Чудные зерна: сибирские сказы

— Красотиша кака! — Да и говорит: — Постараешься ли крест для храма изладить?

И мужики попросили, мол, в городской кузне за ковку немалые деньги требуют, а община совсем поистратилась. Ваня и взялся. С утра до ночи в кузне молотком стучал, узоры из прутьев гнул, в печи калил, ломал все, да сызнова принимался. Уж скоро стены у церкви построили, маковку пора возводить да леса убирать, а креста нет. Батюшка к кузне-то приезжал: «Скоро ли?» — спрашивал. Поглядеть работу просил, да Ваня-то отказал:

— Не готов ещё.

А писаришко узнал про то, опять по селу нашёптывает, дескать, кузнец на благо сатане завершение храма оттягивает. Даже батюшке отказал. Писарь-то церковным старостой был назначенный, хошь не хошь, а прислушивайся. Отправились мужики к Ивану:

— Ко времени коли не справишься — не будет от нас доверия!

А как срок подошел — толпою явились. Ну, Ваня и велел мужикам покрепче из кузни работу вынести. В темноте мужики разглядели только, что велик крест, в дверь не пройдёт. Разобрали её, кузнецову работу на простор вынесли, на землю поставили. Все, кто был, враз и ахнули: не крест, чудо рукотворное — коли снизу через него на небо глянуть, будто кружевным узором по лазоревому полю выткано.

Унесли мужики крест, на леса подняли, хотели в гнездо маковки основанием опустить, да смеркалось уже. Решили на другой день за работу приняться. Утром-то собрались, а сторож весь перепуганный им и рассказывает:

— Всю ночь по лесам черт лазил, на храм, видать, злился!

Мужики-то смеются:

— Опять сказку про чертей вспомнили!

А Иван на леса полез, глядит — крест к самому краю лесов сдвинут, упасть может. Парень мужиков крикнул, да задел крест нечаянно, тот и пополз вниз. Ещё немного — и рухнет, покалечит али придавит кого: люди-то со всего села посмотреть собрались, как крест возводить будут. А мужики сразу не поняли, кто кричал, но глянули вверх, ахнули — парень изо всех сил крест держит, а тот вниз тянет, не удержать. Ну, и на леса полезли скорее. Тут закричал кто-то, глянули люди — это писарева дочка на отца кинулась:

— Твоих рук дело, больше некому, где ночь-то шатался?

Народ расступился сначала, да тут же в молчании каменном оттеснил девку и над писарем сгрудился, только крик приглушенный над толпою раздался.

А мужики едва успели крест у Ивана перехватить, затащили обратно. Хотели уж возводить, на Ивана глянули, но тот чувствует — руки не слушают, поднять хочет, а не может — отнялись руки-то.

Мужики переглядываются — чего кузнец медлит, потом уж поняли. Обвязали его, а как спустили осторожно на землю, из толпы тенью цыганка к Ивану метнулась. Все и узнали — Таюшка это! Утром табор прикатил, она сразу и отправилась кузнеца разыскивать. Пришла к дому, на крыльце кошка сидела, Таюшка ей:

— Где Ваня мой, сказывай!

Кошка мурлыкнула, о ногу потерлась, да и побежала к церкви, за ней Таюшка.

Вскоре старый цыган с цыганкою подошли, увидели кузнеца и в слезы — сын, калекой стал. Народ-то их успокаивает:

— Ивана мы не оставим, поможем, а женится если, как уговаривались, и корову, и коня выделим. А коли вы останетесь, так ещё одну избу построим.

Старики и остались.

Мужики крест возвели, и стала церковь — будто невеста под венцом. Первыми в ней Ваня с Таюшкой обвенчались — старики не противились больше, а община им новую избу построила. По обычаю молодые сначала ту кошку черную в избу-то запустили, на счастье, дескать, потом уж сами зашли.

Руки у Вани хоть и отошли, но кузнецом уж не мог робить — сноровки и силы в них не было. За это в народе его Безруким прозвали. А в кузне старый цыган стучал молотом, своих внучат, Ваниных сыновей, ремеслу обучал. Бывало, выведет их на улицу, кивнет на церковь:

— Видите крест — вашего тятьки творенье. Стараться будете — и вы достигнете мастерства этакого.