Мир без принцев (ЛП)

— Добавь силушки своим тоненьким ручкам, — жуя свой ужин, сказал отец, в то время как Якоб с Адамом мерились бицепсами.

— Но я знаменитость! — заверещала Софи. — У меня есть поклонники... статуя! Я не могу работать! Тем более с ней!

— Тогда, может, тебе следует поискать другое место для жилья? — Стефан поднял обглоданную кость. — До тех пор, пока ты будешь жить в семье — будешь вносить свой вклад. А в противном случае, мальчики с радостью займут твою комнату.

У Софи перехватило дыхание.

— А теперь ешь, — сказал он так резко, что ей пришлось подчиниться.

Пока Жнец наблюдал за тем, как Агата просачивалась в свое старое черное платье, он с подозрением шипел на неё, посасывая несколько косточек форели на другом конце прохудившейся комнаты.

— Видишь? Та же старая добрая Агата. — Она захлопнула крышку на сундуке с одолженной одеждой у Софи, подтащила его поближе к двери, и присела на колени, чтобы погладить своего лысого морщинистого кота. — Итак, теперь снова будешь со мной милым?

Жнец зашипел.

— Это я, — сказала Агата, пытаясь приласкать его. — Я нисколечко не изменилась.

Жнец поцарапал её и поплелся прочь.

Агата потерла свежую царапину на руке, между едва зажившими, а потом плюхнулась на кровать, в то время как Жнец свернулся в самом дальнем, покрытым зеленой плесенью, углу от неё.

Она перекатилась и обняла подушку.

Я счастлива .

Она слушала, как дождь шлепал по соломенной крыше и просачивался через дыру, попадая в материн черный котел.

Дом , родимый дом .

Клац, клац, клац, пошел дождь.

Софи и я .

Она уставившись смотрела на пустую, в трещинах, стену. Клац, клац, клац... словно меч в ножнах, трется о ремень с пряжкой. Клац, клац, клац. Сердце начало бешено колотиться в груди, кровь закипела, будто лава, — она знала, что снова происходит. Клац, клац, клац. Чернота котла стала черной как его сапоги. Солома потолка — золотом его волос. Небо сквозь окно — синевой его глаз. Подушка в её руках превратилась в загорелую плоть с мышцами...

— Дорогая, не поможешь? — раздался взволнованный голос.

Агата резко очнулась, прижимая к себе подушку, промокшую от пота. Она, пошатываясь, сползла с кровати и распахнула дверь, чтобы увидеть, как её мать с трудом тащит две корзины, одна из которых кишела вонючими корешками и листьями, а другая  дохлыми головастиками, тараканами и ящерицами.

— Что, черт воз...

— Так, ты наконец сможешь научить варить какие-нибудь зелья, про которые узнала в школе! — прозвенела радостным колокольчиком Каллис, выкатив глаза, вручая корзину Агате в руки. — Сегодня не так много пациентов. У нас есть время заняться зельевареньем!

— Я же тебе уже говорила, что больше не могу колдовать, — огрызнулась Агата, закрывая за ними двери. — Наши пальцы здесь не светятся.

— Почему бы тебе не поделиться со мной и рассказать о том, что же произошло на самом деле? — спросила мать, собирая свои черные жирные волосы в пучок. — По крайней мере, ты могла бы мне показать бородавочное зелье.

— Слушай, я оставила все в прошлом.

— Ящерицы лучше, когда свежие, дорогая. Что мы можем из них приготовить?

— Я позабыла все, чему нас....

— Они испортятся...

— Прекрати!

Мать застыла, как вкопанная.

— Пожалуйста, — умоляла Агата. — Я не хочу говорить о школе.

Каллис аккуратно забрала у Агаты корзину.

— Я была так счастлива, когда ты вернулась домой. — Она посмотрела в глаза дочери. — Но отчасти я переживаю, что ты сдалась.

Агата уставилась вниз на свои черные калошеподобные башмаки, пока её мама волокла корзины на кухню.

— Ты ведь знаешь мое отношение к ненужному расточительству, — вздохнула Каллис. — Будем надеяться, что наши потроха справятся с рагу из ящериц.

Пока Агата нарезала лук при свете факела, она слушала, как её мать фальшиво напевала, как делала это каждый вечер. Когда-то давным-давно, она любила их райское кладбище, их одинокое времяпрепровождение.

Она отложила нож.

— Мама, как узнать, что ты встретила свое «Долго и Счастливо»?

— Ээээ? — протянула Каллис, обдирая костлявыми руками несколько тараканов и складывая их в котел.

— Ну в сказке, я имею в виду.

— Там поищи ответ, дорогая. — Её мать кивнула на открытую книгу сказок, выглядывающую из-под кровати Агаты.

Агата посмотрела на последнюю страницу, свадьбу светловолосого принца с принцессу с волосами цвета воронова крыла, на фоне зачарованного замка.

КОНЕЦ

— Но, что если два человека не могут увидеть своей сказки? — Она таращилась на принцессу в объятьях принца. — Как узнать, счастливы ли они?

— Если возникает подобный вопрос, значит, нет, — сказала мать, стукнув по таракану, который не хотел тонуть.

Глаза Агаты чуть дольше задержались на принце. А потом она резко захлопнула книжку и сунула её в очаг под котел.

— Со временем мы должны избавиться от этого, как и все остальные.

И она принялась рубить в углу лук, быстрее прежнего.

— Ты в порядке, дорогая? — сочувственно спросила Каллис, услышав всхлипывания.

Агата вытерла глаза.

— Это всё лук.

Дождь закончился, но по кладбищу, освещенному двумя факелами, висевшими над воротами, гулял порывистый осенний ветер, цепляющийся за пламя. Когда она приблизилась к могиле, её лодыжки затряслись, а пульс застучал в ушах, умоляя держаться от этого места подальше. Пот побежал по её спине, когда она опустилась на колени на траву и грязь, с закрытыми глазами. Она никогда не смотрела. Никогда.

Сделав глубокий вдох, Софи открыла глаза.  Она с трудом могла разглядеть истершуюся бабочку на надгробной плите над словами:

ЛЮБЯЩАЯ ЖЕНА

И

МАТЬ

Два растрескавшихся надгробия поменьше, оба пустые, обрамляли надгробие мамы, словно крылья. Пальцами в белых рукавицах, она сняла мох с одного из них, заросший от многих лет запустения. Когда она убрала грязь, её испачканные рукавицы нащупали какие-то углубления в камне, гладкие и явно сделанные умышленно. На плите было что-то вырезано. Она захотела рассмотреть получше...

— Софи?

Она повернулась и увидела, как к ней приближалась Агата в изорванном черном плаще, балансируя хлипкой свечой на блюдце.

— Мама увидела тебя в окно.

Агата присела на корточки рядом с ней и поставила свечу пред могилами. Софи долгое время ничего не говорила.

— Он считал, что это её вина, — сказала она, наконец, глядя на два пустых надгробных камня. — Два мертворожденных мальчика. Больше он никак не мог это объяснить. — Она смотрела, как в темноте порхала синяя бабочка и прильнула к орнаменту на обветшалом материном надгробье.

— Доктора сказали, что у неё не может быть больше детей. Как и у твоей мамы. — Софи умолкла и слабо улыбнулась голубой бабочке. — И вот однажды это случилось. Она была больна, никто не думал, что, наконец, это оно, но её живот все рос. Старейшины дали этому название — Чудо-ребенок. Отец сказал, что назовет ребенка — Филиппом.

Софи повернулась к Агате.

— Только ты не могла будучи девочкой зваться Филиппом.

Софи замолчала, её скулы стали жесткими.

— Она любила меня, неважно, какой бы слабой я её не сделала. Неважно, сколько раз она видела, как он уходил в дом её подруги и пропадал там. — Софи боролась со слезами столько, сколько могла. — Её подруга, Агата. Лучшая подруга. Как он мог? — Она горько расплакалась в грязные рукавицы.

Агата опустила взгляд вниз и не произнесла ни слова.