словах не слышалось никакой угрозы. Глухой голос равнодушно доносился словно из подземелья, будто не этот же голос еще пару минут назад обещал ее убить.