Буря

— Что же вы?.. Вы — опоздали… Да — пришли бы вы на день раньше, все бы по иному сложилось.

— А ты…

— Я сама себя назвала Вероникой, хоть и не знаю, что значит это имя. Но Сикус. Это он ударил Хэма, а потом убежал. И где теперь этот несчастный?!

В это время, раздался голос Мьера; он, пока Эллиор обнимался с Вероникой, прошел к озеру, и склонился над лежащим там Хэмом:

— Да ничего страшного. Только лоб разбит, крови много утекло, но опасности для жизни никакой. Даже и сотрясения не будет.

А Хэм лежал, чуть в стороне от того места, где упал сраженный камнем Сикуса. Он лежал на теплой травяной подстилке, и рана на лбу его была промыта, и замотана материей, которую Вероника оторвала от своего платья. Он уже пришел в сознание, только от потери крови был еще слаб. Но, услышавши голос Эллиора, а затем, увидевши склонившегося над ним Мьера, сам приподнялся на локте, и прошептал:

— Друзья, друзья. Вы пришли!.. Я рад, как же я рад… Но сразу хочу сказать, что, ежели вы и поймали Сикуса, то он ни в чем не виновен. Он сам не думал бросать меня в этот камень; и он достоин жалости, а не наказанья. Ведь, душевные его муки много сильнее моей физической боли, тем более, что она уже прошла, а вот он до сих пор страдает, я уверен, что он страдает… Но как же я рад видеть вас, друзья!

Эллиор и Вероника подошли, опустились на землю, рядом с хоббитом, и эльф говорил:

— К сожалению, я не встретил Сикуса. Но, если он бросился, в ужасе, и не разбирая дороги; его могла схватить лесная тьма; он пробежать дальше, но тогда еще хуже — он рано или поздно замерз, так как, там валит очень сильный снегопад, или, что еще хуже — попался к оркам. Конечно, бесполезно жалеть, что я опоздал — однако, какое странное совпадение. После многолетних странствий, опоздал всего только на несколько часов: такое чувствие, что какой-то злой рок нависает над всеми нами…

Тут Хэм нахмурился и тихо добавил:

— …И мы всего лишь пешки, в лапах этого самого рока. Будто, что бы мы ни делали — все идет к какому-то уже предначертанному концу.

В это самое время, Сикус вел пред собой отряд орков. Их уже окружала та непроницаемая мгла, которая недавно пыталась схватить Эллиора. Но орки были этой вековечной ледяной тьме так же чужды, как и светлый эльф. Она давно поглотила бы этих грубых, шумливых созданий; если бы не зловещий, бордовый свет, который развивался и окутывал их всех, от едущей впереди всего отряда, на костяном коне, который был раза в два больше обычного коня; облаченной в черный плащ фигуры — то было то создание, которое недавно допрашивало Сикуса, и которое сами орки называли не иначе, как Хозяин. От сбруи костяного коня тянулись две цепи, на которых вышагивали два огромных (каждый метра в два высотой) волчищи. Они вышагивали по бокам от Сикуса, который также, шел на цепи, скреплявшейся на его шее, и уходившей в черный складки на плаще Хозяина.

Раньше то Сикус ужасно боялся всяких тварей — он, хоть и не видел их никогда, но наслышан был из рассказов Хэма. Теперь же так велико было душевное его страдание, что ему было и все равно, что на расстоянии протянутой руки, находились волчьи морды, с острых клыков которых медленно стекала густая слюна, и которые постоянно извергали из себя глухое, злобное рычанье. Тщедушный этот, сгорбленный человечек, шел, низко опустив голову; иногда спотыкался и, если бы время от времени Хозяин не дергал его, так давно бы сбился с дороги. Раз, ему даже пришла мысль, завести их в самую глушь; да и бросить их на погибель, да и самому погибнуть вместе с ними. В то же мгновенье, его ошейник был с силой передернут, и глубокий, леденящий голос пророкотал:

— Если задумаешь завести нас — я это сразу почувствую. Веди же!

Сикус с радостью принял бы мученическую смерть, выдержал бы любые пытки, если бы только знал, что после этого его совесть очиститься, и не будет того бесконечного мрака заполненного смотрящего на него с укоризной мертвыми лицами. Вместе с леденящим голосом, он почувствовал, что его сознание не успокоиться, прими он даже сотню мученических смертей, что дело здесь не в муках, а в том, что он уже предал; и что-то от его предательства уже происходит — и он жаждал жить дальше; все надеялся, что вот при следующем шаге он как-то исправит совершенное.

Он даже принялся тщательно высматривать дорогу, и, вскоре, действительно вышел на ту тропу, которая вела к терему. Вскоре, среди черных стволов стал проскальзывать леденящий свет, а Сикус вспомнил, как подробно, и с каким интересом расспрашивал его Хозяин про терем. Видно, его заинтересовало то волшебство, которое в этих стенах было сокрыто — по крайней мере, про спутников его, он расспрашивал всего минут пять, а вот про терем: не менее получаса.

И вот они вышли на лесной тракт, и тут орки, примолкшие было среди стволов, зашумели; стали ежиться от холода, и с руганью рокотать, что: «Это место колдовское; что…» — но тут Хозяин поднял свою черную длань и все орки разом замолкли, испугано переглянулись; даже застучали клыками — они то знали какая кара их ждет, ежели они раздражат его своей болтовнею.

Замогильный, леденящий глас налетал на Сикуса:

— Ты говорил, что здесь двое заколдованных. Я вижу только одного.

— Действительно. — пробормотал Сикус. — Да, да — Мьера то и нету. Двадцать лет тут простоял, и сегодня я пробегал — он на месте был…

— Значит вернулся эльф Эллиор, не так ли?..

— Да, вполне возможно.

Однако, Хозяин и не слушал Сикуса — он был поглощен в свои размышления, и этот вопрос обращал к себе, окружающие же были столь ничтожны для него, что он и не обращал на них никакого внимания. Он размышлял вслух:

— Это меняет все дело. Известно, что из терема помимо главного есть еще три выхода. У каждого можно поставить значительный отряд — у меня двести орков; но с помощью волшебства этот эльф прорвется хоть через тысячу этаких болванов. Я сам должен встретиться с этим Эллиором.

Тут он проехал немного вперед, и остановился над тем проходом, из которого выходила за несколько часов до этого Вероника с Ячуком. Теперь, разбившие лед черные воды поднялись много выше прежнего и клокотали в полуметре от земли. Ступеньки уходили в воду, и видно было, как вода эта все пребывала. Так же слышен был треск, который перекатывался и под ногами коня, и вообще по значительной части тракта.

— Так. Выходит, что один из выходов уже затоплен. Остаются еще два, и главные ворота. Как же устроить, чтобы он не ускользнул…

И тут он вспомнил про Сикуса; дернул его за цепь, и пророкотал:

— К тебе есть еще одна служба. Исполнишь ее, так получишь не только свободу, но и золото; уберешься куда-нибудь на юг, выстроишь себе домик, и будешь жить до кончины мирно. Сейчас ты пойдешь в терем; и придумаешь все что угодно, чтобы привлечь к себе их внимание; чтобы они собрались в какой-нибудь зале рядом с тобой, и были поглощены твоим рассказом. На все про все у тебя минут пятнадцать. Но, если не исполнишь, ежели надумаешь обмануть — так знай, что моя воля всегда будет рядом, и, стоит мне только захотеть, как остановиться твое сердце. Запомни: за обман — смерть. Ведь, именно смерти ты теперь боишься более всего?

Сикус задрожал, пробормотал: «Да, я готов!» — и бросился было к дому, однако, совсем позабыл про свой ошейник: в результате — едва не переломил шею, и, когда потемнело у него в глазах; когда, от боли в шейных позвонках, он не мог пошевелить головою — застонал от ужаса; и еще лепетал слабым голосом:

— Ведь, я еще не переломил себе шею? Ведь, я еще жив?..

По знаку Хозяина подскочили два орка, отцепили ошейник. Ледяной голос вещал:

— Запомни: ты не должен был растерянным. Всегда думай о чем говоришь. Помни: через пятнадцать минут все их внимание должно быть приковано к тебе…

Сикус застонал от ужаса; от жажды избавиться от всей этой боли, и, спотыкаясь на каждом шагу, бросился навстречу леденящему свету. Он уж и не помнил, как ворвался в залу, как по коридору ворвался на поле с золотистыми стенами. Но там его подхватили сильные руки Эллиора, и сразу пришло к Сикусу облегчение — чем-то светлым, легким, как давно уже позабытые запахи пшеничных полей, повеяло на него от этих рук, от теплых, мягких эльфийских очей. Он с самым искренним счастьем воскликнул: «Вернулся!» — и зарыдал.